Брайан Герберт - Ментаты Дюны

– Мое старое тело было несовершенным и слабым, оно нуждалось в ремонте.

Птолемей закашлялся. Несмотря на лечение, обожженные легкие словно были набиты горящими углями, которые никак не гаснут. Приезжие врачи школы Сукк лечили поврежденные легкие Птолемея, им удалось смягчить самые серьезные симптомы, но, даже получая лучшее лечение, он распадался.

– Мое тело тоже нуждается в ремонте.

Ноффе проявил нетерпение.

– Когда я смогу получить тело нового ходячего?

Птолемей был рад обсудить такую возможность.

– Всему свое время, дорогой друг. Я тренировал многих неудавшихся навигаторов, но их мозг приспосабливается легче, чем ваш. Я не хочу вас торопить.

– Я взбудоражен, и меня это тревожит, – сказал Ноффе. – Не ждите слишком долго.

Птолемей печально вздохнул и хотел пошутить, но зажмурился, чтобы скрыть жгучие слезы боли, спрятать их от новых высокоразрешающих зрительных датчиков Ноффе.

– У вас будет сколько угодно времени, – сумел наконец выговорить он. – Некоторые титаны жили тысячи лет.

– Вы должны присоединиться ко мне, – сказал Ноффе. – Человечество не должно лишиться ваших озарений… а я не хочу потерять друга.

Птолемей думал о том же, даже мечтал, но не хотел поддаваться искушению. Еще до того как повредить легкие, он часто с завистью смотрел на новых ходячих кимеков, поражаясь силе их механических рук и их защитным системам, которые позволяли им выжить во враждебной среде… и противостоять сотням орущих варваров.

– Я думал об этом, Ноффе… и не раз.

Для начала Птолемей установил бак с мозгом Ноффе в одном из меньших устаревших ходячих. Администратор радовался возможности снова двигаться и осторожно проверял свои механические ноги; по мере того как он обретал все большую силу и устойчивость, его уверенность в себе росла.

Тем временем модифицированного ходячего самого Птолемея отремонтировали, проверили системы жизнеобеспечения и укрепили корпус, чтобы не допустить возможных протечек или поломок. Птолемей передвигался, защищенный этим корпусом, в полной безопасности. И хотя он все еще волновался, потому что едва не погиб из-за простейшей механической неисправности, упустить такую возможность он не хотел.

Птолемей сопровождал Ноффе в прогулках по деналийской пересеченной местности. Он и раньше передвигался в управляемом вручную ходячем, ему легко было идти на механических ногах, но и Ноффе быстро ознакомился с системами. Его мозг был связан с механизмами ходьбы, он привык к новому ритму и легко передвигался по земле.

– Своими глазами-сенсорами я вижу все до самого горизонта даже сквозь туман, – передавал Ноффе. Он продвигался быстро, цепляясь когтями за крутой склон скалы, поросший незнакомыми лишайниками. Его искусственный голос был полон радости. – Я могу переключаться на разные части спектра, находить прозрачные зоны и вижу то, чего никогда раньше не видел! А мой слух! После небольшой подстройки я слышу за километр, как падает камень. Кажется, я слышу… – повернув оптическую башенку на запад, он добавил: – Что-то за теми холмами… да, это ветер свистит в камнях.

Работая с приборами управления своего устаревшего ходячего, Птолемей с грохотом шел раскачивающейся походкой, но скоро отстал.

– Похоже на танец, друг мой, – сказал Ноффе. – Я стал теперь таким подвижным! И раньше я никогда не мог так быстро бегать и так высоко прыгать.

Птолемеем завладел новый приступ кашля, и он выключил передатчик, не желая, чтобы Ноффе слышал его через интерком. Ему нужно было закончить столько дел, воплотить в жизнь столько идей, столько сделать для директора Венпорта.

– Свобода, сила и бессмертие, – говорил между тем Ноффе. – Надо хранить эту процедуру в тайне, или все человечество захочет стать кимеками.

Новые титаны с мозгом навигаторов шагали поблизости, выполняя упражнения для своих усовершенствованных механических тел, почти готовые к бою. Птолемею очень хотелось участвовать в предстоящих битвах, но для рукопашной он всегда был чересчур робок и чрезмерно волновался. Он вспомнил, каким бессильным чувствовал себя, как поразился, когда Анари Айдахо мечом изрубила искусственные ноги, которые он подарил Манфорду Торондо, как из-за своей слабости не мог остановить сожжение доктора Эльчана.

Получив тело титана, Птолемей сможет сражаться с варварами и по-прежнему мыслить на самом высоком уровне, проводить передовые исследования. Его больше не будут терзать сводящий с ума кашель и безумная боль. Он перестанет быть слабым во всех смыслах этого слова.

Снова включив передатчик, Птолемей обдумал свои слова, потом сказал:

– Вы меня убедили. У меня нет возражений – теперь я знаю, что это возможно.

– Вы присоединитесь ко мне? – Голос Ноффе в передатчике звучал радостно. И чем-то напоминал прежний голос администратора.

Птолемей повернул своего ходячего и двинулся назад к блестящим куполам, передвигая ноги в правильной последовательности. Возле лаборатории сооружали корпус новой посадочной камеры – предыдущую уничтожил взрыв, едва не убивший Ноффе. Группа кимеков, которым не мешала ядовитая атмосфера, работала, добиваясь значительного прогресса. Через несколько дней они полностью восстановят купол, и космическая транспортировка возобновится. Тогда врачи школы Сукк смогут вернуться на Колхар.

Следовало действовать быстро.

– Я устал от своего несовершенства, – сказал он. – Я слишком много потерял из-за хрупкости человеческого тела и краткости человеческой жизни. Я хочу присоединиться к вам, Ноффе, хочу принять участие в предстоящей битве… и остаться в живых, чтобы узнать, чем все кончится.

Из передатчика донесся необычный звук, и Птолемей понял, что Ноффе учится мысленно смеяться.

– Мы будем там вместе.

Птолемей пошел быстрее и вскоре добрался до шлюза купола. Ноффе решил остаться снаружи, сказав, что хочет продолжить исследования.

– Я могу нанести на карту части Денали, которые никогда не видел человеческими глазами, хотя я здесь администратор уже несколько лет.

С помощью ручного управления Птолемей провел свое массивное тело в дверь и закрыл за собой шлюз. После того как сменили воздух, он выбрался из корпуса, и на него снова напал кашель. У него не осталось сомнений, их вытеснила решимость.

Он прошел в медицинский отсек, где врачи занимались техником, пострадавшим от небольшого химического ожога. Они как будто скучали. Птолемей представился и сказал:

– Вы попрактиковались, стали специалистами, и я хочу, чтобы вы провели еще одну хирургическую операцию.

Вначале врачи не поняли, о чем он просит, но он скрестил руки на своей узкой груди.

– Вы должны быть готовы к приему добровольцев, которые захотят стать кимеками. Таких будет много.

Теперь я понимаю, что такое сожаление, утрата и печаль. Эти концепции – эмоции – раньше были мне недоступны, особенно чувство любви. Теперь я могу поместить их в общий мыслительный каркас. И этим достижением я во многом обязан Гилберту Альбансу.

Робот анализировал весь срок своего существования, столетия истории Синхронизированной империи, и то, как он стал уникальным среди мыслящих машин, превратился в подлинную противоположность самоуверенного Омниуса. Эразм никогда не прекращал попытки понять… все. Он хотел знать всю Вселенную, но особенно его интересовал человек, интересовало, что значит обладать человеческим сознанием, быть функционирующим Homo sapiens.

Однако проблема оказалась непростой, и единое решение не находилось. Эразма волновала сложность и изменчивость природы человека.

Он видел крайние проявления человеческих эмоций, даже образец иррационального и саморазрушительного поведения, как когда простая смерть ее ребенка вызвала такой резкий отклик у Серены Батлер; подобные же эмоции вызывали и другие крайности: самоуверенность и отказ признавать логичное поражение – люди продолжали вести джихад, хотя любое разумное существо давно поняло бы тщетность сопротивления. И тем не менее они победили.

Эразм понимал, что изучение этого вида может длиться бесконечно и нужны тысячелетия, чтобы понять необычность и причуды людей. И все равно по мере развития расы приходилось пересматривать теории.

Теперь, когда батлерианцы окружили школу ментатов и преданного ему подопечного, Эразму не хотелось думать, что его благородные и возвышенные исследования закончатся таким позорным образом. Его чрезвычайно интересовала Анна Коррино, но и о Гилберте Альбансе он узнал далеко не все.

С самого основания школы ментатов Гилберт старался не оскорблять чувствительность противников технического прогресса, чтобы батлерианцы не стали мстить. Он подчинялся им, допускал компромиссы и своим молчанием косвенно разжигал их фанатизм. И в конце концов из-за упрямого чувства чести и личных убеждений породил нынешнюю ситуацию.