Сталинград - Калинин Даниил Сергеевич
– Слушай, Федь, а у вас еще снаряды оставались, не знаешь?
Парень страдальчески посмотрел на меня – как видно, возвращаться в танк он не хочет ни под каким предлогом, но внутренняя честность добросовестного крестьянского парня (выводы я сделал по его простому, добродушному лицу и крепким мозолям на руках) не позволила соврать:
– Я слышал слова командира: «Бронебойные – все». Но мы брали еще осколочно-фугасные, на стрельбах не все отстреляли.
Прямо, доверительно посмотрев механу в глаза, я начал буквально на пальцах объяснять, что необходимо сделать:
– Федь, наши там гибнут. Моя рота накрылась целиком, сейчас и рабочим достанется по первое число. Мы должны хоть как-то им помочь… Я стрелял из пушек, примерно знаю принципы наводки и зарядки. Если поможешь довернуть башню, мне большего и не надо… За экипаж твой отомстим! Ну же, ты ведь смелый парень, был бы трус, нас бы не прикрывал!
Я, конечно, могу и приказать как старший по званию, но чувствую себя обязанным фактически спасшему нас танкисту. Да и потом, если это будет его собственное решение, механ наверняка станет лучше воевать. Однако после недолгого молчания он огорошил меня своим ответом:
– Так поворотный механизм башни – он слева от орудия. Наводчик всегда и доворачивал… Тем более у нас он ручной, нету электропривода.
– Слышь, помощник, а ты чего молчал-то?
– Уважаемый игрок, вы и не спрашивали.
Круто, блин…
– Ладно, Федь. Тогда будь здесь, если что, прикроешь из ДТ.
Парень облегченно кивнул, после чего заметил:
– Товарищ старший лейтенант, я ведь курсовой пулемет снял, а там еще спаренный в башне остался. Дисков всего ничего было, у меня вот только два. Может, тогда бросите мне остав шиеся?
Залезая в нутро «тридцатьчетверки», в один миг превратившейся из боевой машины в братскую могилу, я едва сумел вымолвить:
– Посмотрим…
В ноздри практически сразу ударил тяжелый, удушливый запах сгоревшего тола, крови, распотрошенных внутренностей. Бойня, твою дивизию, настоящая, гребаная бойня… Пробираться наверх расхотелось, как только я увидел рядом с креслом механика-водителя оторванную кисть. А когда разглядел на кресле наводчика танкиста, практически порванного в районе живота, чьи сизые кишки толстыми колбасками вывалились вниз на полметра, меня и вовсе обильно так, жестко вырвало. А когда я поднял взгляд – еще раз.
Невероятным усилием воли, буквально зарычав от ярости и брезгливости, я пополз наверх, столкнув с сиденья тело убитого командира. Тот, словно мешок, завалился набок, освободив испачканную кровью и нечистотами сидушку… Тут же я разглядел и заряжающего, в груди которого зияет страшная дыра – сквозь нее виден пол… Но после картины воистину жуткой смерти командира танка тело неизвестного мне младшего сержанта показалось уже не таким и обезображенным. При этом мысленно я поблагодарил всех святых, что четвертого члена экипажа в танке просто не оказалось: видать, не радийная это «тридцатьчетверка», а может, просто не было его сегодня на учениях, стрелка-радиста…
Глубоко выдохнув, вдохнув и снова выдохнув, я потянулся к казеннику орудия. Слава богу, он оказался пустым. Бери снаряд да досылай, вот и весь сказ. Кстати, один осколочный я разглядел у тела мертвого заряжающего, еще три – в практически пустой боеукладке в задней части башни. Негусто… Но салют по погибшим танкистам дать хватит!
Дослав снаряд в казенник, я вновь глубоко выдохнул, преодолевая брезгливость, и сел в темную кровавую жижу, растекшуюся по сиденью. Положив правую руку на маховик вертикальной наводки, очень аккуратно, медленно навел орудие по высоте стоящих впереди фрицевских панцеров, затем взялся левой за маховик ручного привода поворота башни. Я принялся крутить его еще медленнее, молясь, чтобы фрицы не заметили движения башни давно замолчавшего танка…
– Наводи на борт ближнего. У него толщина брони сбоку – тридцать миллиметров, как у «штуги». А на испытаниях, организованных на советских полигонах, осколочно-фугасный снаряд калибра семьдесят шесть миллиметров, выпущенный из орудия Ф-34, проломил броневые листы именно этой же толщины. Осколки и куски брони гарантированно уничтожили бы экипаж… Так что наводи.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})– Ну, коли не шутишь, попробуем…
Действительно, вражеские машины, расстреливая сейчас Т-34 заводских рабочих, развернулись к ним более толстой лобовой броней и подставили мне борт. Правда, я уверен, что после первого же выстрела – особенно если выстрел станет удачным – немцы развернутся лбами ко мне… Но что мешает мне сделать этот выстрел по ненавистным «тройкам»?!
– Аккуратно наводи. Это телескопический прицел ТМФД-7, для точного выстрела необходимо совместить перекрестье оптики с точкой наводки, при этом все шкалы должны стоять на нуле.
– Ну, прекрасно, блин…
Я еще какое-то время провозился с маховиками наводки, совмещая перекрестье с бортом ближней ко мне «тройки», успевшей за это время дернуться вперед. Но, крутанув маховик ручного привода поворота башни, я догнал панцер во время короткой остановки, мне пришлось даже привстать с сиденья, чтобы не оторваться от оптики. И тут же в голове раздалось едва ли не отчаянное:
– Все! Зажимай левую нижнюю педаль!
Я послушно нажал, и тут же гулко грохнул выстрел, а из казенника вылетела стреляная гильза.
– Есть!!!
Как помощник и обещал, осколочно-фугасный снаряд взял тридцать миллиметров брони «тройки», проломив борт и заставив вражеский танк замереть на месте. Мертво так замереть… И, как я и ожидал, оставшиеся машины тут же развернулись ко мне…
– Хочешь жить – беги!
Прозвучало достаточно убедительно для того, чтобы я как ошпаренный подскочил с кресла наводчика, схватил оба пулеметных диска, покоящихся в пазах у правого борта, и рванул наружу через башенный люк. Прыгнул вниз я уже одновременно с тяжелым ударом, сотрясшим «тридцатьчетверку», а после падения меня окатила сзади тугая волна горячего воздуха – все-таки подрыв боеукладки произошел. Правда, учитывая наличие внутри танка всего трех осколочных снарядов, взрыв вышел не сильным, лишь чуть сбив башню набок. А нас с Федей спасло то, что дизельное топливо разгорается не так быстро, как бензин, и мы успели отбежать от погибшей машины на безопасное расстояние прежде, чем «тридцатьчетверка» превратилась в огромный факел…
– Ну ты даешь, командир! Я и не верил, что сможешь попасть, а ты вон как фрица уделал! Отомстил за наших!
Ярко горит один из заводских танков, но наводчик второй, вынужденно вставшей машины сумел все же достать бронебойной болванкой одну из «троек», удачно закатив снаряд в район ее бензобака. Рабочая лошадка рейха практически мгновенно вспыхнула, а героический экипаж «тридцатьчетверки» продолжил часто стрелять, пытаясь достать и другие, активно маневрирующие панцеры. И пусть новых попаданий пока нет, для германцев, потерявших практически все танки, это стало последней каплей – «тройки» принялись пятиться назад.
Возможно, «доблестные» воины панцерваффе (как и столь же «доблестные рыцари» Геринга, немецкие танкисты отметились на советской земле множеством военных преступлений) сослались на растрату боеприпасов. Хотя, насколько я знаю, панцергренадеры имеют за правило отступать при десяти процентах потерь; тридцать процентов потерянных машин считаются у них катастрофой, но сегодня они лишись едва ли не девяти десятых своих танков. Небывалое для нацистов упорство! Обычно они стараются поберечь своих людей, этого у них не отнять…
За танками наверняка отступил бы и десант, но командир истребительного батальона, человек или не имеющий боевого опыта, или вспомнивший лихие штыковые Гражданской, повел рабочих вперед. Именно так, как это любили изображать на картинах, как представляли в своих фантазиях юнцы, наслушавшиеся романтических небылиц о несгибаемых героях революции – в рост, не кланяясь пулям, густыми цепями… Дураков надо учить, и немцы не преминули подтвердить квалификацию лучших в мире учителей, сметя первые ряды истребительного батальона плотным огнем скорострельных МГ-34 и еще более скорострельных МГ-42.