Роман Злотников - Генерал-адмирал. На переломе веков
А еще через день на кладбище в Саванне, на могиле Эшли Лоутон кладбищенский сторож обнаружил гигантский букет из двухсот свежайших роз с запиской: «Прости, я не успел». Когда же рывшие носом землю журналисты вышли на хозяйку оранжереи, где были приобретены эти розы, она по предъявленной ей фотографии великого князя мгновенно опознала мужчину, купившего у нее букет. И вся Америка умиленно ахнула…
Добравшийся через некоторое время до Санкт-Петербурга Канареев, узнав об этом факте, долго хохотал, потому что спутать покупавшего такой здоровый пук цветов Мусу с великим князем не смог бы даже вдребодан пьяный извозчик. Но предприимчивая владелица оранжереи, тут же переименовавшая ее из «Фиалки» в «Великокняжескую», по слухам, утроила обороты.
Еще одним побочным эффектом этой истории стал выход в САСШ в течение полугода трех официальных биографий великого князя и шестнадцати романов, в которых действующими лицами были русский аристократ и американка. А также негласный циркуляр Государственного департамента — согласно ему, великому князю Алексею Александровичу запрещалось ступать на территорию САСШ. Зато всякое давление на наши структуры в этой стране прекратилось как по мановению волшебной палочки. Похоже, деловые люди решили не связываться с отморозком, способным пойти на такое из-за какой-то там любви. В их среде было принято убивать, пытать и размазывать врагов в блин только из-за таких серьезных вещей, как деньги…
Отголоски этой американской эпопеи донеслись и до России, сделав мою личность весьма популярной в молодежных кругах. После того как в печати прошла серия публикаций по «материалам расследований деятельности организаций, признанных террористическими на территории Российской империи», у молодежи случилось обрушение кумиров. И начался активный поиск новых. Нет, многие уже были найдены. Например, о контр-адмирале Брилеве-втором мечтала каждая вторая гимназистка, невзирая на то что кавалер передвигался на деревянном протезе. Впрочем, стараниями Евгения Сергеевича Боткина на моем заводе медицинских инструментов и оборудования сейчас вовсю шли эксперименты по созданию ножных протезов нового типа, с так называемой пружинной ступней. Идея возникла из очередных моих сумбурных «представлений о будущей медицине», набросков американского протезиста Бли и потенциала наших мастеров и инженеров. Вполне вероятно, вскоре герой Чемульпо получит новую механическую ногу, куда более удобную в обращении, чем предыдущие. Среди женской части прислуги и крестьянства чрезвычайно популярен был морпех кондуктор Булыга, могучий гигант, отличившийся в десантах на Сахалин и Хоккайдо. На слуху были еще несколько десятков фамилий воинов-героев. Но чем больше проходило времени после войны, тем меньше народ восхищался чисто военными подвигами. Так что моя слегка престарелая тушка, засветившаяся в романтической истории, внезапно взлетела на пик популярности. Я даже удостоился очередного визита племянника с женой, во время которого всю дорогу ловил на себе заинтересованные взгляды Марии Филипповны, по весне разрешившейся от бремени великолепным мальчуганом без каких бы то ни было наследственных болезней.
Положительное отношение ко мне еще больше поддержало объявленное во всеуслышание решение о том, что мы с доктором Гозио как совладельцы патента на новый медицинский чудо-препарат «Панацелин» готовы передать его любому заинтересованному лицу бесплатно. Сам «Панацелин», представляющий собой все тот же пенициллин, у нас производился уже на двух медицинских фабриках. Еще три строились, и одна из них должна была полностью отойти Гозио в качестве платы за доведение идеи до практической реализации. Они с Боткиным разругались из-за того, что Евгений Сергеевич считал, что пенициллин должен быть безвозмездно отдан человечеству, а Гозио настаивал на непременном патентовании и извлечении максимальной прибыли. Я дождался момента, когда их противостояние достигло пика и уже даже им самим стало ясно, что без вмешательства некоего авторитета со стороны они не просто не придут к согласию, но и вообще не будут способны хоть как-то сотрудничать, а затем предложил компромисс. Пенициллин мы запатентовали, но именно как «Панацелин» — не технологию, а вещество с определенными характерными свойствами. А затем объявили, что готовы передать формулу препарата всем заинтересованным лицам безвозмездно, убив тем самым, по моим прикидкам, сразу сотню зайцев. Ибо теперь практически все новые антибиотики и сходные по фармакологическому действию препараты попадали под определение «Панацелина» и никаких патентов на них взять уже было невозможно. Так что даже если позже кто-то изобретет нечто новое раньше нас — запатентовать это он не сможет. Да оно и к лучшему. Выплаты за патенты в покинутом мною будущем составляют львиную долю стоимости лекарств, делая большинство из них недоступными многим людям. И, как это ни странно звучит, тормозя прогресс в области медицины. Ибо фирмы — обладатели патентов зачастую придерживают выход на рынок новых, более эффективных лекарств, пока не закончатся патенты на старые. Возможно, наша хитрость, как и наш пример, смогут хоть немного изменить ситуацию… К тому же финансово мы все равно оказались в выигрыше. Ибо, не обладая технологией, развернуть быстрое производство препарата было просто невозможно. Даже зная конечную формулу, наши будущие конкуренты должны были пройти заново весь путь от лабораторных исследований до разворачивания промышленного производства, на что даже в таких странах, располагающих отличными химиками, фармацевтами и мощной промышленной базой, как Германия, Англия, Франция или САСШ, потребуется не менее пяти лет. Мы же объявили, что наша технология производства пока недоработана, небезопасна и мы будем готовы выставить ее на продажу не ранее, чем через несколько лет. А пока можем предложить сам препарат. Почти все сказанное было истинной правдой. Технология действительно была совсем не отработана, и себестоимость препарата по меркам моего времени просто зашкаливала. Одна доза «Панацелина» обходилась нам в сорок нынешних копеек, а с учетом всех накладных расходов — на сильную охрану, расширение производства и прочее — так и во все семьдесят. Но продавали-то мы его по цене вдесятеро большей. И все равно все произведенное расходилось буквально с колес. Так что все затраты на разработку пенициллина мы вернули в течение первого года продаж. А сейчас я уже окупил и все свои расходы на создание медицинского центра. Ну а через пару-тройку лет, даст Бог, обкатаем технологию, снизим себестоимость и покроем своей продукцией не только Россию, но и Европу, и САСШ, как бык овцу. Пусть потом с нами конкурируют…
Но добрые отношения Гозио и Боткина это так и не восстановило. Поэтому я предложил Гозио построить за мой счет фармакологическую фабрику по производству «Панацелина» и лабораторию при ней в Харькове и пообещал отпустить его в свободное плаванье. Он мужик талантливый, с мозгами и при таких условиях из России точно не уедет. А мы получим еще один мощный фармакологический концерн, что пойдет стране только на благо. Я вообще хорошо относился к тому, что многие из тех, кто «оперился» в моих структурах, потом уходили на вольные хлеба. Чем вызывал удивление не только у окружающих, но и у соратников (ну, за исключением самых близких, которые не только успели привыкнуть к такому выверту моего сознания, но и прониклись моими идеями). Как это, плодить себе конкурентов? Совершенно идиотское дело с точки зрения любого предпринимателя… Однако я знал, что делал. Я вот убежден, что, будь в покинутой мною России два «Газпрома», у нас в стране уже давно бы не осталось ни единого, даже самого захолустного домишки, не подключенного к газу. Да и цены на голубое топливо заметно снизились бы, причем безо всяких грозных указов правительства и законодательно установленных максимумов. И в этом времени я собирался сделать все, чтобы конкуренция внутри страны была бы не менее, а лучше более сильной, чем на внешнем рынке. В этом случае все иностранные конкуренты будут нашим родным производителям на один зуб. А для этого число местных производителей нужно было множить и множить. Чем я с удовольствием и занимался. К настоящему моменту в стране существовало и успешно развивалось около двух сотен предприятий, созданных выходцами из моих производств, четыре из которых уже достигли уровня, когда их вполне честно будет именовать концернами. С моим они, конечно, сравниться не могли, но вот с Обуховскими или Путиловскими заводами выступали на равных. А Тесла их даже и переплюнул.
Переселенческая программа на Дальний Восток тоже набирала обороты. Ее развитие продвигалось настолько успешно, что она своим, так сказать, крылом, изрядно накрывала и Сибирь. Хотя в Сибири и на Алтае льготы переселенцам были меньше, чем на Дальнем Востоке, но какая-то часть переселенческого потока все равно оседала по пути. А поток был очень велик. Потому что на Дальний Восток устремились не только русские, но и поляки, финны, латыши, литовцы, армяне, а также греки, в основном с территории Османской империи, болгары, румыны, чехи, венгры, сербы, шведы и немцы. Уж больно заманчивые легенды Ходили о том, как устроились те, кто ухватил удачу за хвост, поверив мне и согласившись переселиться в мою магнитогорскую «вотчину», и о тех, кто сумел «оседлать» бурный русский промышленный рост. Вот и эти люди не хотели упускать своего шанса. Многие, кстати, считали, что я по-прежнему являюсь наместником Дальнего Востока, хотя я оставил этот пост еще в конце 1905 года, и это служило еще одним, дополнительным стимулом для переселения…
