Практик - Павел Николаевич Корнев

Его здоровенный чемодан, к слову, оказался никаким не чемоданом, а проволочным магнитофоном — самым компактным из всех, что мне доводилось видеть. Бобины медленно-медленно вращались, и я не стал подавать голоса из нежелания оказаться зафиксированным на записи. Пистолет и выпавший из него магазин уже прибрали, я отыскал укатившийся к стене патрон и молча сунул его в боковой карман пиджака куратора, и без того оттянутый весом оружия.

Дальше только ждал, работали другие. Альберт Павлович то начинал задавать вопросы, то делал очередную инъекцию в облюбованное место, а Иван Богомол ассистировал ему, по команде меняя киноплёнки, коих прихватил с собой сразу несколько штук, или перематывая их на нужное место.

Поначалу Дичок бездумно пялился на экран, потом начал односложно отвечать, но, хоть я со своего места и не мог разобрать его отрывистых реплик, разговор определённо не клеился.

Ничего. Ничего. Ничего.

Пустышка.

Альберт Павлович снял пиджак, распустил узел галстука и закатал рукава сорочки, не став при этом снимать перчаток — как не сделали этого и мы с Иваном. Манера задавать вопросы начала меняться, от первоначального напора не осталось и следа, на смену ему пришла какая-то кошачья вкрадчивость. Я понял это не по интонациям, просто изменилась пластика тела, да ещё едва уловимые искажения энергетического фона тоже стали другими: мягкими и какими-то будто бы даже обволакивающими.

Перелом случился с приходом сумерек. Василий Архипович перестал сидеть ровно-ровно, будто аршин проглотил, и навалился на стол, стал развязным, словно хорошо так подвыпил. Достал папиросы, начал смолить одну за другой, время от времени похохатывал и говорил, говорил, говорил…

А вот по делу или Альберт Павлович просто пытается намыть хоть немного золотого песка из пустой породы — так сразу было и не понять.

Некоторое время спустя Иван с изяществом вышколенного официанта выставил на стол рюмку и бутылку коньяка, Василий Архипович немедленно налил себе и выпил, снова налил, и Альберт Павлович его придержал, продолжил расспросы.

ТТ из кармана пиджака он достал на исходе второй бутылки. Крутанул пистолет на столе — тот замер рукоятью к Дичку, стволом на куратора.

Какого чёрта⁈

Ивана происходящее нисколько не смущало, он уже собрал все бобины с киноплёнками и безучастно ждал развития событий, а вот у меня едва глаза на лоб не полезли, когда Альберт Павлович взял ТТ, приставил его к своему виску и утопил спусковой крючок.

Впустую щёлкнул ударный механизм, Дичок пьяно рассмеялся и азартно потёр друг о друга ладонями, а невозмутимый будто сама смерть Альберт Павлович вынул из кармана магазин, вставил в него найденный мной патрон и втолкнул в рукоять ТТ. После передёрнул затвор и выложил пистолет на середину стола.

Василий Архипович взял оружие, без сомнений и колебаний приставил дульный срез к исколотому виску и спустил курок.

Хлоп!

Как-то совсем уж негромко щёлкнул выстрел, из простреленной головы хлестанули алые брызги, и Дичок безжизненно и грузно повалился грудью на стол. Потекла и начала капать со столешницы на пол кровь.

— Вот такая вот неправильная гусарская рулетка! — хмуро произнёс Альберт Павлович, который успел вовремя соскочить со стула и сдёрнуть с его спинки свой пиджак. — Не в моих принципах плохо говорить о покойных, но туда ему и дорога. Легко отделался!

Иван выключил магнитофон и приладил на место крышку.

— Уходим?

— Да! — кивнул Альберт Павлович, раскатывая рукава сорочки.

На шумной набережной приглушённого выстрела никто не расслышал, и я отвлёкся от иллюминатора.

— Всё же — Гросс? — уточнил, пусть и заранее знал ответ.

— Гросс, — подтвердил куратор, вставляя запонки.

Накатило невероятное облегчение, но я всё же спросил:

— А Герасим?

— Чист.

— Документы?

— Изымем.

Лаконичность ответов намекала на то, что продолжать расспросы не стоит, я и не стал. Дождался, когда Альберт Павлович завяжет галстук и застегнёт пиджак, вышел на палубу и спустил сходни. А потом мы просто ушли, будто нас там и не было вовсе.

— Иначе никак? — спросил я напоследок.

— Не в моих принципах проявлять в таких делах самодеятельность, — холодно ответил Альберт Павлович и вдруг улыбнулся уголком рта, хлопнул меня свободной рукой по плечу.

На том и разошлись. Они с Иваном зашагали в одну сторону, я двинулся в другую. Кинул взгляд на шикарное спортивное авто с затейливой решёткой радиатора и переходящими в подножки крыльями, подумал, состоится ли завтрашнее бракосочетание, но строить догадок на сей счёт не стал. Без разницы уже. Будет как будет.

Накатило желание заглянуть в первую попавшуюся рюмочную и напиться, а ещё я невесть с чего ощутил себя грязным, будто в помойной яме извалялся. Дошёл до «Фонарных бань», где и вымылся, а заодно побрился и постригся. В ближайшем магазине готового платья взамен своего поизносившегося наряда купил почти такой же костюм, только новый. Ещё обновил сорочку, носки и бельё.

Зачем — не знаю. Накатила блажь.

Потом задумался, как быть дальше. Уже стемнело и выгуливать Вику в столь поздний час точно не стоило, да и не хотелось никуда идти, но сообщать об этом по телефону показалось дурным тоном, так что отправился в «Асторию», благо до гостиницы было рукой подать.

В ответ на просьбу позвонить в номер сестёр Вран портье смерил меня настороженно-оценивающим взглядом, я вздохнул и развеял его сомнения, предъявив корочки управления госбезопасности.

Это решило дело, но Вика спускаться в вестибюль для разговора отказалась наотрез.

— Поднимайся! Я сейчас соберусь и пойдём.

— Никуда мы не пойдём, — мягко произнёс я. — Уже поздно!

— Но хоть в ресторан меня сводишь? Я сама за себя заплачу, просто одной сидеть за столом не хочется! Ну поднимайся, а?

Ресторан — это хорошо, с утра маковой росинки во рту не было, но я бы в любом случае предпочёл подождать барышню