Александр Валидуда - На задворках галактики
– Держитесь, – произнёс офицер, накладывая жгут. И следом воткнул шприц с обезболивающим.
– Капсула… – еле слышно прошептал раненый, разжимая окровавленный искусанный кулак. На ладони лежала желатиновая капсула. К гадалке не ходи, внутри порошковый яд. И наверное, мгновенного действия.
– Это вы ловко его, это вы молодец, – оценил прапорщик и замер, поняв, что раненый потерял сознание. Рядом встали бойцы.
– Жив, сволочь… – изрёк солдат, обыскивавший выведенного из строя воентехника. Другой боец пялился на раненого пассажира.
– Старов, Ковалёв, – обернулся прапорщик, – берите этого господина и на вокзальный медпункт. Скажите там, пусть созвонятся с больницей и вызовут… А чёрт, отставить. Из медпункта пулей его в машину. Там за вокзалом которая ждёт. Сопроводите его прямо до госпиталя.
– Есть!
Закинув карабины за спину, солдаты аккуратно подхватили раненого. Офицер встал и ковырнул носком весельчака. Потом кивнул Масканину и начал осматривать беспамятного военинженера.
Масканин осмотрелся. Почти все пассажиры не шевелились, только трое-четверо теребили пальцами в ушах, напрасно надеясь, устранить звон. Все сидели тихо-тихо, никто даже не шептался. Как будто в вагоне никого, кроме военных не было. Хоть бы вопрос, хоть и глупый, кто-нибудь задал. Молчание. Закончив с воентехником, прапорщик направился к третьему боевику.
– Остапенко! – рявкнул он, обыскивая карманы. – Снайпер, твою душу! Ты куда стрелял?
Масканин переключил внимание на распластанное на проходе тело с раскинутыми руками. Несостоявшийся убийца лежал лицом вниз. Рядом с правой кистью валялся старинный револьвер со взведённым курком. В дублёнке на уровне лопатки зияла дырка.
– Виноват, – ответил Остапенко, пряча в кобуру пистолет. – Он вскочил и в того гада начал целиться, а может и в вас.
– Контролёр, значит, – решил прапорщик. – Ну-ка посмотрим. Офицер перевернул тело, расстегнул дублёнку и довольно улыбнулся.
– А-а, живой, паскуда. Бронник на тебе… Это хорошо, Остапенко, что ты в него с 'Сичкаря' шмальнул. КС этот бронник не выдержал бы.
– Вязать? – спросил другой боец, доставая из подсумка наручники.
– Ну конечно. На вокзале сдадим их кому следует. Подождав пока боец повяжет всех, прапорщик обратился к пассажирам:
– Дамы и господа! От лица командования приношу вам извинения за причинённое беспокойство. Спасибо вам за выдержку и понимание… Поезд отправится через четверть часа. Счастливого пути.
Когда бойцы уволокли задержанных, он кивнул Масканину и жестом пригласил в тамбур.
– Спасибо, поручик за помощь, – сказал прапорщик, когда они вышли. – Я этого воентехника липового совсем из виду выпустил.
– Рад помочь. Эти трое, кто они?
– Я толком не знаю. Может диверсы, может какие другие шпионы, хрен их разберёшь. Или двинутые на политике боевики. Нас по тревоге подняли, на десять команд разбили и сюда, на усиление комендатуре. Три команды на поезд, остальные в оцепление. В свою я одних переменных взял. Парни бывалые, скоро вместе с ними в свою часть потопаю. Не долго мне с этим шеврончиком ходить осталось.
– По-другому надо было их брать. Представить всё формальной проверкой документов, что ли. Или чего похитрее.
– Небольшая хитрость всё же была. Не моя, правда. На предыдущей станции тоже задержали стоянку. Минут на пятнадцать. Чтобы здесь не сильно насторожить. А что до меня, так я ловить шпионов не обучен. Поставили задачу, коротенький инструктаж и всё. Признаться, не ожидал, что в первом же вагоне на них нарвусь. Мне на инструктаже приметы того, что на меня бросился, сообщили. Фотокарточку в морду сунули и 'вольно, разойдись…' Эт хорошо, что у меня память фотографическая.
– А комендантские?
– Они по другим вагонам… Не знаю, как они бы сработали, но и мы не плохо, а?
– Неплохо, – согласился Максим, подумав, что не будь его в вагоне, да не кинься тот пассажир на помощь, трупов было б не мерено. – Но всё могло повернуться по-другому. А если б заложников захватили? Прапорщик дёрнул плечом, сплюнул на платформу и ответил:
– У меня приказ взять живыми или мёртвыми. Лучше живыми. При захвате заложников, валить всех. Никаких переговоров.
– Тяжёлый приказ, – вздохнул Масканин. – Не позавидуешь.
– Ладно, поручик, закругляюсь. Вон уже и комендатура привалила. Вагон осмотрят и езжайте с Богом. Бывай.
– Бывай, – Максим пожал руку.
* * *Дом. Родной благословенный дом. Пожалуй, нет большего счастья, чем несколько дней проведённых в родных пенатах. Здесь всё дышало какой-то особенной жизнью, пробуждало детские воспоминания, наполняло сердце теплом. С детства знакомые звуки, и такие же знакомые запахи. И главное, родные лица.
Даже соседи, жившие в соседних хуторах, и они казались родными. Приятно было слушать их болтовню, когда они повалили наносить визиты в дом Масканиных.
Одно только немного омрачало настроение Максима – невозможность навестить Танюшу. А ведь хотелось. Очень хотелось. Юрьев, где жила Татьяна, был волостным городом Алексеевской губернии, тратить сутки на дорогу у Максима уже не оставалось времени. Плюс, сутки на обратный путь. Вот уж застрял в Старграде…
Отец, старый ворчун, глубоко набожный и строгий, не отпускал от себя сына ни на час. И наверное, не отпустил бы ни в какой Юрьев. На третий день в воскресенье попытался затащить Максима в церковь, да и плюнул на эту бесполезную затею. Ругаться отцу не хотелось, побурчал только, что сынок весь в покойную мать вдался. И что Максимке в церковь Христову не сходить? Причастился бы, помолился, на душе бы спокойней стало. Спорить с отцом Максим не хотел, спокойно послушал отчую проповедь и остался, как всегда, при своём. Отец ворчал не зря и его досаду можно было понять: средний сын воспринял веру матери в старых славянских богов. Поэтому никогда не молился. Родноверы не молятся, они верят в свои силы – это и есть их молитва. И при этом, ни в удачу Максим не верил, ни в судьбу. Так воспитала матушка, такие она пела колыбельные.
В последний день всё-таки вышла небольшая размолвка. Не спросив сына, отец устроил смотрины, пригласив на обед соседку с дочерью из дальнего хутора. Алёнка была девкой видной. Фигуристая, миловидная, Максим за столом не раз вспоминал, как дразнил её в детстве, а она его крапивой жалила. Обед вышел приятным, но после Максим поставил отцовскую самодеятельность ему в укор. И началось слово за слово.
– …Да будет вам. Я ведь вас, тятя, не просил вмешиваться в мою личную жизнь! Не маленький, сыскал уже…
– О-хо-хо! Посмотрите вы на него! Всё сами, всё сами. Сыскал, говоришь? Куды мир котится? Раньше-то родители сговаривались, теперя, вон, сами слюбляются… Шибко загнул, сынок. Я покамест ещё твой отец. Жениться тебе пора, сынку. На той, что я одобрю. Остепениться чтоб.
– Женюсь, тятя, обязательно женюсь. Вот победим, приведу невесту и женюсь. А вы нас благословите.
– Эт смотря, кого ты мне приведёшь. Тебе баба нужна такая, чтоб в узде держала. Не шалопутная, не рохля. Максим улыбнулся и покачал головой.
– Ты не лыбся, – отец ожог его взглядом. – Брат-то твой, Владимир, вот с кого бы пример брал. Он не то, что ты. Он сурьёзный, обстоятельный, есть на кого дело оставить. А ты-то? Как был балбесом, так и остался.
– Эх, тятя, тятя. Вы во мне до сих пор того шестнадцатилетнего шалопая видите. Вырос я уже.
– Вырос он! Нет, вы поглядите… Ужо я вижу. В офицера выбился, человеком стал как будто. Но за что тебя, непутёвого, в Старграде в каталажку упекли? А? Нет, сынку, каким ты был, таков ты и есть. Отец тяжело вздохнул, помолчал и сказал задумчиво:
– Забыл, что тебе дед говаривал? Душа у тебя бедовая, так сиди и не выпячивайся. Вспомни дядек своих, как они кончили.
– Так они…
– Да! – перебил отец. – Безымянными холмиками они кончили!
– Но потом ведь разобрались. Они невиновны оказались…
– А от этого легче?! Легче, я тебя спрашиваю?! – насупившись, отец в упор уставился на сына. – Пойми, Максимка, мы – вольногоры. Наше дело, чтоб земля родила. И война. Держись за армию, сынку, не встревай никуда. Не лезь в политику. Прошу, держись за армию, раз на земле от тебя толку никакого.
Глава 13
– Сверим время, – произнёс Красевич старую формулу. – Шестнадцать ноль шесть.
Два полковника синхронно бросили взгляды на свои часы и кивнули. Оттого, что ими командует какой-то поручик, оба выглядели недовольными. Но поручик этот явился с ТАКИМИ полномочиями, что перечить ему никто не посмел. С разведупром лучше не шутить, тем более что на бумагах поручика стояли личные подписи самих Главковерха и шефа жандармерии. Поэтому жандармский полковник не колебался и безоговорочно принял старшинство столичного уполномоченного. Кавалерийскому же полковнику было по большому счёту плевать в каком чине руководитель операции, очень может статься, что он и не поручик вовсе. Но гордость всё же заела. Заодно его бесило, что разрабатывать план операции пришлось коллегиально, при этом экспромтом. Слишком неожиданными оказались грянувшие события для тыловых генералов, что армейских, что жандармских. Похоже только в столице что-то вовремя узнали, раз успели в срочном порядке выслать борт с уполномоченными офицерами и взводом штурмгренадёр. 12-й вольногорский кавполк, прибыл к Алексеевску скорым маршем и ждал сигнала к выступлению. Усиленные конно-пулемётными командами, два дивизиона полка трёхэскадронного состава, батарея безоткатных 45-мм пушек и две батареи зенитных тридцатисемимиллиметровок заняли исходные рубежи, обхватив город в полукольцо с юга. Под началом жандармского полковника находился территориальный батальон и два отдельных эскадрона. С северо-запада к Алексеевску в трёх часах пути спешил 20-й полк полевой жандармерии, с востока подходил 1302-й запасной стрелковый полк. Но времени их ждать не было. Время сейчас играло против правительственных сил.
