Анатолий Дроздов - Рота Его Величества

В Петрограде я захандрил. Заняться было нечем. Роту я сдал Рику, другой должности мне не предложили, вернее, я сам ее не захотел. Ливенцов почему-то решил, что из меня получится министр просвещения. Стать министром было почетно, но маленьких веев жальче, и я предложение отверг. Днями напролет я валялся на койке, думая о будущем. Оно рисовалось нерадостным. Место проходчика все более уверенно занимал Антон, рота отошла к Рику, на покупку фермы не было средств. Деньги, полученные из казны, я истратил на беженок. С началом войны царское правительство прекратило размен ассигнаций на золото, а бумажные деньги для покрытия возросших расходов печатало бездумно. Цены выросли втрое. Как честный управляющий, Пров выполнял указание хозяина: денег для детей не жалеть! Мой банковский счет исхудал. Денег пока хватало на еду и водку, благо, что выпивка стоила дешево, но это не продлится долго.

С заключением мира моя Воронья Слободка разъехалась. Остались Мария с девочкой, они перешли на содержание Прова. Семья вернулась под прежний кров. Все были при делах. Пров содержал дом, Мария в нем прибиралась, Рик командовал ротой, Антон творил историю, Ула занималась в школе фельдшеров, жена Рика, Елена, создавала мужу уют, а ее папаша, перебравшийся к зятю, ходил на службу. Никто не видел, как капитан пьет, или делали вид, что не видят. Компанию мне составлял Васька. Из обитателей дома бездельничали только мы двое. С представителем кошачьих мы нечаянно подружились. Катя сильно осложняла Ваське жизнь, кот стал прятаться в моей комнате: сюда оторва заглядывать боялась. Собаки не любят пьяных, коту было плевать. Мы на пару валялись на кровати, я гладил кота за ушами, тот довольно урчал.

— Мы с тобой оба несчастные! — объяснял я коту. — Меня выгнали, а ты без подружки.

Васька жмурился, всем своим видом показывая, что подружка ему ни к чему, его и без того неплохо кормят.

— Примитивное существо! — укорял я. — Только бы жрать! Отъел ряшку! А как же любовь? Вот придет март…

Кот потягивался и зевал, давая понять, что до марта еще далеко и думать о таких пустяках рано.

— Думаешь, привезу тебе подружку? Специально поеду? Ни за что! Вы здесь расплодитесь и обожрете веев!

Васька брыкнулся на бок и задрал лапы, показывая живот. Дескать, о чем ты? Сколько туда поместится? Я почесал живот, Васька заурчал. За этим занятием и застал меня постучавший в дверь Пров.

— Илья Степанович! — сказал почтительно. — Дозвольте обратиться!

— Валяй! — разрешил я.

— Правление профсоюза работников домашнего хозяйства уполномочило меня предложить вам стать кандидатом на выборах в Учредительное собрание!

— Ух ты! — Я пхнул кота в бок. Васька недовольно мявкнул и шмыгнул под кровать. — Большой у вас профсоюз?

— Крупный! — сказал Пров гордо. — В одном Петрограде пятьдесят тысяч!

— Кто у вас главный?

— Я! — ответил Пров, потупясь.

— Не рассказывал!

— Вы не спрашивали! Согласны?

— Пров! — Я встал. — Считаешь: меня выберут?

— Илья Степанович! — обиделся он. — Вы газеты читаете?

— Нет! — сказал я. — Это вредно для пищеварения.

— Десятки партий и движений хотят видеть вас своим кандидатом. Для них это беспроигрышный вариант. Веи вас любят и проголосуют с удовольствием. Каждый день сюда приходят депутации, но я их не допускаю. — Пров хитровато сощурился. — Вы ведь не велели…

«Жулик! — подумал я. — И умница! Почему бы и нет? Поучаствую в будущем страны…»

— Вам нужно всего лишь выступить и объявить о своем согласии, — продолжил Пров. — Собрание завтра в театре.

«И ты его уже назначил! — понял я. — Хитрец!»

— Говорить много не нужно! — успокоил Пров. — Покажитесь людям! Вас давно не видели…

В следующий вечер я сидел в ложе театра, наблюдая за заполнявшей зал публикой. Судя по одежде, это были простые люди: горничные, повара, лакеи… В толпе мелькали люди с фотокамерами и с блокнотами — репортеры.

«Что я скажу? — терзался я. — Какой из меня оратор? Нельзя было соглашаться! Меня осмеют, репортеры разнесут это по газетам — из дома нос не высунешь! Ты и так не высовываешь!» — успокоил я себя, но мандраж не проходил.

Тем временем на сцену вынесли трибуну.

«Это для меня!» — понял я, впадая в панику.

На сцену поднялся Пров.

— Граждане! — сказал он торжественно. — Мы собрались, чтоб выдвинуть кандидатом в депутаты Учредительного собрания от нашего профсоюза Илью Степановича Князева. Я рад сообщить, что он принял наше предложение!

Зал зааплодировал. Некоторые вставали и размашисто хлопали.

«Да! — подумал я. — Аванс!»

— Прошу вас, Илья Степанович!

Предварительно мы оговорили с Провом сценарий.

— Вы должны спуститься из ложи и войти в зал по проходу к сцене, — наставлял мажордом. — Люди хотят видеть вас вблизи! Многие придут лишь за этим!

И вот теперь, как последний дурак, я шагал по проходу, натянуто улыбаясь вставшей публике. Она аплодировала, не жалея ладоней. Я свернул с центрального прохода к сцене, и в этот миг случился казус. Мария с дочкой сидели в первом ряду. Пров красовался на сцене, Мария аплодировала, маленькая оторва осталась без присмотра, чем немедленно воспользовалась.

— Дядя Илья! — Она рванулась ко мне, и я невольно подхватил ее на руки.

Увидев это, публика зааплодировала сильнее. Катя вцепилась в меня изо всех сил, оторвать ее без скандала не было возможности, и я поднялся на сцену с ушастиком на руках. Я думал отдать его Прову, но тот поклонился и убежал.

Мгновение я стоял в растерянности, затем осторожно отделил Катю от себя и поставил на трибуну. Ушастику это понравилось. Ее совершенно не смутило внимание публики, похоже, что наоборот — Катя приосанилась и, взявшись за подол, сделала книксен.

«Пров научил!» — понял я.

По притихшему залу побежали смешки.

«Ну вот! — подумал я. — Выступил!»

— Эту девочку, — сказал я отчаянно, — зовут Катя. Она сирота. Ее отец погиб на войне, мать стала беженкой. Она из тех женщин, что жили в моем доме в войну. Там мы и свели знакомство.

Зал притих.

— У меня самого детей нет, — добавил я. — Я вообще неженатый.

— Правду говорят, что ты сын царя? — крикнул вей из третьего ряда.

Публика загудела: осуждая то ли спросившего, то ли меня.

— Если б был сыном царя, — рассердился я, — то сидел бы на троне, а ты б мне кланялся. Однако ты сидишь, а я перед тобой стою.

Публика захлопала. В центре зала встал пожилой вей.

— Да хоть бы и царя! — сказал громко. — Мать-то наша, вейка. Вот ты! — Он ткнул пальцем в задавшего вопрос. — Ты хоть одну сироту в дом впустил?