Олег Верещагин - Очищение

— Согласен. С этим что делать будем? — казак кивнул на труп.

— Пусть валяется, — брезгливо сказал Романов. Но Провоторов задумчиво произнес:

— Я тут поговорил… они в николаевском порту, когда металл под продажу пилили, угробили больше ста ребятишек. Девочек насиловали скопом, выдумывали всякое… в меру своей фантазии. Мальчишек еще живых в море бросали, потому что те работать не могли… кто убежать пытался — ноги и руки грузами отрывали и так оставляли умирать… Посему как-то оно не того. Уж не осуди.

Казак присел. Тремя сильными ударами отсек убитому голову, перевернул труп на живот и, рывком стащив с него камуфляжные штаны и трусы, уткнул голову носом между ягодиц. Выпрямился, вытерев тесак. Недобро усмехнулся:

— Найдут — злее будут. И глупее. У таких это под ручку ходит.

Романов безразлично зевнул и махнул рукой:

— Пошли, едем….

Танки Романов считал ерундой. Вряд ли бандиты соображали, как их использовать иначе, чем самоходки с усиленной броней. Больше всего Романов боялся, что банда, узнав о подкреплении поселковом и прикинув соотношение сил, подумает и… уйдет в лес. В этом случае она оказывалась разом в полном выигрыше. Романов или вынужден был уходить (и бросать поселок на растерзание) — или тратить время и людей на погоню за врагом по здешним чащобам и болотам.

Но Провоторов был прав, когда оценивал психологию бандитов. Видимо, сразу после обнаружения трупа своего «делегата-депутата» банда решила штурмовать поселок, предварительно раскурочив его, как только будет можно, из танковых орудий. С их направления это проще всего было сделать с верхушки сопки в полукилометре к северо-востоку над окраиной Осипенковки, где старая дорога выбиралась на высшую точку склона — и откуда хорошо был видел сам поселок. Ну а потом, заранее просочившись поближе к окраине, атаковать, и дело сделано. Кроме того, никто из банды не слышал слов Романова, и там все были уверены, что заложники обеспечат им преимущество, а боев в поселке не будет — эти пришельцы из Владика побоятся за мирное население. Обычная тактика любой сильной банды в боях с теми, кто защищает закон….

Танки — три «Т-72» — появились на дороге клином. Передний начал спускаться, чтобы занять позицию чуть ниже остановившихся борт о борт двух других. Так они могли стрелять все вместе. За двумя задними пряталось около десятка пехотинцев.

Это Романов видел хорошо и невооруженным глазом. Он стоял около одной из двух замаскированных на соседней сопке «ЗПУ», которые в случае чего должны были перекрыть огнем дорогу от вражеской пехоты. Но вскрик одного из стрелков и то, как он отшатнулся от прицела, явно увидев там что-то страшное, заставили Романова схватиться за бинокль.

На носах всех трех танков было распято тросами по нескольку человек — раздетые женщины и дети. Видно было, как почти все они рвутся, что-то кричат, плачут. Романов медленно опустил бинокль. Стрелок-порученец с сиденья второй «ЗПУ» медленно обернулся, посмотрел на командира огромными глазами…

— Слезь, — мягко сказал Романов мальчишке. — Я сам.

Парень сделал судорожно-радостное движение… и вдруг покачал головой. Скривился, выдавил:

— Вы не можете все… сами…

— Тогда давай. Стреляй точно. Очень точно.

Мальчишка кивнул, нагнулся над прицелом. Все четыре ствола изрыгнули длинные фонтаны рыжего пламени, плавно поворачиваясь, перечеркивая танковые носы. Романов смотрел в бинокль, не отрываясь. Потом пулемет замолк, и мальчишка, обхватив голову руками, сжался на сиденье.

Те, кто находился в танках, видимо, не ожидали такого. И, прежде чем раздался хоть один выстрел, Романов услышал с перевала чистый, сильный звук горна, дающего сигнал к атаке. И увидел во вновь поднятый бинокль, как слева и справа из кустов на обочине стали вылетать огненные плевки, врезаясь в броню танков — в ходовую часть, маски пушек сбоку, в корму корпусов… Засада, для которой он выделил половину дружины, начала работу. Видно было и то, как мечутся и падают пешие бандиты. А потом началась разноголосица хаотичной стрельбы у окраины поселка — на тропинках подкравшихся и ожидавших сигнала для атаки тремя группами бандитов окружили и уничтожали ополченцы, усиленные дружинниками…

Бой закончился за восемь минут.

Банда потеряла убитыми двадцать два бойца, считая танковые экипажи. Были убиты трое ополченцев и один дружинник.

Сдавшихся в плен и пойманных бандитов — двадцать восемь голов, больше половины банды — по приказу Романова закопали по шею в землю по обочинам дороги на перевале. И оставили так — только прочно заткнув рты, потому что хоровой отвратительный вой — даже не мат, а обычный трусливый вой ужаса — был слышен слишком далеко. Еще четверых бандитов убили в лагере в километре от перевала, освободив шестьдесят семь заложников; убить они никого не успели. А брать их живыми никто не подумал даже, потому что еще на подходе к лагерю наткнулись на двух молодых женщин — голые, те были повешены за ноги на деревьях, а внизу брошены три маленьких, по году-три, ребенка. Дети истошно кричали и плакали, пытаясь дотянуться до матерей, которые тоже судорожно извивались в петлях, силясь достать до малышей. И ни те, ни другие были не в силах что-то сделать.

Этого оказалось вполне достаточно для того, чтобы брать кого-то из охранников живым не пришло дружинникам в голову. Все четверо могли быть довольны уже тем, что в ярости атакующие поспешили с убийством…

На носах танков от очередей пулемета погибли четыре молодых женщины и пятеро детей: две девочки и три мальчика пяти-двенадцати лет. Когда Романов верхом подскакал на перевал, их трупы уже сняли с машин (из них при беглом осмотре представлялось возможным восстановить лишь одну) и уложили на обочине. Над телом мальчика лет десяти, почти натрое перебитым пулями, жутко голосила прибежавшая из освобожденного лагеря еще молодая полуголая женщина — вырывала у себя клочья волос, билась о землю лицом, целовала ноги убитого и умоляла встать, просто встать, и все.

Стрелявший — четырнадцатилетний порученец Мишка Мазуров — прискакал вместе с Романовым, хотя тот пытался запретить. Но Мишка только яростно мотал головой. При виде женщины он даже не побледнел снова — почернел как-то. Неловко сполз с седла и пошел к ней, на ходу расстегивая большую кобуру «парабеллума». Встал рядом на колени, ткнул пистолет в руку раскачивающейся и непонимающе глядящей на него женщины и сказал тихо:

— Нате. Я его убил… — И огрызнулся вокруг — заранее: — Не делайте ничего! Ну, вы?!

И все замерли. Все. И конный конвой Романова. И сам Романов. И люди у танков. А Мишка вздохнул и наклонил голову.