Сергей Вольнов - Приговоренные к войне
– Дымыч, прочь из машины! Всем экипажам – переход на работу по второму уровню! Работаем по азимуту два-восемь-девять на своих экранах. Цели ловим самостоятельно! ФЛЭКи перевести на малую тактическую мощность, иначе пожжёте своих!
Я выпрыгнул из замершего на месте челнока, откатился в сторону, в кусты. Боковым зрением приметил, как Ильм покинул машину и устремился влево, туда, где виднелось нагромождение плит, недавно бывших отдельным строением. Я хотел метнуться за ним, но не успел даже приподняться – застыл от звука голоса…
– Стой! – Это слово возникло не в наушниках, напротив – ощутимо не там, а где-то в районе темечка. – Сзади!
Я едва успел обернуться и одним длинным росчерком луча перерезал пополам две фигуры в чёрных комбезах. Думать о том, кто предупредил меня – не было ни секунды. Я вскочил и рванул туда, где скрылся Ильм.
Там уже всё горело! Мой сотоварищ из будущего был поистине универсальным солдатом – оставив после себя пять горящих неподвижных тел, он уже мелькал где-то впереди. При этом успевал давать указания и сверять свой маршрут движения с остальными.
– Прок, Студь, Красич, выдвигайте своих людей на уровень три-шесть по глубинному масштабу. Азимут – два-девять-один.
– Ильм, на вас движется группа до двух десятков. У нас три тела, вызываем эвакуатор в точку два-девять по двести восемьдесят восьмому…
– Брадул и Радим… Почему молчите, вашу мать!
Я двигался короткими перебежками. Выхватывал мечущимся взглядом чёрные фигуры, поражал короткими импульсами, но тем не менее – всё больше отставал от светлых пехотинцев. Они безошибочно ориентировались в этой координационной эфирной вакханалии и не совершали лишних передвижений. Я же попросту не привык воевать с постоянной подсказкой, жужжащей в ушах. Поэтому, отметив свои координаты на персональном экране, тщательно продиктовал в эфир:
– Вызываю эвакуатор в точку два-восемь по двести девяностому…
После чего аккуратно снял шлем, положил рядом с ФЛЭКом – в траву возле толстого ствола незнакомого лиственного дерева. И уже на бегу, приводя в действие верный «вампир», ловя лицом свежий ветер и далёкие крики впереди – я наконец почувствовал настоящий азарт. Боевой азарт реального боя… Каково же было моё удивление, когда я понял, что подсказки не прекратились!
Не успел я приблизиться к следующим скоплениям обрушившихся плит, как снова в районе темени возник чёткий голос. Я даже вначале подумал, что Антил совершенствуется и уже научился реально помогать в бою, но… В том-то и дело – это был не он. Внутри я попросту никогда не называл себя так.
– Аль Эксей! Стой! За этим завалом засада!
Раздумывать было некогда. Несколько секунд, и кольцо осталось на указательном пальце левой руки, а граната полетела в указанное место. Взрыв! Предсмертные вопли…
Действительно – за этой грудой стройматериалов меня или ещё кого-то из землян поджидали два черношлемника, готовясь разрядить свои излучатели. Я плюхнулся в небольшую воронку, устало привалился спиной к дымящемуся откосу.
«Аль Эксей»
Так меня называл только…
– Хасан! Ты здесь?! – заорал я, устремив почему-то взгляд в небо.
– Здравствуй, анда. Рад был тебе помочь…
– Где ты?
– Я уже далеко, но если получится, буду навещать тебя почаще. Пока смогу…
– Спасибо тебе! – запоздало поблагодарил я и понял, что ответа не будет: чувство присутствия побратима развеялось.
Если я и сошёл с ума окончательно, то моё сумасшествие реально спасло мне жизнь.
Но я почему-то был абсолютно уверен, что шизофренией здесь и не пахло.
Теперь она изнутри прекрасно знала многие проблемы этих отважных воинов, в которых должна бы видеть только жестоких захватчиков, топтавших землю её родной планеты. Но сердце её уже превратилось в обычную помпу для перекачки жидкости красного цвета. Оно, расколотое пополам, работало из последних сил, больше не вмещая эмоции.
Умом Амрина понимала, что уже никогда не будет так, как прежде. Даже если сейчас всё неожиданно закончится миром. Она не хотела больше жить в таком обществе. Она не хотела, не хотела, не хотела… Она не хотела ненавидеть землян только за то, что они вторглись на Локос, который сам же их к этому вынудил. Более того, она уже осознала, что ничего на самом деле не желает так сильно, как одного-единственного прикосновения к своему любимому мужчине… Особенно сейчас, когда, судя по всему…
«Не-е-ет! Прочь даже мысли об этом!»
Во-первых, никто не видел его мёртвым. Во-вторых, он ПРОСТО ЖИВ, и всё. А во-всех-остальных, они обязательно встретятся. Может быть, даже завтра!
Чтобы не лишить себя надежды, она больше не обращалась к Святополку Третьему. Что бы ни сказал восславянин… она не поверит. Сердце чует – любимый жив.
К тому же она очень хотела избежать новых вопросов о витке спирали. Надо же было так проколоться!
Странное дело – сам Ветрич больше не пытался с ней поговорить на эту тему. Забыл? Слабо верилось… И это держало её в напряжённом ожидании.
Амрина вспомнила, что уже давно не слала Аленькому мнемопослания – ведь находилась в добровольной изоляции. От чего? От кого? Как оказалось – от себя самой. К тому же неудачно – все проблемы остались в ней, внутри, и как ни убегай… Долой внутренние проблемы! Она перевязала покрепче чёрную повязку со знаком Избранницы. Откинулась на спинку удобного кресла. Сконцентрировалась на образе Алексея и принялась чётко проговаривать внутри свои мысли. Как заклинание. Как мольбу. Как…
И только потом, когда концентрация накопленного посыла превысила способность наслаивать новые мысли – одним долгим импульсом ОТДАЛА всё это в ту даль, где он наверняка ждал её послание.
«Милый мой, сокол одинокий… Возьми мои крылья… Возьми мои силы… Взмахни-взлети… Отдам тебе годы. Отдам тебе мысли. Отдам тебе всю себя. Только найди дорогу. Только найди. Заклинаю тебя от ножа, от пули, от взрыва, от предательства, от счастья не со мной… Не умирай, мой любимый! А если пытался – воскресни!..»
Она лежала обессиленная, скользя взглядом по комнате. И тени, приобретая с каждой минутой плотность, шевелились в её воображении. Входили и выходили, как в помещение транспортного терминала общего пользования. Некоторые пытались обратить на себя внимание. Но Амрина, потеряв чувство реальности, всё ждала того, кто подойдёт к ней и скажет ТАК и ТО, чего в этой Вселенной или ещё не умеют, или УЖЕ не умеют.
Её уставшие глаза быстро наполнились слезами от одного только несказанного слова «уже». А тени всё входили и выходили. Вот одна подошла ближе всех и покачала головой. Амрине даже показалось, что она сказала… «Амри-и… здравствуй…»
«Амри-и… Здравствуй! Неужели это ты дотянулась до меня своими мыслями? Неужели это мне не мерещится? Но даже если я постепенно схожу с ума, я говорю тебе: здравствуй, любимая! Не бойся за меня, я не умру, не дождутся!»
Её подбросило, как пружиной!
«НЕУЖЕЛИ?! Ведь это самое настоящее мнемо… Ведь это… его голос! ОН ЖИВ!!!»
И почему она не попыталась связаться с ним сразу после того нелепого разговора с Ветричем?.. Потому что больше всего на свете боялась НЕ получить ответ.
Женщина возбуждённо металась по комнате, шаря невидящим взглядом по стенам. А потом, не в силах сдерживать чувства, упала на кровать и разрыдалась от счастья.
Простого женского счастья.
Любимый РЯДОМ.
Очнулась она от прикосновения ладони, нежно проводящей по её спине.
Изревевшись до одури, Амрина сначала даже не поняла – снятся ли ей эти прикосновения или же… На всякий случай не шевелясь, она приходила в себя, гадая о реальности касаний. Пока эта нежная рука не коснулась её волос!
– А-лень-кий… – не веря ещё в это предположение, прошептала-выдохнула она.
– Амри…
Голос. В нём – нежность. В нём…
– Алень… – она встрепенулась, приподнимаясь, и… застыла потрясённо.
– Амрина, здравствуй…
На неё в упор смотрели переполненные болью глаза родного отца.
– Папа?! – она резко закрыла веки и мгновенно разрыдалась.
«Ну почему, почему, почему?!»
Это не было разочарованием или же явным нежеланием видеть именно его. Это была истерика истрёпанной психики.
– Ну почему ты так?! Почему ты за мной неотступно следишь? Почему от тебя никуда не скроешься? Почему ТЫ… По-че-му-у-у-у?!
– Потому что я… твой папа, моя девочка.
– У-у-у… как же я… как же я тебя… – она набросилась на него, беспорядочно шлёпая ладошками, задевая плечи, лицо, руки и, заходясь в рыданиях, повалилась ему на грудь. И, затихнув на родной отцовской груди, прошептала. – …как же я тебя… люблю.
…Митрича она ещё позавчера переправила в расположение земных тыловых частей. Лишь на первый взгляд казалось, что сделать это будет неимоверно трудно. Трудно, если быть полностью незнакомым с разветвлённой сетью Узловых терминалов особого назначения, к которым и в военное время не имела доступа даже армия Локоса, что уж говорить об остальных. Амрина рассчитала всё: и время, и точку высадки, и свой имидж, представ перед солдатами тыловой части, как один из пехотинцев армии самого Святополка Третьего. Светлое свободное одеяние смотрелось на ней убедительно, да ещё и Митрич подыграл так, что никаких сомнений не возникло – побратим доставил своего сотоварища до самого санбата. Напоследок он, уже не для чужих глаз, уже не играя, – так пронзительно и жалостно посмотрел на Амрину, что у неё занемел затылок. И сказал: «Амринка, ты это… Лексея-то непременно сыщи… А ежли на свадьбу старика не покличете, ей-богу, раньше положенного на тот свет отправите… обидите до смерти!»
