Дмитрий Янковский - Вирус бессмертия
– Один?
– С водителем, как иначе?
– Понятно.
– А уже после того, как желтолицый на меня набросился…
– Что значит – набросился? – вскипел Свержин. – При тебе была винтовка!
– Так это… Ну, я только затвор потянул, а этот, быстрый, как бес, ухватил меня за шею и давай же душить. У меня-то хватка медвежья, но этот хуже клеща. Вцепился и держал, пока у меня в глазах не помутнело.
– А потом?
– А потом я не помню. Насилу очнулся! Гляжу, передо мной стоит незнакомец, весь разодетый, что твой буржуй. Кто, спрашивает, на тебя напал? Ну, я ему и говорю, мол, калмык узкоглазый.
– А он?
– А что он? Винтовку мою бросил и пошел себе. Я гляжу, командир наш в снегу убитый…
– Понятно. А куда Марья Степановна делась?
– Не знаю. Не видел я ничего.
– Ладно, в камеру его, – приказал Свержин следователю. – Кого-нибудь из тех, кто штаб отбивал, допросили?
– Нет пока. Там их осталось-то в живых три человека. Никак в себя прийти не могут. Один говорит, что банда была из тридцати человек с тремя пулеметами, другой говорит, что нападающих было не больше десятка, но они швыряли бомбы одну за другой. На самом же деле мы нашли один заклинивший пулемет и еще позицию за сугробом, откуда били из винтовок двое стрелков. А бомба взорвалась всего одна.
– Значит, нападающих было трое? – удивился Свержин.
– Нет. Такого быть не может, хотя бы потому, что кто-то свернул пулеметное гнездо во дворе.
– Свернул?
– Да. Ударил машиной.
– Сердюченко! – Свержин вскочил и грохнул кулаком по столу. – Вот сволочи!
Не обращая больше внимания на следователя и арестованного красноармейца, он выскочил из кабинета и с грохотом спустился по лестнице в вестибюль. Там он протиснулся в короткий боковой коридорчик и забарабанил кулаком в дверь дежурки.
– Ты чего буянишь? – открыл дверь дежурный.
– Выпиши мне лист на полуторку, – шагнул за порог Свержин.
– Грузовик-то тебе зачем?
– Пост надо снять с одной квартирки. Там у меня шесть человек, не везти же мне их в «Студебекере»!
– Эх, беспокойства от тебя много, Свержин. Как ни заступлю на дежурство, все тебе надобно что-то, все буянишь. – Дежурный уселся за стол и не спеша начал заполнять путевку на грузовик. – Ехать-то куда?
– На Петровский бульвар, – закипая, ответил Свержин.
– А ты не злись. Сейчас, штамп пропечатаю и поедешь.
Забрав у дежурного заполненную бумагу, Свержин, перепрыгивая через ступеньку, спустился во двор, где около «Студебекера» притопывал по снегу Игнатьев.
– Поедем куда? – спросил шофер.
– Поедем. На только, возьми у начгаража полуторку. Я в машине тебя подожду.
Усевшись на правое сиденье, Свержин хмуро откинулся на спинку.
«Сейчас сниму пост, – подумал он. – А командиром у меня там Бирюков. Вот ему и поручу взяться за Дроздова. Надежен Бирюков, ни разу меня до сей поры не подводил. Надо только для начальства придумать вразумительную историю, как и почему Дроздов пустился в бега».
Вскоре вернулся Игнатьев и, усевшись за руль, потер замерзшие руки.
– Сейчас будет грузовичок, – сообщил он.
– Так выезжай тогда. Времени нет.
– Куда едем? – шофер повернул ключ, запуская мотор.
– На Петровский бульвар.
Из ворот гаража выползла полуторка и засигналила, так что Игнатьеву, пока грелся «Студебекер», пришлось снова вылезать на мороз и объяснять новичку-шоферу, что ехать надо за легковушкой.
– Каких дураков набирают в комиссариат, – вздохнул Свержин. – А делать нечего.
«Старые друзья так быстро превращаются во врагов, – подумал он, – что не успеваешь от них избавляться. Вот и Дроздову теперь придется замену искать. Бирюков подойдет. Надо его продвинуть по службе, а то зря по постам прозябает».
– Ну все, – Игнатьев снова уселся за руль. – Можно ехать.
Он посигналил, чтобы караульный открыл ворота, аккуратно развернул машину и выехал через арку на улицу. Полуторка плелась следом. Крутанувшись на площади Дзержинского, они выехали на бульвары и не спеша двинулись в нужном направлении.
– Дорога плохая, – объяснил Игнатьев. – Не разгонишься.
Матвей Афанасьевич молчал.
Наконец они остановились у нужного дома.
– Скажи шоферу, чтоб мотор не глушил, – буркнул Свержин, выходя из машины. – Я ненадолго.
Поднявшись на второй этаж, он постучал в дверь Стаднюков условным сигналом. Ключ в замке провернулся, и в проеме распахнувшейся двери показался Бирюков. На нем была короткая шинель, перетянутая портупеями, на голове энкавэдэшная фуражка, чуть сдвинутая на одно ухо. За его спиной стояли двое бойцов. В комнате густо пахло махоркой.
– Добрый день, товарищ Свержин, – поздоровался Бирюков.
– Хрена лысого он добрый, – отмахнулся Матвей Афанасьевич, переступая порог. – Я тебя чуть позже введу в курс дела. Лучше скажи, хочешь быть моим заместителем?
– А Дроздов? – забеспокоился Бирюков.
– Тебя, Володя, это сейчас волновать не должно. Ты мне скажи безотносительно Дроздова. Хочешь работать у меня?
– Хочу.
– Очень хорошо. Тогда вот что. Снимай пост, сажай своих людей в полуторку, а мы с тобой поедем на Лубянку в «Студебекере». Побеседуем. Кстати, деда параличного ты куда определил?
– В приют, – осторожно ответил Бирюков, чуть подумал и на всякий случай решил добавить: – А то он под себя ходил. Вонища жуткая.
– Молодец, Володя, голова на плечах, – одобрил Матвей Афанасьевич. – В общем, ладно, давай бойцов выводи, а я тебя обожду в машине.
Довольный успешным решением кадрового вопроса, Свержин вернулся в машину и задумчиво устремил взгляд сквозь лобовое стекло. Игнатьев остался на улице, на правах старшего поучая молодого водителя грузовика. Снова пошел снег.
«Хорошо как, – подумал Матвей Афанасьевич, глядя на падающие снежинки. – А Дроздов, кажется, снег не любит. Матерится сейчас небось. Дорога плохая, едет медленно. Лучшего союзника, чем снег и мороз, ни за что не найти».
Из подъезда вышли одетые в штатское подчиненные Бирюкова, с шуточками и прибауточками полезли в кузов, грохоча промерзшими бортами. Свержин глянул в боковое стекло и заметил в окне на другой стороне бульвара девушку, украдкой глядящую из-за занавески.
«Боятся нас, – довольно подумал он. – Жмутся по углам, как крысы. Сейчас эта девка думает, что мы кого-то забрали, но не злится, а радуется. Потому что забрали не ее».
В окне мелькнул еще один силуэт. Свержин невольно пригляделся и с удивлением заметил невысокого человечка в восточном халате.
– Узкоглазый! – выдохнул он, распахивая дверцу машины.
«Вот удача-то! – подумал он. – Это ведь там живет профессор Варшавский, как же я сразу недоглядел? Так они с самого начала все в сговоре! И Дроздов, и желтолицый, а может, и Стаднюка он выбрал не просто так. Не удивлюсь, если там еще Богдан Громов окажется».
– Бирюков! – крикнул Матвей Афанасьевич. – Бери людей и срочно в ту квартиру. Вон, видишь, окно с балконом на третьем этаже?
Бойцы выпрыгивали с кузова, на ходу выхватывая «наганы», а Бирюкова Свержин придержал за рукав.
– Не спеши. Мы с тобой зайдем с черного хода. А то как бы не выскользнули. Оружие есть?
– А как же, – улыбнулся Бирюков, доставая «браунинг» из кармана.
– Тогда вперед.
Дождавшись, когда бойцы ворвутся в парадный подъезд, Свержин с Бирюковым пересекли бульвар и ворвались в арку, ведущую к черному ходу.
ГЛАВА 34
1 января 1939 года, воскресенье.
Москва. Петровский бульвар
Богдан и Шамхат вернулись в квартиру профессора почти сразу следом за Ли. Сердюченко с оборванным рукавом и перевязанной левой рукой сидел на диване и покачивался, чтобы унять боль, профессор собирал в саквояж все необходимое – деньги, бумаги, личные вещи. Ли, не снимая халата и не разуваясь, помог жене Сердюченко разобраться в имеющихся лекарствах.
– Времени нет совсем, – деловым тоном сообщил китаец. – После того, что мы устроили, патрули теперь будут на каждом шагу. Но это будет чуть позже, а сейчас самое время покинуть город.
– Я ж машину бросил, – напомнил Сердюченко. – Радиатор потек, будь он неладен!
– Правильно, – заходя в комнату, кивнул Богдан. – Все равно она приметная, ее будут искать. – Он обернулся и подал руку Шамхат. – Это моя жена, Шамхат, – представил он. – Или, если хотите, Зульфия Ибрагимовна.
– До чего же странно, – усмехнулся профессор. – Иногда происходящее настолько выходит за рамки обычного, что перестает удивлять. Я читал про Шамхат у Шилейко, считал ее сказочным персонажем древней легенды. И вот она у меня в квартире. Шилейко хватил бы удар, я думаю.
– Что с Павлом? – спросил китаец.
– Я отвел его в кабинет, – вздохнул профессор. – У него совершенно бредовое состояние, поэтому Варвара и Машенька не отходят от него ни на шаг. Листов десять бумаги извел, а когда они закончились, начал чертить прямо на полу. Психика подавлена полностью.
