Решала - Владимир Геннадьевич Поселягин
Олеся (так звали девушку) не оканчивала нашу общеобразовательную школу, а после восьмого класса поступила в кулинарное училище, где и училась на данный момент. Сейчас у неё была практика, и Олеся проходила её в нашей детдомовской столовой.
Вот обо всём этом я и раздумывал, пока стоял перед столом директора. На меня смотрели три пары глаз.
– Опять что-то придумывает, – озвучила свои подозрения воспитатель. – От этого Мальцева одни только проблемы.
– Как интересно. – Я разозлился, но старался не показывать этого. – И где от меня проблемы? Объясните, мне вот самому интересно.
– Пожалуйста. Сарай, где оружие и патроны сгорели, чей? Теперь вот что-то новое.
– Да что вы? А при чём здесь вы и детдом? Вы отвечаете только за то, что происходит на территории детдома. А что вне её – это не ваша зона ответственности. Пожар не я устроил, да и не доказано до сих пор, что я виноват в том, что оружие сгорело. Это всё голословные обвинения. Вы скажите, что я натворил на территории?
– А песни твои срамные?
– Это тоже творчество, которое нашло своего поклонника.
– Весь детдом уже напевает, в том числе и в школе, мне директриса жаловалась.
Ехидство так и пёрло из уст зама по воспиталке. Я на это только пожал плечами. Сказку я спел всю, многие записывали и теперь старались перепеть в разных группах по интересам. Так что неудивительно, что кто-то да слышал.
Вообще, я старался создать образ не пай-мальчика: вербовка от органов ещё висит надо мной дамокловым мечом, поэтому стараюсь не соответствовать. Вот только не особо получается, всё это явно считали просто подростковым взбрыком.
Дальше собрались и поехали к сараю. Ради этого директор использовал наш детдомовский ГАЗ-51, мы с участковым сидели в кузове. Вскоре подошла старушка и присутствовала при опросе, отвечая, какие вещи принадлежат ей, а какие нет. Она виновато прятала глаза, понимая, что сама всё разболтала подружкам, которые и донесли кому нужно. Потеряла маленький, но стабильный доход в пять рублей в месяц. Ну, в принципе, я на это и рассчитывал.
Участковый обыскал сарай, всё перебрал, мои вещи вынесли наружу. Мотороллер втроём подняли в кузов. Всё забирали, даже замок мой, старушка свой обратно вернула.
После этого мы вернулись в детдом. Вещи мои, составив опись, отправили в гараж, по ним будут решать. Я пока свободен, насчёт меня тоже будут решать. Даже любопытно стало, какой педагогический взбрык у них произойдёт.
Слухи уже вовсю по детдому гуляли: наш шофёр ещё тот болтун, секрета ему не сообщишь – все узнают. Да и зам по воспиталке злорадствовала. Поэтому когда я после ужина подошёл к Олесе, она с иронией спросила:
– Плакаться будешь, как тебя ограбили?
– Уже знаешь?
– Половина мальчишек на твой мопед полюбоваться успела, кое-кто даже посидел: дядя Шура разрешил.
– Не мопед, а мотороллер.
– Не знаю, не разбираюсь.
Дядя Шура – это и есть наш штатный шофёр, он же завгар. Впрочем, она не первая, кто успел мне об этом сказать, так что я не удивлён.
Я пожал плечами, показывая, что мне не до этого, и сказал:
– Есть тема для разговора, но с глазу на глаз.
– В парк?
– Там малышня носится, нормально не поговоришь.
– На улицу не пойдём: я слышала, тебе запретили выход. Так куда?
Она явно заинтересовалось. Все знали, что я чепуху не предлагаю, поэтому Олеся поглядывала на меня с любопытством.
– Есть ключ от кабинета Зинаиды, зама по воспиталке. Она уже ушла домой, остался только дежурный воспитатель. Там и поговорим.
– Ну идём.
Мы зашли в административное здание. Олеся сказала дежурному, что мы идём в музыкальный класс, где ещё шёл урок. Поди проверь, куда мы на самом деле, дежурный проверять точно не будет. Сюда так просто не пускали: жилые корпуса – это правое и левое крыло, столовая и кухня как пристройка к левому крылу.
Отмычкой я вскрыл замок нужного кабинета. Олеся, с любопытством за этим наблюдавшая, вошла первой, а я следом, заперев за нами дверь.
– Ключ, значит?
– Ну, хвали меня, хвали.
Олеся прыснула. Говорили мы негромко: иногда кто-то проходил по коридору, не стоило привлекать внимание. Олеся села на край стола, а я – на стул у входа, их тут у стены целый ряд стоял.
– Так что ты хотел? – игриво покачивая ножкой, спросила девушка.
– Тебя.
– О как? – Смутить её было непросто. – А мальчик уже вырос?
– Ну, в том смысле, который ты имеешь в виду, мальчик вырастет года через два. Кстати, я как раз рассчитываю на то, о чём ты подумала. Первой у меня будешь. А вообще, предложение такое. Ты же знаешь, что это я дал Алексею деньги на его дом? Так вот, я даю тебе денег, ты вместе со мной покупаешь дом в частном секторе, прописываешься в нём и ни в какой колхоз поваром не едешь. Я знаю, это не твоя мечта. А готовить ты умеешь, да и любишь, иначе ушла бы куда-нибудь на должность руководителя, любишь покомандовать.
Я буду тебя содержать, летом будешь на море отдыхать. Можешь даже не работать, а заниматься домом и огородом, выращивать всё, что хочешь. Это ты тоже любишь, вон какие помидоры вырастила в колхозе два года назад. Дом будет оформлен на тебя, но в течение семи лет он будет общим, а после истечения этого срока станет только твоим. Я в армию уйду, сама понимаешь. Никаких мужчин, у тебя он уже есть, и это я. Изменишь – всё уничтожу, у разбитого корыта останешься.
Содержание детей, а они наверняка будут, тоже на мне. Чтобы не думала, что я обещаю, а сам мелочовкой откуплюсь, двести рублей в месяц чисто для тебя и по сотне на каждого ребёнка. Это алименты до восемнадцати лет. Двести рублей тебе, пока ты со мной живёшь. Лет через семь, если захочешь, к другому мужику уйдёшь, я буду не против, но тогда содержать тебя будет уже он, а я только за детей платить буду.
Сама понимаешь, до женитьбы у нас не дойдёт, но ты будешь в шоколаде: свой дом в
