Степан Ларин - 25-й (СИ)
— Позовём. Сначала сами всё осмотрим.
Инстинкт самосохранения чуть унялся. Раз ферма пуста, чего бояться? Выйдя из-за деревьев, мы двинулись дальше вперёд в полный рост, но всё-таки бегом и не убирая оружия. Если нигде не видно фермера, это не значит, что на ферме совсем никого нет. Немецких солдат, например.
Побежали сразу к хлеву, поскорее спрятавшись за его стеной. Передохнув пару секунд, я выглянул из-за угла. Дом действительно выглядит брошенным, но не то чтобы слишком давно. По моему знаку Левиафан короткой перебежкой добрался до окна на первом этаже, приподнялся на кончиках ног, поглядел сквозь стекло. Повернувшись, жестом дал понять, что ничего интересного не видит, и дом пуст. Тогда и я побежал следом, уже не так торопливо. Обойдя дом, мы вышли к входной двери. Она оказалась запертой, но разве же это преграда?
— Раз, два, три. — Скомандовал я.
От слаженного удара ногами дверь вылетела внутрь. Громко затрещала древесина, оторванная от косяка язычком замка. Грохот раскатился по всему дому, но теперь поздно думать о том, что надо быть тише. Да и неважно: если тут кто-то и есть, у меня на этот случай с собой винтовка. А кому не хватит пуль, добавлю саблей.
Но обошлось. Мы осмотрели комнаты и не встретили никого живого. И мёртвого тоже. Словом, вообще никого. Дом просторный; в одной из комнат мы нашли игрушки, стены там были в цветастых обоях, а кроватка — совсем маленькая. В этом доме жил не только фермер, но и его семья с ребёнком. Меня даже порадовало, что они успели сбежать до нашего прихода. Обрадовало не потому, что нам теперь достался целый дом и все их вещи, а потому, что мне не придётся причинять им боль. Я знаю, они нас предали и заслужили её, но ребёнок... Он-то не способен хоть как-то навредить, особенно грозному Некрианскому Легиону. Если бы мне приказали стрелять в них, безоружных и беззащитных, я бы... Не знаю... Думаю, рука бы у меня не дрогнула — всё-таки враги есть враги. Наверное, я бы даже не стал отворачиваться или закрывать глаза... Но убивать детей — это неправильно. Они не участвуют в играх и войнах своих родителей, на них нет грехов и крови. С другой стороны, убьёшь родителей, а дети как выживать будут? Пощадишь их один раз, а они потом каждый день будут мучиться от голода и холода. И ещё неизвестно, какая смерть легче и кто прав: бесчеловечный ублюдок, способный недрогнувшими руками расстрелять кого угодно, или тот, кто о себе говорит «милосердный». Первый, который бесчеловечный, хотя бы просто сделает своё дело — убьёт и всё, не станет придумывать себе оправданий и загонять что-то о милосердии. Милосердие — это избавление от страданий раз и навсегда, но многие думают, будто милосердие призывает сохранять жизнь в любом случае, даже если мучительно умирающий человек молит о смерти.
— Брах, я хочу сделать тебе предложение. — Левиафан позвал так неожиданно, что я даже перепугался и не сразу вспомнил, где нахожусь. Он подошёл сзади, опустился на колено и протянул ко мне руки, сжимающие недорогую шкатулочку.
— Надеюсь, это не то, о чём я думаю.
Решив сказать о своих намерениях одним действием, а не множеством слов, Левиафан приподнял крышку. Под ней я увидел поблёскивающее золото и серебро украшений. Колечки, цепочки, браслетик там же...
— Давай поделим пополам? — вот и всё его предложение. Собственно, я и ожидал чего-то подобного.
Одно дело — отбирать жизни, но насчёт драгоценностей я не засомневался ни на секунду. Раз хозяева бросили их здесь, не так они им нужны. А вот нам очень даже пригодятся. Можно, конечно, оставить на прежнем месте и потом всю оставшуюся жизнь гордиться своей правильностью — надо же, совладал с желанием безвозмездно присвоить себе ничейное добро! Но украшения всё равно заберёт кто-нибудь. Не мы с Левиафаном, так другой мародёр отыщется. Мы хотя бы нашли их первыми.
Центурия и вся когорта снялись с места и двинулись к нам, как только Танкред доложил Раш-Фору. На ферме им понравилось, командир сразу же признал, что здесь оборону держать куда проще.
— Да, неплохое местечко... Пусть поганые макены приходят... Тридцать советских солдат три месяца удерживали дом Павлова в Сталинграде, а мы что? Не сумеем всей когортой пару дней сдерживать целую ферму?
У всех живорождённых есть семьи, их дома кто-то ждёт, кто-то жаждет их возвращения, а у нас нет никого и ничего. Солдаты, которых мы собрались встречать, готовы погибнуть хотя бы за своих родных. А за кого готовы мы? Они готовы погибнуть за свою страну. А за что готовы мы? За родину, вне пределов которой родились? За деньги? Нам их даже не платят. Просто потому, что созданы для этого и не умеем ничего иного? Да, разве что так... Мы не желаем зла аборигенам Земли, но они считают нас плохими, а мы и впрямь вынуждены быть плохими в ответ. По-другому не выжить; не пойдёшь ведь навстречу пулемётам с поднятыми руками и со словами: «Мы пришли с миром!»? Земляне прекрасно поняли, с каким миром пришла Некрианская Империя. Мы просто сиюминутно нужный инструмент, масса людей, которые в мирной обстановке лишь усугубят демографическую ситуацию в Империи. Куда нас всех девать? Готов спорить, что после Земли нас отправят ещё куда-нибудь, лишь бы пропали пропадом. Война никогда не кончается, для нас всегда найдётся работёнка. А то и вовсе казнят, чтобы не заморачиваться. Мы, как и любой инструмент, созданы для конкретной цели; исполним своё предназначение и станем ненужными. Просто настанет время уйти. Когда я думаю об этом, наши создатели кажутся мне эдакой помесью Ки и Эришкигал. Сами дали жизнь, сами её и отберут. И вот от этого, от понимания того, что я один ничего не изменю, не остановлю и не исправлю, от понимания того, что ничего не изменит моё мнение и мои желания, мне становится страшно. Но ведь наши создатели, они такие же салеу из плоти и крови, как и мы, а значит, не в их силах решать и строить нашу судьбу. В чьих же тогда? Кешот, что это у меня за больная тема? Судьбы, предназначения... Здесь никто не задумывается о будущем дальше, чем на одно солнце, и то только для того, чтобы придумать, как выжить. Вот и я попробую.
Отвинтив крышечку фляги, снял шлем, приложился к горлышку, а напившись, плеснул холодной водой себе в лицо, чтобы отогнать не столько сон, сколько лишние мысли. Насчёт сна-то можно не волноваться: в цепочках ДНК боевых клонов есть гены чернопёрой акулы. Эти твари могут дышать, лишь пока движутся; вода и воздух в ней поступают в их дыхательную систему самотёком, и животные вынуждены работать плавниками сутки напролёт, а спят, по очереди отключая участки мозга. Нам досталась эта способность. Дремлешь себе, пока тело продолжает бежать или выполнять монотонную работу... И окопы вырыты, и воины бодры. Но одним таким отдыхом не обойдёшься — мы ведь всё-таки не целиком чернопёрые акулы. И потому, пока центурия спит беззаботно и крепко, бодрствуют часовые. До меня на этом посту — на чердаке дома — дежурил Дракула. Час назад он ушёл к остальным, а я, и до того не спавший, заступил на его место. С часу ночи до трёх, затем можно возвращаться и досыпать, не забыв разбудить Чака.
На организацию обороны ушёл весь день. Вырыть траншеи, окопать технику, оборудовать пулемётные гнёзда и позиции для истребителей танков — так называют расчёты винтовок подавления «Скорпион», благо их разрывные пули калибра 16,25 мм проделывают в технике отверстия от передних бамперов до выхлопных труб. В стенках чердака пропилили окошки, так что перед моим взором теперь всё поле.
Ночь только кажется тихой и тёмной. На самом деле, она наполнена звуками и жизнью: шелест травы и листьев, дыхание ветра, стрекот насекомых, шуршание шерсти в загоне — то и дело какая-нибудь из овец заёрзает. Их осталось немного. Всем хотелось свежатинки, и животных быстро растащили по центуриям.
Вспомнив о немцах, я поймал себя на том, что замечтался об овцах и свежатинке, перестав следить за окрестностями. И спохватился вовремя: с другого конца поля, беззаботно освещая себе путь мощными фарами, быстро приближаясь, к ферме катятся силуэты немецких «Леопардов» и «Пум», над их бронёй маячат землянские головы в касках. До переднего танка не меньше карада, но времени любоваться надвигающимся врагом нет. Думают, налёт их авиации уничтожил всех нас... Думают, мы все тут растеряны и напуганы...
Орать на всю ферму я не стал, а просто разбудил Чака и велел ему сделать то же самое с остальными бойцами нашего контуберния. Через минуту на ногах уже центурия, за ней другие, и вскоре вся когорта приготовилась к бою. Никто не включил свет, но боевым клонам всё и без него видно. Салеу вообще хорошо видят в темноте — в строении сетчатки их глаз много рецепторов-палочек, не в пример землянам. Тринадцать создавали нашу расу весь четвёртый день после начала мира и закончили только ночью, а на пятый решили передохнуть. Пробудившись под взорами звёзд, салеу тоже решили считать этот день недели выходным, а ночь — своей любимой частью суток. Нам приятен солнечный свет, мы греемся и набираемся сил под ним, а ночью становимся активны и любопытны так же, как и в свою первую ночь. Неужели можно быть настолько уверенным в собственной победе, что даже не хочется предположить, будто кто-то из нас может пережить бомбардировку? А пережили почти все, и шестьсот человек заняли ферму и её окрестности. Этого враг уж тем более не ждёт.
