Роман Глушков - Повод для паники
Именно оттуда – из звенящего на все лады ада – выстрелил тяжелый стальной обломок. Он шибанул меня по ногам, да так, что я крутанул в воздухе неуклюжее сальто и всем своим бронированным телом грохнулся в кварцевое крошево, а потом со скрежетом покатился по скользкому кварцу назад, к краю десятого яруса. Мне предстоял и вовсе немыслимый трюк: скоростной спуск по стене Пирамиды туда, откуда мы не так давно пришли, – на нулевой ярус. Однако вскоре шлем уперся во что-то твердое, и мое скольжение прекратилось. Бесспорно, отличный вышел бы тест на прочность «форсбоди», только я все-таки предпочел бы, чтобы в роли тестера выступал кто-нибудь другой. Да и не до тестов сейчас было.
Я был шокирован ударом и потерял ориентацию в пространстве, поэтому мне потребовалось целых полминуты, чтобы сообразить, что со мной произошло. Пока я крутил сальто, кувыркался по полу и приходил в себя после этой акробатики, обвал прекратился. Я лежал, с головой засыпанный осколками, подобно кукле, забытой на улице в снегопад. Ушибленная обломком нога полностью онемела. Прямо-таки везение, что баллиста осталась зажатой в руке, иначе я бы долго искал ее в кварцевом крошеве, слой которого достигал полуметра.
Что-то попискивало на контрольном пульте. Окончательно очнувшись и стряхнув с себя мусор, я тут же проверил, в чем дело. Можно было не проверять, поскольку едва я вскочил с пола («Ахиллес! Мертвый или живой, но этот ублюдок до сих пор где-то рядом!»), так сразу чуть не загремел обратно. Левая нога, на которую пришлась вся тяжесть удара, отказывалась мне подчиняться. Вернее, сама-то нога подчинялась, а вот интерактивные доспехи на ней пришли в негодность и превратились в тяжелый бесполезный балласт – натуральную гирю, какие волочили за собой каторжники древности.
Дьявол побери эти доспехи! Прыгать на одной ноге при включенном гиперстрайке – сущая пытка, без него – полный паралич. А если Ахиллес в состоянии продолжать бой – моментальная смерть. Ладно, делать все равно нечего, посмотрим, насколько тяжела будет пытка. Авось она и не такая мучительная, как кажется.
Пытка оказалась недолгой. Добряк Ахиллес смилостивился и отменил ее, не позволив калеке смешить публику неуклюжими прыжками. Кажется, сам мерзавец пережил хаос без ущерба. Мне теперь приходилось лишь мечтать о резвости, с которой Блондин выпрыгнул из-за груды мусора и разрядил в меня ракетницу. Противник явно наблюдал за мной с момента, как я еще барахтался на полу, поскольку прекрасно знал, куда надо стрелять, чтобы полностью меня обездвижить.
Я отреагировал на внезапную атаку врага с нервозностью, недостойной ветерана. Мой палец на спусковом крючке дрогнул, и я опустошил за один залп весь магазин. В горячке совершенно вылетело из головы, что это был мой последний боезапас, который теперь следовало расходовать чуть ли не поштучно. Даже не став проверять, попал или нет, я весь сосредоточился на летящей ко мне ракете, намереваясь отпрыгнуть от нее подальше.
Двуногий реалер на моем месте успел бы при желании уклониться от ракеты за полсекунды до попадания. Мне, одноногому, именно этого времени и не хватило. Моя неповрежденная нога уже толкала тело в прыжке, когда неотвратимая, как божий гнев, ракета шибанула прямо в нее. Отменный прием – полностью обезножить соперника, а после учинить над ним такую расправу, какую только пожелает давно жаждущая возмездия душа.
Что происходило в следующую минуту, я помню довольно расплывчато. Я лежал на боку, голова гудела, словно рядом со мной работал инфразвуковой излучатель, а глаза застилал багровый туман. Ног я теперь не ощущал вовсе. Странное чувство: вроде бы все при мне, все цело, однако тело словно объявило забастовку. Руки, правда, еще шевелились, но польза от них при разряженной баллисте была нулевая. Даже элементарно на кулаках не подраться, не говоря об остальном.
Когда в глазах слегка прояснилось, я увидел Ахиллеса, осторожно подкрадывающегося ко мне с ракетницей наперевес. Не отдавая себе отчета, я инстинктивно прицелился в него из «метеора» и нажал на спуск. Чуда не случилось – баллиста была пуста. Блондин этого, правда, не знал и потому метнулся вбок, однако выстрелить не успел – вовремя заметил, как я в сердцах отшвыриваю разряженный магазин и судорожно стучу по кобуре, стараясь извлечь запасной. А его-то у меня как раз и не было. В противном случае магазин вообще не пришлось бы искать – кобура сама выплюнула бы боеприпасы мне в ладонь.
Понаблюдав за этой сценой, капитан «Всадников» сразу же утратил страх, расхохотался в голос, расправил плечи и двинулся ко мне в полный рост, ничуть не опасаясь обездвиженного и обезоруженного врага.
– Моли о пощаде, Гроулер! – продолжая победно смеяться, потребовал Ахиллес. – Моли, пока есть время, потому что я не собираюсь оставлять тебя в живых. Ты первый заговорил о чести и сейчас увидишь, как она будет восстановлена. Клянусь памятью учителя, если не попросишь пощады, я прикончу тебя так же, как ты прикончил его! Моли, это твой последний шанс!
Я тем не менее унижаться перед победителем не хотел, впрочем, и умирать тоже. Вместо мольбы я протянул руку к торчащей из-за плеча рукояти топора и выдернул его из фиксаторов кобуры. Признаться, давненько не доводилось общаться со своим молчаливым стальным спутником, с которым мы были неразлучны едва ли не с первого дня Жестокого Нового Мира. С тех пор как я благодаря дяде Науму вернул себе «форсбоди», топор всегда находился со мной в универсальной кобуре. Выглядывающее из кобуры топорище смотрелось смешно и нелепо, но только не для меня и Кауфманов, знавших подлинную цену этому древнему инструменту.
Вот и сейчас, завидев у меня в руке топор, Ахиллес разразился таким хохотом, что его, наверное, расслышали даже в соседних с Пирамидой высотках. Неудивительно: я бы тоже смеялся, глядя, как поверженный враг не знает, за что ухватиться, и потому в отчаянии хватается за все подряд.
– Посмотрел бы ты на себя со стороны, – отсмеявшись, процедил сквозь зубы Блондин и сплюнул. – Как же ты жалок, Гроулер! И этот позор сейчас видят все, даже твоя команда… – Он постучал пальцем по своему инфоресиверу. – Я позаботился об этом. Очень скоро наш бой увидят и твои поклонники. Им тоже будет над чем посмеяться.
Ахиллес приближался. Я и не сомневался, что он устроит из моего поражения публичное шоу. Чемпионский синдром, которым в свое время страдал и капитан Гроулер: триумф должен быть запоминающимся – это закон жанра. Царствующий чемпион Ахиллес не собирался отступать от законов жанра и здесь, благо моя беспомощность способствовала этому. Все вполне естественно и предсказуемо. Блондин обмолвился, что приготовил для меня ту же смерть, которой я казнил бедного Спайдермена. Мой противник работал на публику, и я даже мог предсказать сценарий, который он намеревался разыграть. Свернуть шею – это кульминация, а перед этим мне предстояло сначала выслушать приговор и только потом подставить голову под добивающий удар. Зуб за зуб, око за око – каноны высшей справедливости…
Ахиллес приближался. Глядя на него, я уже отчетливо слышал хруст своих шейных позвонков. Не выпуская топора, я смотрел Блондину прямо в глаза, а получалось, что не только ему, но и остальным реалерам, подключенным к системе связи. Вполне вероятно, что сейчас меня видел и дядя Наум – обыкновенный пенсионер из пригорода, спасший мир, однако сам угодивший в кабалу того, кто вознамерился прибрать этот мир к рукам. Хитрый инакомыслящий дядя Наум, ты перекроил мое мышление по лекалам варварского практицизма и заставил смотреть на вещи в совершенно ином свете…
Ахиллес остановился в трех шагах от меня. Улыбка продолжала играть у него на лице – известная на весь мир улыбка непобежденного короля арены. Я тоже постарался улыбнуться – не хватало еще, чтобы соратники и болельщики запомнили капитана Гроулера с перекошенной в страдальческой гримасе физиономией! Надо сохранять оптимизм. Даже сейчас, под занавес спектакля…
– Я ошибся в тебе, Ахиллес, – проговорил я, приподнимаясь на локте. – Ты – достойный боец. Твой учитель наверняка тобой гордился бы…
Блондин уставился на меня, силясь понять, почему я заговорил с ним в таком тоне. Следовало ли это понимать как мольбу о пощаде или запоздалую попытку к примирению?..
– Ты храбро сражался, – продолжал я. – Почти безупречно. Твой просчет в одном: ты не прагматик…
– О чем ты там скулишь? – наморщил лоб Ахиллес, и я догадался, что ему, скорее всего, просто незнакомо это слово – «прагматик».
Но я не стал разъяснять его смысл. Сунув разряженную баллисту под мышку, я направил ее в грудь Ахиллеса, а затем перехватил топор за обух и с силой вогнал топорище в жерло ствола «метеора». Приблизительно так, как когда-то мои товарищи стреляли из миномета на полигоне «1942», только миномет мне заменила баллиста, а снарядом послужил топор. Сам он, естественно, в ствол не провалился, но не слишком толстая рукоять проскочила туда легко. А для ускорительных либериаловых контуров не имело никакого значения, что выталкивать – стальные шары или деревянную палку…
