Раб и меч - Сэм Альфсен
В центре площади был установлен огромный фонтан: по нескольким округлым ярусам вода стекала вниз, а на самой вершине примостилась статуя Нинлиль. На чашах фонтана виднелись барельефы, изображавшие смертную жизнь этого духа. Вазы с цветами были расставлены вдоль тропинок, а длинная кипарисовая аллея вела мимо амфитеатра ко дворцу короля.
Его обитель не была слишком вычурной и выделялась на фоне других построек лишь своим размером, высокими колоннами с искусно выточенными канителями на входе и резной балюстрадой на многочисленных балконах. Можно было сказать, что хоть над этой постройкой и поработали талантливые мастера, но на её возведение ушло столько же средств и материалов, сколько и на местные термы[5]. Дворец гармонировал с простыми домами и вписывался в обстановку города. Но больше всего Нуске импонировало то, что жилище самого короля… не было обнесено стеной или забором. Любой страждущий мог подняться по ступеням на холм и упасть у самых королевских ворот, чтобы молить о снисхождении или милости.
В Керине не проводили эту отвратительную черту, отделяющую богатых от бедных. Однако…
– Знатность и род решают всё. Исконные сонийцы имеют право голоса на всех собраниях, а плебеи – нет.
– С чего это вы вдруг, Нуска? – уточнил Риннэ, следуя за стремительно удалявшимся с площади Нуской.
– Думаю, я лелею мечту о том, чтобы один человек был равен другому по праву рождения. И лишь то, как он проживёт свою жизнь, влияло на его статус.
– Я ещё не слышал о стране, в которой был бы подобный уклад, но верю, что её возможно создать.
Нуска на секунду застыл. Он словно уловил что-то смутно знакомое в этом изречении, однако быстро эту мысль отбросил. Вероятно, он услышал то, о чём сам долгое время думал, а потому эти слова оказались близки ему.
Свернув на узкую улочку меж двухэтажных домов, Нуска долго брёл в гору, поднимался по лестницам и наблюдал, как лениво пробуждается город, как выглядывают из окон знатные и не очень сонийцы, как выползают из своих домов пекари, лавочники, работники терм – в их услугах нуждались даже в этот выходной день.
Нуска улыбался простым работягам, кивал им, а те радостно приветствовали его и махали в ответ. Каждый, кого они встретили на своём пути, был знаком с Нуской.
Сонийцы стриглись коротко, их кожа легко загорала и была гладкой, как кожура яблока. Патриции брились, плебеи – не всегда. Некоторые ходили нечёсаные и косматые, а совсем уж бедняки – ещё и босиком. Но они не унывали, потому что в этой стране кусок хлеба мог достаться каждому, а непогода никого не тревожила даже в холодную пору. Оголодавший бедняк мог в любой момент пойти и нарвать себе фруктов, выловить рыбы в море, попросить вчерашний чёрствый хлеб, который и так шёл на удобрение круглый год цветущих и плодоносящих садов.
Этот мир был мечтой и кошмаром Нуски единовременно.
Наконец они добрались до небольшого жилища, настолько ветхого, что его крышей служили связки соломы и хвороста. Белоснежная облицовка потрескалась и осыпалась, а деревянная дверь болталась на одной петле. Вместо окон было две квадратные дыры в стене.
Нуска замедлил шаг, со скрипом отворил дверь и проник в тёмное помещение. Через просветы в худой крыше пробивались лучи звезды, бросая блики на воодушевлённые и взволнованные лица учеников школы.
Пять скамеек стояли друг за другом; более тридцати голов дёрнулись, когда Нуска вошёл внутрь.
Юные ученики девяти-десяти лет повскакивали со своих мест и с громкими криками бросились к своему учителю. Облепив Нуску со всех сторон, они подходили к нему по очереди: здоровались, а затем подставляли лбы для поцелуя. Учитель обязан вложить мысль в головы детей, а оттого существовала подобная традиция.
Нуска старался выглядеть серьёзнее и грознее, чем был, но его губы то и дело растягивала улыбка. Эти дети, в отличие от потомков местной знати, были просты, худы и бедно одеты, но оттого они и были Нуске ближе любого ленивого патриция.
У этих детей были надежды и цели, у них был невероятный жизненный опыт за спиной. И Нуска понимал каждого так, как понимал самого себя. И принимал их лучше, чем самого себя.
– Здравствуйте, дорогой учитель!
– Учитель, рады вас видеть!
Гомон не прекращался до тех пор, пока Нуска не поднял две ладони вверх. Послушные ученики тут же побежали занимать места: распихивали друг друга, между некоторыми началась драка за места на первом ряду, однако не прошло и пары минут, как все уселись и воззрились на Нуску во все глаза.
Качнув головой, лекарь улыбнулся и выпустил несколько белых огоньков с руки. Мягкий прохладный свет озарил тёмное помещение, а дети уставились на учителя с ещё большим благоговением.
– Сегодня мы продолжим изучать грамоту. Я просил вас дома запомнить начертание буквы «сигма». Кто может назвать мне слова, которые начинаются с «сигмы»?
– Сад!
– Сирька!
– Солома!
– Сладости!
– Сушняк!
Нуска почесал подбородок, словно бы там была борода, и тихо хихикнул в ладонь.
– Сандалии!
– Сабля!
Расхаживая вдоль стены, заложив руки за спину, Нуска выслушивал учеников, а заодно украдкой осматривал их. Все они были босыми, в грязных серых и потёртых туниках, которые явно достались им от старших братьев. Что очень расстраивало Нуску, девочки не обучались в школе. Хоть его воспоминания о Скидане были покрыты белёсой пеленой, но он доподлинно знал, что там любая сурии имела право поступить в школу и уж тем более могла спокойно прогуливаться по городу. В Сонии же… ситуация была другой.
Знатных сониек обучали на дому учительницы. Мужчина не имел права не то что разговаривать с малознакомыми женщинами – лучше было даже не задерживаться взглядом на мелькнувшей в толпе хрупкой фигуре в тунике с длинными рукавами. Нуске это казалось совершенно неправильным, но ничего поделать он не мог.
Ещё одной особенностью было то, что ни один из учеников Нуски не был способен к управлению дэ. Однако… у него были некоторые сомнения по поводу одного из ребят.
Нуска ненадолго задержался взглядом на щуплом мальчугане на последнем ряду. Тот, казалось, совершенно игнорировал происходящее на уроке, но с невероятным энтузиазмом следил за полётом огоньков.
– Теперь назовите мне имена, начинающиеся на «сигму».
Нуска остановился напротив окна. Сложив руки за спиной и прикрыв глаза, он стал слушать.
– Моего отца зовут Сервий.
– Моего брата Секст! Он родился шестым!
– А я Спурий.
– Я помогаю мастеру Сулле в мастерской.
Нуска задумчиво кивал, а затем спросил:
– А женские имена?
Повисла тишина. Прозвучал неуверенный ответ:
– У меня была
