Владимир Чистяков - Несносная Херктерент
Кажется, людей определенного сорта копание в чужом грязном белье волнует больше, чем сводки с фронтов.
Версии мальчишек- любителей подраться оригинальностью не блистали — большинство считает, что Марину покалечило при испытаниях новой взрывчатки, а если она чем и отравилась- то не иначе хотела произвести боевой газ. На их вопросы Софи хмуро отмалчивается. Врать не охота, говорить правду — тем более. Они хотя бы о Марине беспокоятся искренне.
Эрида переволновалась из-за Марины и заболела, из канцелярии соправителя сообщают, что раньше третьего десятидневья в школе она не появится. И очень просят её не беспокоить.
Письма от Кэретты приходят почти каждый день, но Софи их не читает. Швыряет в дальний ящик стола. Каждый раз, получив очередное, порывается разорвать его вместе со всеми остальными. И каждый раз что-то останавливает. Писем за пару десятидневок чуть ли не больше, чем за год. Хотела бы что-то важное сказать — могла бы и приехать, Дворец Грёз вовсе не на Луне находится.
Софи почти рада, что её и Маринин почтовые ящики в разных местах. Даже краем глаза не увидишь, есть ли там что.
Софи в госпиталь не звонит — и так знает, что Марина идёт на поправку, а особых тем для разговоров у сестёр никогда не водилось. Обе болтать не любят. Да ещё неизвестно, что сестрёнка скажет. Последние дни перед отравлением она очень агрессивно по отношению ко всем окружающим была настроена.
Как-то раз в ящике обнаружилось письмо от Хейс. Она пишет, что была у Марины, предлагала встретиться. Софи отвечать не стала, просто позвонила в Загородный и потребовала машину и охрану. Второй раз за год вспомнила о статусе и причитающихся правах.
Впервые вот так едет в столицу.
Всё никак не может привыкнуть видеть Хейс не в школьной форме. Да и Хейс в этой квартире…
— Ей одиноко, лежать вот так. Условия, конечно, там замечательные. Но это всё-таки госпиталь… Она ведь знает, что ждать некого.
— Почему?
— Подумай сама. Ты много знаешь её друзей, кроме Эриды? Она удивилась, увидев меня.
— Как она? Обрадовалась?
— Поправляется. Сказала, что не ждала. Ни меня, ни вообще никого. Сказала, что ошиблась в тебе. Не ожидала, что придёшь на помощь. Была почти уверена, что Сордар всё про тебя придумал. Кажется, она впервые в жизни ему не поверила.
Софи невесело усмехнулась. Понять, по каким критериям оценивает людей Марина, может только сама Марина.
— А откуда ты узнала? В газеты ведь ничего не попало.
— Сордар сказал. Приехал ночью. Очень поздно. Сначала я испугалась. Он был реально страшен. Но с порога сказал, в чем дело. Поехали к ней. Потом… — Хейс замялась.
— Говори. Вряд ли чем-то меня теперь можно удивить.
— Марина не хочет никого видеть. Вообще. Она никогда излишним дружелюбием не отличалась. А тут… Я видела — она с трудом сдерживается, что бы на меня не наорать. Я просто вовремя ушла. И это ещё не всё… Это касается Её Величества.
— Выкладывай. Нечего на потом оставлять. Пить отраву — так до конца.
— Её Величеству запрещено там появляться. По-моему, свобода перемещения Её Величества, тоже ограничена.
— Это ещё почему? — взвилась Софи. Статью "Основных законов" о запрете на ограничение перемещения помнит четко.
— Если я правильно поняла, это как-то связано с тем, что нашли на балу. Вроде, начато расследование, и до его окончания…
— Императрица посажена под домашний арест, только это не афишируется. Так?
— Я думаю, да.
— Я не знала, — снова вспомнились нераспечатанные письма. Как-то неприятно стало. Софи взглянула на Хейс. Ей тоже разговор не слишком-то нравится. Стоп! Есть же куда более приятная тема, — Сама-то ты как? Поступила?
— Да. Куда собиралась.
— Поздравляю! Кого-нибудь видишь?
— Да. Поступили почти все. Кое-кто даже на один факультет со мной.
— Кто же?
Хейс усмехнулась.
— Ленн.
— Никогда бы не подумала.
— Я тоже удивилась.
— У тебя же статьи были, ты с институтами вела переписку. А она…
— Она, оказывается, тоже. Статьи зачастую были в тех же номерах, что у меня. Даже полемика своеобразная шла.
— Я же читала, хотя честно признаю, понимала не все. Но Ленн-то там не было.
— Была, — усмехается Хейс, — У неё имен поменьше, чем у тебя, но тоже хватает. Статьи подписывала одним из тех, каким в обычной жизни никогда не пользовалась. Недавно Ленн с одной аристократкой из Великого Дома первого ранга поссорилась. Чуть до крови не дошло.
— Ленн ссорится с аристократией… Что-то изменилось в этом мире.
— Возможно. Они из-за Марины поссорились.
— О как! Давай-ка подробнее!
— Просто та девушка была на балу, где всё и случилось. И она стала утверждать, что много раз видела Марину, так что уверена — она юная наркоманка со стажем. Тут-то Ленн за меч и схватилась, а та — за свой. Ленн кричала, что за гнусную клевету на Дом Еггтов убить мало. Это мне передали. А как они напару кружили друг против друга, словно рассерженные кошки, сама видела. Шипели они, пожалуй, получше настоящих кошек, а если учесть, что дело было после посвящения в студенты, то все были при полном параде. Ленн была со школьным, и тем самым родовым мечом. У той тоже было два меча. И обе были настроены очень серьезно. Первой кровью не обошлось бы.
— А как ту девушку… звали?
Хейс называет имя. Софи чуть не выругалась в лучших традициях старшего брата. Имя знакомо. Более чем и весьма давно. Одна из тех, что почти всё лето расточала комплименты Софи. Подговаривала на связь с принцем. Казалась такой милой и приятной. Софи почти верила в её искренность. Почти, ибо с раннего детства знает- искренность живет где-то далеко от Кэретты и её окружения. В очередной раз ошиблась.
Хотя Марина про неё да и прочих старо-новых и сказала "У нас змея на гербе, у них- в сердце"
— И как? — почти с испугом спросила Софи.
— Еле растащили. Кое-кому пришлось наставить на них пистолеты. Я только тогда поняла, насколько Ленн смелая.
— В жизни бы не подумала, что ты её похвалишь.
Хейс усмехнулась. Безо всякого веселья.
— Ты можешь вспомнить хоть один пример её трусости?
Софи призадумалась. Она бы назвала Ленн неприятной, двуличной, злобной… Но трусливой…
— Нет… Я не помню ничего такого. Нежелание ссориться с детьми могущественных людей можно назвать инстинктом самосохранения, но не трусостью.
— Я тоже не помню ничего, кроме переразвитого инстинкта самосохранения. Тогда Ленн показала именно смелость в чистом виде. Та девушка… Не знаю, известно ли тебе, но она имеет на мече уже два герба.
— О как! И неужели Ленн этого не знала?
— Думаю, знала. И всё равно поступила так.
— Никогда не думала, что ты станешь хвалить Ленн.
— Я просто стараюсь быть объективной. В этом мире нет ничего неизменного.
Хейс склоняется над столом, так, чтобы смотреть прямо в глаза Софи.
— Не знаю, знаешь ли ты. Но тогда… зимой я искалечила Ленн. У неё теперь очень плохо гнётся правая рука… А фехтовала она и раньше не блестяще…
— И вызвала человека с двумя гербами, — задумчиво заканчивает Софи, — Либо и в самом деле, отчаянная смелость, либо циничный расчет — их ведь растащили.
— Мне кажется, я умею отличать истинную смелость от показной. Хотя… Не знаю, последнее время я всё вокруг вижу в черном свете. У Ленн переразвитое желание считать себя аристократкой, но клевета на Великие Дом- оскорбление, смываемое только кровью.
— А ты знаешь — я вспомнила кое-что. Тьенды хотя и Великий Дом второго разряда, но Дом очень древний. Тьенды — вассалы Дома Еггтов со времен Дины III. Оставить без ответа клевету на Еггта — нанести несмываемый позор на честь своего Дома. Ленн ещё верит в благородство. Пусть и в благородство только среди избранных.
— Та девушка угрожала, что Ленн навлечет на себя гнев Дома Еггтов.
Софи расхохоталась с истерическими нотками.
— Гнев Дома… Размечталась. Вздумала за Еггта решать. После сказанного о Марине… Пусть только на глаза мне попадется- узнает, что такое Гнев Дома на самом деле. Как же ничтожества любят упиваться собственной значимостью! НЕ-НА-ВИ-ЖУ! Ложных друзей, притворные восторги! И ложь, бесконечную ложь вокруг! Она же мне уже после писала! Сочувствие выражала! Сука!
Хейс коснулась руки Софи.
— Я понимаю, как тебе сейчас тяжело, но не надо озлобляться сверх меры. Вспомни достойных людей, Марину, Эриду, Сордара, даже Ленн и Динкерт. Не стоит озлобляться на мир из-за нескольких мудаков. Просто не надо вдаваться в крайности — носить розовые очки, или в каждом встречном видеть врага. Вспомни, как все кричали, когда ты с вышки прыгала. Вспомни, что творилось, когда ты была в небе — ведь все были рады за тебя, и завидовали самой белой завистью.
Вспомни всё это.
— Я всё помню, Хейс.