Утро под Катовице - Николай Александрович Ермаков

международной политике. При этом мы сошлись во мнении, что британские буржуи крайне заинтересованы в том, чтобы рассорить СССР и Германию и будут прилагать к этому все силы. Однако Сергей Ильич не согласился со мной, когда я заявил, что летом немцы покажут англичанам и французам кузькину мать и раскатают их в кровавую кашу за пару месяцев, он был уверен, что эта война затянется на год или больше. Наевшись и напившись, мы завалились спать до самого Ленинграда, в который поезд прибыл только в час ночи. Вообще, по расписанию он должен был прийти в десять вечера, однако здесь опоздание на несколько часов — привычное дело, тем более что на этом направлении полно воинских эшелонов, которые сбивают весь график движения рейсовых поездов. Если бы мы приехали вовремя, то Сергей Ильич успевал на трамвае добраться до дома, а я — уехать с Финляндского вокзала на Московсковский и сесть там на последний поезд, впритык, но вполне мог успеть. А так мне пришлось до утра куковать на вокзале. Волгин, как и другие старшие командиры, прибывшие на этом же поезде вызвал из вокзальной комендатуры себе такси и уехал, тепло попрощавшись со мной. А мне этот комфорт был не по рангу — телефон один, очередь к нему в порядке звания. Со своими треугольниками я бы добрался до заветной трубки где-то во второй сотне. И лишь в шесть утра, когда на маршруты вышли первые трамваи, я поехал на Московский вокзал. Там приобрел билет на поезд до Горького, куда и прибыл следующим утром, хорошо выспавшись в купейном вагоне.

По прибытии в Горький, первым делом я, разумеется, направился в техникум, добравшись туда через час после начала занятий. Быстро оформив документы на восстановление, я заселился в ту же комнату в общежитии, где проживал ранее, и отправился в управление НКВД. Нужно было отчитаться по имуществу и оружию, которое мне было выдано перед отправкой в Карелию. Сдав на складе справки о том, что винтовка, каска и другое подотчетное имущество мною сданы в Петрозаводске в арсенал погранотряда, я поднялся в кабинет к Куропаткину.

Товарищ капитан госбезопасности, разрешите войти?

Заходи, заходи, что там у тебя?

Я подошел к столу и протянул капитану справку о прохождении службы, о необходимости которой тот предупреждал меня перед отправкой на войну. Капитан указал мне на стул, после чего изучил бумагу, коротко прокомментировав прочитанное:

О, проявил мужество и героизм, награжден орденом! Молодец!

Далее он взял из сейфа папку, пролистал подшитые в неё листы, достал из стола нитку с иголкой и неспешно подшил предоставленную мной справку. После чего откинулся на спинку стула и пару минут молча с показным интересом разглядывал меня. Я сфокусировал взгляд на шторах за его спиной, ожидая продолжения беседы.

Немцам известно, что танк у нас, — продолжил он после затянувшейся паузы, — Поэтому режим секретности по твоему делу снижен с «Особо важно» до «Совершенно секретно». Для тебя это практически ничего не меняет, все инструкции остаются в силе, просто имей ввиду. Можешь идти!

* * *

Выйдя из здания, я вдохнул морозный воздух и задумался над полученной информацией. Немцам известно о танке. Впрочем, было бы наивным полагать, что этот факт будет долго оставаться секретом. Слишком много народа посвящено в тайну — НКВД, военные, инженеры. Его ведь не просто хранили в закрытом помещении под замком, его должны были изучать, испытывать, а это десятки или даже сотни людей. Вот кто-то и проболтался. Всё-таки абвер сейчас на голову превосходит советскую контрразведку. Хотя может это англичане пронюхали и слили информацию немцам через Канариса. Ну да мне от всех этих размышлений ни холодно, ни жарко. Маловероятно, что отношения между Германией и СССР в настоящее время из-за того танка глобально изменятся. Немцам позарез нужен нейтралитет СССР во время предстоящей горячей фазы войны с англо-французской коалицией, а Сталин изначально не хотел обострять отношения с Германией, надеясь избежать столкновения. Так что вряд ли я сильно изменил историю, но хотелось надеяться, что наличие этого танка в распоряжении советских военных и инженеров позволит лучше подготовиться к надвигающейся войне.

По обратному пути в общежитие я накупил конфет и печенья, а когда вернулся то большинство студентов уже пришли с занятий и в моей комнате были все мои соседи, плюс комсорг техникума Тихонов устроился на табуретке за столом, дожидаясь меня — не мог подождать до завтра. После радостных объятий я хотел перейти к чаепитию, и уже выложил сладости на стол, но тут в комнату стали один за другим заходить студенты из соседних комнат и каждый считал своим долгом спросить где я воевал, за что мне дали орден, и между делом съесть конфету или печеньку. В комнате очень быстро стало не протолкнуться, поэтому я вышел в коридор и толкнул перед собравшимися студентами короткую речь, в которой сообщил, что я очень рад всех видеть, воевал вблизи от города Питкяранта, где боролся с белофинскими диверсантами, за что и награжден, подробности относятся к военной тайне. Но народ не унимался, задавал всякие глупые вопросы вроде того: почему финские солдаты пролетарского происхождения не перешли на сторону Красной Армии? Скользкие такие вопросики, но ещё на войне от комиссаров различного уровня я много раз слышал шаблонные ответы на этот вопрос — мол, сделали своё дело оголтелая антисоветская пропаганда наймитов мирового капитализма и мелкобуржуазные настроения значительной части несчастного обманутого финского населения.

Когда импровизированный митинг закончился, оказалось что все конфеты и печенье уже съедены. Но у меня в запасе ещё была пара банок тушенки, а у пацанов нашлись макароны, так что, объединив наши ресурсы, поужинали вполне сытно. За столом Тихонов рассказал, что секции боевого самбо процветают, уже пятнадцать штук открыто по всему городу и ещё несколько десятков заявок от комсомольских коллективов со всей области. Да, как-то не ожидал я, что этот вид спорта будет пользоваться такой бешеной популярностью. Но больше говорить пришлось мне, товарищи жаждали услышать подробности эпичных побед, а я старался не сболтнуть ничего лишнего. В советских газетах ведь об этой войне писали весьма скупо, стараясь скрыть военные просчеты и крупные потери. Я опасался, что излишняя откровенность могла привести к печальным последствиям вроде обвинения в антисоветской агитации или разглашении военной тайны, поэтому все мои рассказы сводились к тому как надо готовиться к войне и чего можно ждать в будущем.

… потому и не надо надеяться на то, что при мобилизации тебе всё выдадут. Запасные портянки и