Роман Глушков - Повод для паники
Ахиллес внимательно выслушал мой ответ, полминуты обдумывал его, затем удовлетворенно качнул головой:
– Это… справедливо. Толстяк ваш, забирайте его. Я прикажу парням, чтобы не мешали… И, Гроулер, спасибо, что…
И он указал на ракетницу в моих руках.
– Потом поблагодаришь, – отмахнулся я. – А будет желание, переиграем заново.
И хоть дышать для Ахиллеса было подобно пытке, а я вроде бы не сказал ничего смешного, он рассмеялся. Впрочем, у него имелся повод для радости: в отличие от Хатори, Блондин выбрал верный путь, чтобы покинуть эту чересчур затянувшуюся игру.
«Всадники Апокалипсиса» уходили из Пирамиды. Никто их пока не арестовывал, да и с нашими оставшимися силами это было попросту невозможно. Здесь и так хватало забот, чтобы еще отвлекаться на возню с тремя десятками заключенных. Мало того, я даже не стал требовать у них сдать оружие. Перед тем как команда понесла Ахиллеса к хилерам, он поклялся нам, что все вооружение и амуниция, находившиеся у «Всадников» на руках, вернутся на стадиум и будут взяты под усиленную охрану до тех пор, пока мы не решим, что с ними делать. Но подготовленные к отправке в Женеву контейнеры с прочим оружием было все же решено оставить под нашим присмотром.
Я не беспокоился насчет того, что клятва Ахиллеса будет нарушена. После ранения и публичного поражения – первого за последние несколько лет и потому вдвойне обидного – Блондин упал духом и, похоже, надолго охладел не только к военным авантюрам, но и к реал-технофайтингу вообще. Настроение капитана передалось команде – это было заметно по потухшим физиономиям «Всадников», которым как-то сразу стало не до завоевания мира, а просто захотелось разойтись по домам, к семьям.
Остервенелый Хатори кричал и бесновался, пытаясь назначить на место Ахиллеса сначала его заместителя, потом ближайших друзей, сулил за это такие золотые горы, которых не обещал даже мне, но все тщетно. Контрольный бой завершил эту войну как для меня, так и для «Всадников Апокалипсиса». Мое ответное обещание добиться для них частичной амнистии успокоило этих разочаровавшихся бойцов и дало им надежду на возвращение к прежней, нормальной жизни. В отличие от журавля в небе, которого в красках расписывал Санада и ловить которого надо было браконьерским способом, подаренная мной синица выглядела не столь привлекательно, зато дар этот был совершен на законной основе. И пусть покидавшие арену «Всадники» продолжали оставаться для нас серьезными противниками, клятва Ахиллеса гарантировала, что бывший стальной кулак самозваного Законотворца не ударит нам в спину.
Отпускать Санада маршалы, конечно же, и не подумали. И не только потому, что ему инкриминировалась попытка государственного переворота. Помимо этого, после гибели Семена Петренко арбитр Хатори остался единственным свидетелем, который мог более или менее внятно объяснить причины постигшего мир Хаоса.
Когда «Всадники» отказали Хатори в поддержке, случилось то, чего я и боялся: рассвирепевший арбитр пустился во все тяжкие и принялся всячески препятствовать собственному аресту. Первым делом он полностью заблокировал «форсбоди» всем, кто не догадался после наблюдения за контрольным боем отключить систему служебной связи. Только-только собравшиеся покинуть Пирамиду «Всадники», а также члены моей команды бранились грязными словами, поскольку все они как один стали заложниками отключившихся интерактивных доспехов. Этот фокус не прошел только со мной и Каролиной – я разоблачился из поврежденного «форсбоди» еще на десятом ярусе, а у Кэрри отобрали мой подарок вместе с «кальтенвальтером» на нулевом ярусе после того, как она прикончила Дикобраза. Поэтому на захват государственного преступника мы отправились лишь в сопровождении маршалов из поредевшей группы Даниэля Фишера.
Хатори продолжал чинить препоны. Двери захлопывались перед нами, служебные модули загромождали коридоры и едва не сбивали с ног, лайтеры гасли в самый неподходящий момент… Но мы упорно продвигались к лестничной шахте, взрывая двери ракетницей, уворачиваясь от ошалелых модулей и полагаясь на хорошую память Даниэля, способного ориентироваться в коридорах Пирамиды даже при кромешном мраке.
В сопротивлении арбитра только на первый взгляд наблюдалось паническое отчаяние. На самом деле план бегства из Пирамиды был продуман им до мелочей. Неизвестно, где он собирался скрываться, улизнув от нас, – вероятно, имел на этот счет какие-то идеи, – но из каменного мешка, на дне которого находился правительственный терминал, Санада просто не терпелось вырваться.
– Стойте, – придержал я спутников, когда мы наконец-то подобрались ко входу в шахту. – Хатори знает, что на лифте мы не поедем, поскольку будем в нем заблокированы. Он предполагает, что мы разделимся: кто-то из нас побежит по лестнице, а кто-то будет стеречь лифт. Для Санада путь по лестнице исключен – арбитр не слишком легок на подъем. Поэтому, пока кто-то из нас будет спускаться, он успеет подняться с нулевого яруса на лифте. И он подготовится для встречи с нашей группой прикрытия. Вояка из него, конечно, не чета Ахиллесу, но стрелять он умеет, это точно. Думаю, новые жертвы нам не нужны.
– Что ты предлагаешь? – спросила Каролина. Девушка была бледна, и ее колотила дрожь. Сейчас Кэрри, как никогда, переживала за судьбу отца, оставшегося наедине с мечущимся в панике Хатори.
Вместо ответа я подошел к лифту и истратил две последние ракеты: первой разнес двери, а вторую отправил вниз по шахте, дабы она уничтожила подъемную кабину.
– Теперь у Санада одна дорога наверх, – подытожил я свои действия. – И ему с нами уже не разминуться.
Я полагал, что предусмотрел все варианты развития ситуации, но, оказывается, это было не так.
Остановить нас в лестничной шахте можно было только одним способом: устроить засаду у входа в терминал и расстрелять на лестнице из пулемета или файермэйкера. Однако странное дело – лайтеры в шахте продолжали гореть, хотя до сего момента арбитр пугал нас темнотой с завидным постоянством. Заставить нас брести во мраке километр по крутым лестничным пролетам, чтобы потом тепленькими изловить внизу на мушку, – упускать такую возможность для загнанного в угол Хатори было бы крайне глупо. Впрочем, ради эффекта внезапности он мог погасить лайтеры непосредственно в момент атаки…
Раньше мне доводилось воевать с Санада только на словах, и вот теперь пришлось встретиться с ним в настоящем бою. Надо признать, что в словесных баталиях я боялся его куда меньше.
Мы преспокойно добрались до дна колодца, не встретив никакого огневого сопротивления. Мои прогнозы не оправдывались, и я занервничал сильнее. И только подойдя ко входу в зал, возле которого на стенах отчетливо виднелись следы отгремевшего здесь месяц назад боя, я понял, какой тактический прием применил Санада. Однажды арбитру уже приходилось им пользоваться, причем в этом же самом месте. Только в тот раз мы с Кэрри бежали в противоположную сторону.
На что рассчитывал негодяй? Карабкаться наверх, прикрываясь заложником? Я сильно сомневался, что он и без заложника одолеет хотя бы половину пути. Или, может, никакого захвата заложника нет и в помине, а Хатори смирился с неизбежным и ждет нас, чтобы мирно сдаться? Чертовски трудно предсказать поведение отчаявшегося человека, способного на самоубийственные поступки, поскольку терять ему уже нечего.
Ожидая всего, чего угодно, вплоть до самого страшного, и гадая, успею ли я, если придется, обездвижить безумца легким зарядом стиффера (не будь Санада столь ценен для маршалов, вряд ли я проявил бы к нему такую гуманность), я осторожно переступил порог уже знакомого мне зала правительственной связи. Я чувствовал себя канатоходцем, идущим под куполом цирка без страховки. Каждый следующий шаг угрожал стать для меня роковым…
Мы заметили Хатори практически сразу. Оказывать нам сопротивление он был уже не в силах, так как без движения распластался на полу, возле кресла контролера, – натуральный морж, уснувший на морском берегу. Оружия в руках у арбитра не наблюдалось, но неподалеку возле стены валялась картечница. Я опустил стиффер – даже притворяйся Санада бессознательным, ему потребовалось бы не меньше четверти минуты, чтобы подняться с пола и броситься на нас. За это время я успею угомонить его и без стиффера.
Второе, что бросилось мне в глаза: дядя Наум в зале отсутствовал.
– Папа! – закричала Каролина, вошедшая следом за мной. Ее крик напугал меня, поскольку я сразу же решил, что глазастая дочь Кауфмана обнаружила отца, лежащего где-нибудь в дальнем углу. Я осмотрелся: нет, не заметить Наума Исааковича в хорошо освещенном зале было сложно.
– Папа, ты здесь?! – еще более взволнованно крикнула Каролина. – Папа, ответь!
Я хотел было попросить ее не шуметь – и так ясно, что дядя Наум куда-то запропастился, – когда из-под громоздкого пульта терминала раздался грохот и оттуда, уронив кресло, словно выгнанный из норы грызун, выскочил всклокоченный Кауфман. В руке у него находилась отвертка, а в зубах был зажат микролайтер – видимо, Наум Исаакович подсвечивал самому себе под пультом. Выплюнув лайтер и уронив отвертку, брошенный нами на произвол судьбы месяц назад дядя Наум обрадованно закричал и кинулся к дочери, которая при виде его моментально расплакалась от счастья. Растроганный Наум Исаакович тоже не сумел сдержать слез. Обнявшихся отца и дочь совершенно не волновало, что сейчас на них смотрят одиннадцать маршалов, включая меня. Я же ощутил несказанное облегчение и вполне естественное желание заключить в объятия обоих Кауфманов, однако сдержался – это была их семейная радость, да и не по мне такие сантименты.
