Дмитрий Силлов - Закон проклятого

– Мяу, – сказала вдруг темнота и мягкой лапой дотронулась до щеки.

Иван рывком вскочил с койки и хлопнул ладонью по выключателю. Вспыхнула лампа, разогнав по углам проклятые тени…

На одеяле сидела огромная кошка с кисточками на ушах, щурясь на свет зелёными глазами.

– Лютый! – заорал Иван не своим голосом и, схватив в охапку пахнущую дождём зверюгу, утопил лицо в мокрой шерсти.

Лютый выгнул спину и совсем по-собачьи лизнул парня в нос.

– Скотина такая, сволочь пушистая, где ж ты пропадал?..

Он, видимо, слишком сильно прижал к себе кота. Тот вдруг дернулся, как от тока, и коротко вякнул. Иван тут же отпустил животное.

– Ох ты, мама родная. Кто ж тебя так?

Кошачий бок зиял страшной раной. Четыре глубокие борозды пропороли кожу. Мех свалялся и засох коркой, из-под которой медленно сочилась кровь.

Иван подхватил зверюгу на руки и поволок на кухню. Обработка раны и перевязка заняла не менее получаса, в течение которых Лютый стоически переносил нешуточную боль, лишь жмурясь и жалобно мяукая.

От предложенного молока измученный зверь отказался. Тогда Иван отнес несчастное животное в комнату и положил на свою кровать, завернув в собственное одеяло.

– Спи, дружище. Умница, что вернулся, нашел меня. Теперь вместе нам сам чёрт не брат! А сейчас спать. И никаких гвоздей.

Кот и не собирался спорить. Он лишь благодарно посмотрел на хозяина, прикрыл глаза и тут же провалился в сон. Иван присел на диван, подложил под голову не понадобившуюся Лютому подушку и крепко задумался.

«Надо же, нашелся, змеёныш, не пропал. И не завшивел. Толстенький такой. Видать, Машка кормила, другому бы он не дался. Правду тогда сказал мент в КПЗ… Найти бы девчонку… Но кто ж ему так бочину-то располосовал? Похоже на птицу. Но раны больно здоровые. Орлы-то у нас, чай, не водятся. Будто снежный человек когтями прошелся. Или не снежный…»

Он вдруг ясно вспомнил длинные белые пальцы того странного типа в метро с крепкими, загнутыми остриями внутрь ногтями, свисавшие из широких рукавов чёрного пальто, и его змеиную – по-другому и не скажешь – улыбку.

«Он. Точно он. Больше некому. „Хозяин“, сука. А Лютый небось Машку защищал и нарвался. Всё сходится. Я ему нужен. Машку он, выходит, раньше меня нашёл… И Лютого чуть не убил».

– Так, – Иван стиснул зубы. – Всё, писец тебе, братан. Дай только встретиться… Но вот где ж искать-то тебя, родимый, ежели ты шкеришься, как крыса, и один на один у тебя кишка тонка. Москва-то – страна немереная…

Он посидел на месте ещё некоторое время, ковыряя ногтем лохматую от времени обивку дивана, потом вдруг с хрустом сжал кулак и нехорошо улыбнулся. Безумный план созрел в его голове.

Майор Рыков поднялся из-за стола и вкусно, с хрустом потянулся. Закончился ещё один рабочий день. Все, кому было суждено сесть, – сели, все, кому суждено освободиться, – освободились. Два человека умерли, четверых неясных завтра повезут на освидетельствование в Серпы. Стукачи стучат, косари косят, сотрудники тянут свою незавидную лямку за нищенскую, задерживаемую месяцами зарплату, добровольно отсиживая в коридорах казематов «Матросской тишины» пять лет чистого времени до пенсии. Словом, тюремная жизнь идёт своим чередом.

Рыков сложил в сейф документы, полил исхитрившийся зацвести осенью заморский кактус на подоконнике, полюбовался напоследок на осточертевший пейзаж за окном, забранным декоративной на вид, но весьма прочной по сути решёткой, и вышел из кабинета. Он запер дверь и спустился вниз, где ждала его подержанная, но ухоженная «девятка». В отличие от многих своих сослуживцев, майор предпочитал до пенсии особо не «светиться».

Машина выехала за ворота, и Рыков, в предвкушении горячего ужина и пахнущей французскими духами молодой жены, от души выжал педаль газа. Но наши родные машины имеют интересное свойство ломаться и портить настроение не только часто, но и в самый неподходящий момент, когда душа поёт… и всё такое прочее. «Девятка» взвыла дурниной и встала, словно напоровшись на невидимую стену.

Майор забористо выматерился и вылез из автомобиля. «Говорила же супруга – покупай иномарку. Чёрт дернул опять перестраховаться и связаться с этой развалюхой», – уже в который раз мелькнула мысль.

Он вздохнул, но – делать нечего – открыл капот и принялся копаться в грязных хитросплетениях деталей и проводов.

– Вот мы и встретились, кум, – сказал кто-то рядом.

Рыков удивленно поднял голову. По противоположной стороне улицы быстро семенили редкие прохожие, втягивая головы в поднятые от ветра воротники пальто. Рядом никого не было. Майор покрутил головой, пожал плечами и снова было полез в обнаженный мотор.

– Невежлив ты, однако, кум. В прошлый раз обещал мне кишки намотать на табурет. И сейчас не здороваешься.

Рыков пулей выскочил из-под капота и стал озираться по сторонам. Да, вблизи никого не было. Но там, на другой стороне улицы, под козырьком троллейбусно-автобусной остановки стоял смутно знакомый парень. У его ног тёрся громадный кот с кисточками на ушах, которому место было в зоопарке, а не на весьма оживлённой столичной улице. Однако две бабки, стоящие рядом, не обращали ни малейшего внимание на чудовище и продолжали спокойно трепаться о своём в ожидании общественного транспорта.

«Не удивляйся, майор, они не видят меня…»

Голос отчетливо звучал в голове Савельева. Он вдруг сразу вспомнил этого парня, который сейчас каким-то немыслимым образом говорил с ним на расстоянии, причём не раскрывая рта.

«Гипнотизёр… И следователя своего на расстоянии послал куда-нибудь к чёрту на кулички. И потерпевшего».

Крышка капота громко захлопнулась, словно пасть бегемота. Отсюда было видно, что парень улыбнулся. Кот у его ног сел на асфальт и застыл, уставившись в сторону майора и превратясь в статую, – лишь кисточки на ушах настороженно шевелятся.

«Да нет, майор, гипнотизёр из меня хреновый. Никудышный, прямо скажем, гипнотизёр. Я, похоже, из другой области. Ты лучше скажи мне, где сейчас Пучеглазый?»

– Какой такой «Пучеглазый»? – ошарашенно спросил Рыков. Мужик, проходящий мимо, поднял на него удивленные глаза. Ни хрена, мол, себе, дошёл человек через свою «девятку» – сам с собой разговаривает.

«Какой Пучеглазый?»

Перед глазами майора тут же услужливо нарисовался образ очкастого заключенного, проходящего по делу о краже антикварных рукописей астрономической стоимости.

– Понятия не имею, – быстро ответил майор, силясь отогнать нарисованную чужой волей картину.

Рыков сейчас поражался сам себе. Какого лешего он ещё разговаривает с этим уголовником, пусть даже таким необычным способом? Давно пора послать его подальше. Но какая-то неясная сила не давала майору сойти с места, и – хочешь не хочешь – надо было как-то реагировать на эту нелепую ситуацию.