Роман Злотников - Генерал-адмирал. На переломе веков
— Что ж, господа, — улыбнувшись, начал я, — у каждого из нас троих есть свой интерес. Мой состоит в следующем. У меня внезапно образовались обширные земельные угодья в Центральной России и частично в некоторых других регионах, и мне хотелось бы использовать их с максимальной эффективностью. Ваш, Иван Николаевич, интерес состоит в том, чтобы попытаться сохранить крестьянскую общину, которую вы считаете едва ли не панацеей от всех крестьянских бед. Вы, Иван Евгеньевич, изобрели «новую систему земледелия», которая, как я понял, наиболее эффективна как раз в зоне рискованного земледелия. И я готов предоставить вам обоим возможность доказать вашу правоту…
Проводив гостей, я долго сидел и смотрел на огонь в камине. За окном было темно. Ну да в конце ноября темнеет рано. Скоро Новый год. В такое время как-то даже тянет подвести некоторые итоги…
Прошло уже двадцать три с половиной года, как я появился в этом мире. И теперь я могу точно сказать, что многое изменилось. Россия сейчас гораздо сильнее, чем прежде. Причем ее сила заключается отнюдь не в оружии. И даже не в мощной промышленности. Главное — другими стали люди. Но я пока не знал, достаточно ли этих изменений для того, чтобы история моей страны пошла по другому пути.
Что ж, я еще жив, и время еще есть, а значит, и шансы всё изменить — тоже.
Эпилог
Сэр Эфраим Эверсон сидел в углу приемной премьер-министра Великобритании на жестком кожаном диванчике с высокой спинкой и ждал. Из России он выбрался на шхуне финских контрабандистов, за немалые деньги доставивших его до Мариехамна. А уже оттуда его забрали опять же контрабандисты, но уже шведские. К тому моменту он был дважды ранен — в ногу и в голову, донельзя измучен и жутко подавлен. Несколько лет его работы в Российской империи — вполне успешной работы, надо сказать, — окончились полным провалом. Большинство из тех, кого он так заботливо взлелеивал все эти годы, сидели по тюрьмам, те же, кто остался на свободе, рванули из страны, как тараканы из кухни в тот момент, когда на кухне зажгли лампу. А как хорошо все начиналось…
От дальней стены послышался шелест открывающейся двери. Сэр Эверсон повернул голову и бросил взгляд на человека, выходящего из кабинета, после чего его губы сами собой сложились в жесткую складку.
…Добравшись до Лондона и немного придя в себя, он записался на прием к лорду Бальфуру, племяннику ныне покойного лорда Солсбери и преемнику его как на посту лидера консерваторов, так и в должности премьер-министра. Бальфур выслушал гостя, но и только. Впрочем, к тому моменту, как сэр Эфраим до него добрался, лорд Бальфур успел потерять пост премьер-министра, так что его нежелание согласиться с выводами посетителя не остановило сэра Эфраима, решившего двинуться официальным путем. В конце концов, те мысли и выводы, что он так настойчиво пытался донести до чиновников, касались силы и процветания всей Британской империи, и ограничиваться одними тори ему показалось непатриотично и неразумно. Хотя на протяжении всей его жизни представители именно этой партии в основном и являлись его работодателями. Уж так получалось… Но сейчас эта партия находилась в оппозиции и имела ограниченное влияние на принятие решений правительством его величества. Однако связей и знакомств, образовавшихся за столь долгую историю исполнения различных деликатных поручений, сэру Эфраиму хватило для того, чтобы после некоторых усилий быть принятым в самых высоких кабинетах. И хозяин последнего из них, секретарь Комитета обороны империи, как раз сейчас вышел оттуда, куда сэр Эфраим желал попасть. Причем сэр Эфраим был крайне недоволен тем, как завершился их с секретарем Комитета обороны разговор. Впрочем, судя по взгляду, который тот в свою очередь бросил на сэра Эфраима, ему та встреча также не доставила удовольствия. Потому что взгляд этот не отличался теплотой и сочувствием. Скорее наоборот.
— Прошу вас, сэр…
Услышав приглашение секретаря премьер-министра, сэр Эфраим с трудом поднялся на ноги и прихрамывая двинулся к двери кабинета, за которой его ждали. Хозяин этого кабинета был последней его надеждой на успех. Вот только надежда была призрачной. Уже взявшись за ручку двери, Эверсон остановился и криво усмехнулся. Когда-то лорд Солсбери сказал ему весьма неосторожную фразу: «На этот раз убивать вам никого не потребуется», а сейчас он пришел сюда, в святая святых британской власти, чтобы убедить своего собеседника приложить все силы самого могущественного государства для того, чтобы убить одного человека. Потому что сам он его убить так и не сумел. Ну не смешно ли?
— Сэр… — Эверсон остановился в шаге от стола и отвесил четкий поклон.
— Прошу вас, садитесь. — Хозяин кабинета выверенным жестом указал на кресло, стоящее напротив стола.
Сэр Эфраим сел, вытянув вперед раненую ногу.
— Слушаю вас.
— Я… посылал вам меморандум.
— Я знаком с его содержанием.
Вот так, обтекаемо. Читал ли сам, обдумал ли — не ясно. Ознакомиться с содержанием можно и по краткому докладу референта или, скажем, по тенденциозному (а как же иначе?) изложению покинувшего этот кабинет прямо перед Эверсоном секретаря Комитета обороны империи. Сэр Эфраим стиснул челюсти. Что ж, похоже, он проиграл еще до того, как переступил порог. Но все равно он должен попытаться!
— Сэр, мой десятилетний опыт работы в Российской империи, опирающийся на мнение людей, полностью лояльных Британии и…
Он говорил долго. Почти полчаса. Приводил аргументы, казавшиеся ему крайне важными, цитировал, рассказывал о том, что видел собственными глазами. Сэр Кэмпбелл-Баннерман[74] слушал его внимательно. И молчал.
Наконец посетитель выдохся. Премьер-министр некоторое время молчал, лаская сэра Эфраима благожелательным взглядом, — то ли ожидал продолжения, то ли подбирал слова для ответа. Впрочем, последнее вряд ли. Сэр Кэмпбелл-Баннерман был старым парламентским бойцом, а удержаться в палате общин, не имея ораторских способностей, было невозможно. Более того, насколько Эверсон смог разузнать, собирая сведения о новом премьер-министре, сэр Генри отличался даже несколько излишней склонностью к выступлениям. То есть, если отбросить английскую сдержанность в угоду точности, можно было сказать, что сидевший перед ним человек был демагогом похлеще остальных британских политиков. Даже учитывая то, что он был либералом.
— Благодарю вас, друг мой, за столь беззаветный труд на благо Англии… — с непередаваемым пафосом начал сэр Кэмпбелл-Баннерман, поняв, что продолжения не будет.
И в этот момент Эверсон совершенно точно осознал — всё, он проиграл. Его колокола не услышаны.
И этот чертов русский, который, как он был совершенно уверен, является непримиримым врагом Британии, останется жив. Хотя Эфраим Эверсон был абсолютно убежден, что лучшим, а возможно, и единственно верным решением было бы бросить все силы на то, чтобы этот человек умер. Лучше для Британии, а не для самого Эверсона. Сэру Эфраиму-то теперь осталось только одно — мирно доживать в своем поместье отпущенные ему Господом годы.
— Сэр, я понял, — вклинился он в едва заметную паузу в гладко текущей речи Кэмпбелл-Баннермана, похоже, позабывшего о том, что он находится не на трибуне палаты общин. — Благодарю вас за то, что вы нашли время ознакомиться с моим меморандумом и выслушать меня.
— Это мой долг, — с благодушной улыбкой отозвался сэр Генри.
Когда за посетителем закрылась дверь, Кэмпбелл-Баннерман, пятьдесят первый премьер-министр Великобритании, некоторое время сидел, задумчиво глядя на ее кожаную обивку. Этот человек, Эверсон, слегка поколебал его уверенность в том, что решение, принятое после консультаций с секретарем Комитета обороны империи, является лучшим из возможных в настоящий момент. Только что покинувший его кабинет человек был очень убедителен. Вполне возможно, что этот русский, которого Эверсон так настойчиво требует ликвидировать, действительно гораздо опаснее, чем он сам, сэр Генри, считает…
Премьер-министр вздохнул. Да какая разница? Все равно сделать это сейчас не представляется возможным. Причем во многом именно благодаря деятельности сэра Эфраима Эверсона, только что покинувшего его кабинет. Уж слишком энергично он действовал в России. Настолько энергично, что его тень, а следовательно, и тень Британии отчетливо маячила за спинами тех, кто участвовал в оказавшихся столь неудачными русских волнениях. Причем главной ошибкой, как представляется, было как раз это навязчивое желание сэра Эфраима убить великого князя Алексея Романова. Если бы не его настойчивость, возможно, участие Британии в организации рабочих бунтов в России удалось бы скрыть… Нет, не совсем — участие иностранной державы в столь масштабных действиях никогда полностью скрыть не удается, но все могло бы остаться на уровне слухов, допущений, предположений, которые довольно легко извратить, довести до абсурда, обсмеять, превратить в анекдот или дезавуировать каким-либо другим образом. Уж на этом Британия давно съела целую стаю собак. Но столь упорное стремление боевых групп революционеров убить конкретного человека вывело жандармов на четкий след. Так что вторая попытка убийства резко обострит только-только начавшиеся выстраиваться отношения с Российской империей, которая в настоящий момент вроде бы поумерила аппетиты, а вернее, направила свое внимание на те области, где ее аппетиты уже гораздо меньше угрожают интересам Британской империи. В отличие от той же самой Германии, все настойчивее и настойчивее заявляющей, что она собирается потеснить Великобританию с мирового пьедестала. И в этих новых условиях Россия уже становится естественным союзником Британской империи. Не в том смысле, что Британия собирается пойти хоть в чем-то навстречу России, а в том, что Россия оказывалась полезна Британии. Такое уже было в начале XIX века, когда Россия пригодилась англичанам в деле усмирения французского льва — Наполеона. После этого она набрала немалую силу. Но очень скоро была повержена. Причем не только Британией, но и теми, кого она в интересах Британии и победила — французами. И вот ведь насмешка судьбы — император Франции в тот момент британско-французского триумфа также носил имя Наполеон…
