Артем Мичурин - Ренегат

– Никак.

– Угу. Стало быть, уел ты старика Кола? Меняться мне нужно, совестью обзаводиться? С тебя пример брать надо?

– Не передергивай.

– Даже не собирался. Может, так и поступлю. Только ты вот мне объясни, как это получается, что совесть не позволяет тебе удовлетворить естественные биологические потребности, но в то же время позволяет выкрутить кишки наизнанку пятидесяти тысячам муромских граждан, среди которых полно стариков, женщин и сопливых ребятишек? Ведь они тебе ничего плохого не сделали.

– Я не рассматриваю Муром как пятьдесят тысяч человек за стеной, – ответил Стас после продолжительного молчания. – Для меня он…

– Зло? – подсказал охотник.

– Да, пожалуй.

– И это дает право отодвинуть совесть в сторонку? Тут ты не можешь отодрать одну бабу, а там с твоей подачи они будут тысячами дохнуть. А кто не подох – пойдет обслуживать вояк Легиона, если удача снова улыбнется. Легионеры вроде бы парни чистые, интеллигентные, скоро будут мечтой всех муромских недотрог. Ну а кому «счастья» не перепало, достанутся арзамасской и навашенской швали. У этой публики джентльменство не в чести. Даже подумать страшно, сколько молодых дев сгинет в омуте кровавых оргий. А дети… – Коллекционер якобы сокрушенно покачал головой. – Господи боже, за что ты так ненавидишь муромских детей, Станислав? Этих милых безгрешных крошек. Почему ты обрек их на мучительную гибель или на жизнь, что хуже самой чудовищной смерти? Где же твоя совесть?

– Хватит. – Стас сел и глотнул из фляги. – Ты ошибаешься, если думаешь, что мне плевать на всех вокруг. Мы с тобой не похожи.

– Да ну? Я, по-твоему, настолько плох? Убийца, садист, психопат тебе не ровня? А кто ты сам теперь? Молчишь? Ладно, помогу вспомнить. – Коллекционер чуть подался вперед, сверля оппонента немигающими янтарными глазами со светящейся в глубине искоркой. – Ты – ренегат, отступник, предавший собственную расу, переметнувшийся на сторону выродков. Муромский палач – так будут называть тебя. И никто не вспомнит о растоптанной чистой любви. – Охотник всплеснул руками и, приняв обычный насмешливо-беззаботный вид, привалился к стене. – Не подумай, что хочу уязвить, мне твоя идея с химической обработкой Мурома по душе. Они давно напрашиваются. А вся эта херня про невинные жертвы… – Он скривился и цокнул языком. – У тамошних баб, я слышал, равные права с мужиками, так пусть несут равную ответственность, и вообще, застоялись они без дела. Ребятишки? Зачем ждать, когда из бесполезных мелких ублюдков вырастут большие? Рабов и так хватит. А что до стариков, тут уж вообще разговоры ни к чему. Эти «божьи одуванчики» как никто другой виновны в сложившейся ситуации. Они должны быть благодарны за смерть, слишком легкую, по сравнению с той, которую заслужили. Так что, Станислав, мой тебе совет – пошли совесть на хер. А то цепляешься за нее, как старая шлюха за румяна. Все равно ж не помогает. Ладно, – Коллекционер лег, заложив руки под голову, и закрыл глаза, – утомил ты меня своими разговорами, вздремну чуток.

Лишившись наконец собеседника, Стас также счел за лучше потратить оставшееся до обеда время на отдых. Последняя неделя не баловала такими возможностями. Три-четыре часа сна в сутки, зачастую похожего больше на горячечный бред, помогали разве что не свихнуться от усталости. И теперь провалу в дремотное забытье не могли помешать ни отсутствие подушки, ни матрас из-под покойника, ни растравленная было Коллекционером совесть.

Сон прервали металлический скрежет и топот нескольких пар ног.

– Осторожней, бля! Гляди, куда ставишь.

В комнате, под чутким руководством Бозова, толкались два человека, явно из местных, водружая на уложенный в угол железный лист «буржуйку».

Коллекционер, приподнявшись на локте и зевая, наблюдал за работой.

– Кретин безрукий, – возмущался интендант. – Легче с трубой. Смотри, сука, поломаешь – пайку урежу.

– Я не нарочно, – проблеял в ответ знакомый голос.

– Павел? – Стас сел на кровати, продирая глаза.

Втянувший голову в плечи парнишка боязливо обернулся и поправил съехавшую на брови шапку.

– Я, – кивнул он, рассматривая постояльца.

– Не узнаешь?

– С… Станислав?!

– Вы знакомы? – прищурился интендант.

– Да, – ответил Стас, запихивая ногу в ботинок. – Работали вместе. Не возражаете, если побеседуем?

Бозов кинул взгляд на только что установленную печь и оставленные возле двери шестилитровый термос, бутыль, половник, две стальные миски с приборами, буханку хлеба, ведро, чайник, таз и зеркало.

– Не возражаю. Только побыстрее. Работа ждет. Провизия вам до завтра. Дрова знаете где, растопка там же. Ну, чего встал? – рявкнул интендант на второго работника. – На выход.

– А вы тут… значит… это… – промямлил Пашка, как только за Бозовым хлопнула дверь, и глянул на совсем не арестантский паек.

– Есть будешь? – спросил Стас.

– Есть? Можно.

Горячая миска, почти до краев заполненная картофельным пюре с вареной свининой, быстро поборола робость. Павел схватил ложку и, не дожидаясь хлеба, принялся есть. Ел он быстро, затравленно озираясь, словно боялся, что вожделенное блюдо вот-вот вырвут из рук. Две последние недели дались парню явно нелегко. Щеки ввалились, на лбу и скуле красовались два лиловых синяка, шея была обмотана тряпкой в розовато-желтых пятнах, и без того негордая осанка сделалась совсем жалкой – плечи опущены, спина прогнута дугой. Замызганный овечий тулуп с наполовину оторванным рукавом «щеголял» отпечатком рифленой подошвы в районе поясницы.

– Как же ты уцелел? – спросил Стас, дав голодному «бунтарю» наполовину опустошить миску.

– Сам… сам не знаю, – ответил Пашка, судорожно сглотнув. – Я на двор выйти решил по малой нужде, когда в кабаке-то… Так вот, только я за дверь, значит, как оно – бабах! А потом уж в бараке очнулся. Не помню ничего. Но цел вроде, только обгорел малость.

– Отец жив?

– Нет. – Павел опустил ложку и утер нос рукавом. – Не нашли его. На пожарище-то костей много было. Да кого ж там различишь? Так и зарыли в одной яме. Ну, и постреляли еще немало. Тоже всех туда.

– А староста ваш?

– Лефантьев? – поморщился Пашка. – Живой. Он у этих теперь вроде поверенного. Беседы с нами ведет воспитательные. Бумажки разные про Железный Легион читает после работы. Сука.

– Как же так вышло? Уж старосту-то они первым делом должны были к стенке прислонить.

– Должны, да не прислонили, – зло огрызнулся Павел, не забывая между разговором наворачивать дармовую баланду. – Эта гнида сразу открещиваться стала от всего. Говорил, будто он и не при делах вовсе, а засаду наемники самовольно устроили, за трофеями погнавшись, и мужиков наших подбили на это. А он сам вроде как против был. В засаде участвовавших всех назвал поименно. Девятерых, кто после штурма выжил, расстреляли прямо тут, во дворе, на глазах у жен и детишек. Такой вот староста. Возле майора теперь чуть не на карачках ползает, лыбясь без конца. Ну ничего, ничего. Легионеры тут не навсегда, уйдут рано или поздно. Вот и будет у нас с ним разговор. – Пашка собрал хлебом остатки пюре и засунул в рот, едва не подавившись. – А вы тут как? – спросил он, прокашлявшись. – Тоже в плен угодили? А Максим?