Утро на Чертовой горе - Apple Rotten
Человек (или робот?) чувствовал себя совершенно зависимым от проводника. Крыло Жаворонка вел его через тропы и лазейки, известные лишь ему одному. То обстоятельство, что выходец из капсулы ни за что не смог бы самостоятельно ориентироваться здесь, не вызывало сомнений, поэтому какая-то его часть была весьма благодарна старухе за оказанную помощь — хоть сам он этого и не признавал. Остальной частью он продолжал попрекать себя за то, в каком положении оказался; ему хотелось бежать еще быстрее, рвануть вперед и поскорее добраться до Имени, но вместе с тем он понимал, что это невозможно — и терзался этим.
Их лесной забег длился около часа. После этого деревья наконец расступились — они вышли к голому плоскогорью на другой стороне Чертовой Горы, где ее склон был более сглаженным и совершенно безлесым. Дальше Крыло Жаворонка идти отказался. «Ыди на сефехр», — бросил он выходцу из капсулы со все тем же искаженным акцентом, а затем быстро исчез в зарослях, словно его и не было.
Железный скиталец осмотрелся. Пологие всхолмья плавно спускались с Чертовой Горы вниз, где терялись в тени далеких деревьев, а из их склонов вырастали монолитного вида скалы. Эти скалы были преимущественно овальной и круглой формы, и каждая вызывала в сознании какой-то неприветливый образ, будто десятки чертей вылезали из земли и устремляли к выходцу из капсулы свои злобные рыла. Теперь ему было ясно, откуда пошло название этого места.
Минуя уродливые глыбы и перебираясь с одного холма на другой, он уже мысленно находился у координат и искал взглядом любую деталь, которая нарушала бы естественность ландшафта, — а между тем со склона открывался невероятный вид на окрестности. Отсюда не были видны Паллаза и Мегаполис, которые остались по ту сторону горы, зато до самого горизонта простирался неравномерный ковер: здоровый лес перемешивался с погибшим от пожара, и эти далекие контрастирующие узоры были подобны разводам бензина на воде в своей завораживающей структуре. Небо покрывали рваные тучами, плывшие на восток, а под ними жизнь боролась со смертью, зелень боролась с пеплом, и редкие прорехи этого неравномерного одеяла скрывали в себе разброшенные деревушки и лесничьи хижины. Клонясь к западу, солнце проливало на тайгу последние капли вечернего света, и та засыпала, засыпала без людей, предвкушая очередной день тяжкой реабилитации.
Но, как уже было сказано, выходец из капсулы не обращал на это никакого внимания. Он заметил, что ландшафт на склоне стал более срезанным, словно много лет назад его ровняли намеренно, а чертовы рыла перестали высовываться из земли. Он был почти на месте. Ему хотелось побежать, но в целях осмотрительности он все же продолжал идти спокойным шагом.
Не прошло и пяти минут, как он увидел небольшой холм среди выровненной грунтовой площадки. Подойдя к нему с другой стороны, можно было вообще не заметить ничего необычного; но с той позиции, где стоял выходец из капсулы, в боковой части холма отчетливо виднелись бетонная стена и тяжелая металлическая дверь — погнутая и вывороченная наружу вместе с толстыми металлическими петлями.
А перед дверью, на сглаженной поляне земли, стояла ржавая фигура. Когда выходец из капсулы приблизился, та повернулась к нему, и он на секунду отпрянул в ужасе, потому что увидел… себя. Те же длинные стройные руки, тот же покрытый гладкой обшивкой торс, те же безжизненные глаза и лицо манекена, но только еще более зловещее, чем у него самого. Этот стоял и смотрел на железного скитальца, такой же скиталец, но как будто находившийся здесь дольше; не у бункера — а в самом мире, который их окружал. Об этом кричало его стальное покрытие, исцарапанное и истершееся, но все такое же прочное, покрытое грязью, глиной и следами чего-то красного. Эта машина, этот робот смотрел на копию себя с тенью холодной жестокости в глазах, если можно было прочитать нечто подобное в глазах машины, словно не видел в нем равного себе, хотя, стоя друг против друга, один больше походил на отражение другого, и оба они были как близнецы.
Человек (или робот?) почувствовал, как ярость подкатывает к нему из глубины, как неудержимое желание сокрушить эту выскочку все сильнее берет над ним контроль. Он понял, что пока не сделает этого, дальше ему не пройти.
ㅤ
***
Никто из жителей Каменного Города так и не узнал, что в действительности происходило в тот вечер на противоположном склоне Чертовой Горы, — и все же многие догадывались. Долгое время дикари слагали легенды о том, как среди холмов два зверя прошлого сошлись в жестоком поединке, исход которого был известен одним лишь богам. Когда в сумерках племя собралось у своих костров, с благоговейным ужасом вслушивались они в грохот и лязг, доносившиеся из-за горной вершины, и казалось, сама земля содрогается под гнетом этой яростной схватки. Даже старуха, сидя в тесном шатре, беспокойно дрожала и молила духов упасти Каменный Город от битвы — чтобы та миновала и не переместилась с холмистых предгорий в их дом, разрушив все, что было им дорого.
Железный скиталец не знал, сколько длился этот поединок: может, несколько минут, а может, несколько часов. Все его внимание было захвачено противником, который был проворен как он, двигался также быстро как он, и удары которого были подобны столкновению с летящей на всей скорости фурой. Бессчетное количество раз они швыряли друг друга о скалы, крушили друг друга стальными кулаками и сцеплялись в паутине механических конечностей, оглашая холмы поразительным скрипом металла о металл. Они не чувствовали боли, не могли устать, и поэтому драка должна была продолжиться до полного уничтожения соперника, до превращения его в рухлядь — по-другому быть не могло.
Выходец из капсулы был близок к поражению. Его близнец оказался более искусен в вопросах убийства, потому что — это довольно быстро стало очевидно — забирать жизни ему доводилось куда чаще. Мрачное подобие на нашего скитальца едва не оторвало ему руку, вышибло один глаз и бесчисленными ударами измяло его нагрудную обшивку. В какой-то момент этой злобной копии робота (или человека?) чуть было не удалось скинуть его в ущелье,
