Владимир Яценко - Бог одержимых
Смош револьвер на дедушку направил, но смотрит на нас с Романом. Странный такой взгляд: кают-компания - тридцать кубов ни литром больше. От меня до Тунги метра три. Считай, по углам рассредоточились, а Смош как-то на нас двоих смотреть ухитряется.
Нехорошо смотрит. Строго. Зло.
- Вы кого принесли, биндюжное племя?
- Э... - сказал Роман.
Как-то смело это у него получилось. Нервничает, наверное. А ещё врач.
- Положим, Тунга слепой. Но ты-то Ян? - гнёт своё Капитан. - Кто это такой?
На этих словах дедушка встрепенулся:
- Ничехираниус, ювелир, - сказал он, горделиво приосаниваясь - Тридцать лет отшельничества в глубоком космосе. А это мои помощники и ученики...
Незнакомец плавно повёл рукой к пустому креслу в углу отсека:
- Сызрань Кохонсио, - он повернулся и глянул сквозь меня на дверь. - А это Юрий. Наш трюм ломится сокровищами, господа. Долгие годы кропотливой работы. Этот бесценный дар мы хотим предложить вашей планете за вполне умеренную плату...
- Делириум тременс, - пробормотал Роман. Видно, на своём, тунгусском.
Только я и без перевода вижу, что "белочка". Теперь вопрос - чья? Как же это я старика заместо Вита на борт притащил? Разве что борода и одежда... А в ночлежке полутемно, в целях интима. Чтобы им, значит, уютней было своими делами заниматься...
Смош убрал револьвер и шагнул к незнакомцу:
- Документы есть?
- А как же?! - приветливо улыбнулся дед. - Сызрань, подай документы...
Смош залез ювелиру во внутренний карман куртки и вытащил туго перетянутый шнурком пакет.
- Ян, обыщи его. Лучше позже, чем не вовремя...
- Наши сердца наполнены страхом и тревогой, - пожаловался дедушка. - Мы в ужасе от мысли, что наш труд может не получить должную оценку...
Пока я хлопал старика по карманам, он успел поведать мне об "изнурительном жаре тиглей", об "ослепительном сиянии голубых солнц", о "тоске по холоду ночи, одаривающей отдохновением усталые глаза"...
- Свою скудную пищу мы приправляли радостью творчества и восторгом перед безграничной фантазией человека...
Капитан, отчаявшись справиться с тугим узлом, положил пакет на стол, достал нож и перерезал шнурок. Его самоуправство было замечено:
- Осторожней, господа, эти документы помнят Империю! Времена, когда люди знали толк в прекрасном и могли его достойно оценить...
Он продолжал тихо тошнить за нашими спинами, что-то о филигранном литье и тонкой чеканке, а мы склонились над ворохом ветоши, и вправду напоминающей документы имперских времён: лицензия на ювелирные работы, диплом об окончании академии искусств, свидетельства, грамоты...
- Я ещё раз спрашиваю, как он оказался у нас на борту?
На этот раз Смош на нас не смотрел. Но легче от этого вопрос не становился.
- Да все вы есть как один бродяга! - закричал Роман. - Я ваще плохо вижу: борода его? Роба, пьяный... За борт и концы в вакуум.
- Ян?
Я не стал юлить. Я не тунгус.
- Хрен его знает, товарищ командир. Только дедушку за борт нельзя, не по-божески.
- Как скажешь, - сказал Смош, тронутый моей искренностью. - Ладно. Что Господь послал, шлюзовать не будем. Запри старика в изоляторе и возвращайся. Обсудим. Дело серьёзное.
Разумеется, я с места не двинулся. Только подумал, хорошо бы ещё уточнить, куда именно Господь дедушку "послал"? Сбывались мои худшие опасения относительно своего места в жизни...
- Ах, да! - смекнул капитан. Я и говорю: в экстремальной ситуации он очень быстро соображает. - У нас же нет изолятора...
Смош глянул мне в лицо. Лишь на мгновение я перехватил его взгляд, но как-то сразу прочувствовал, что у него на уме.
И про расход топлива понял, что если вернёмся за Витом на Трясунию, то лететь за золотом будет не на чём. И обещания Вита припомнились, что любая налаженная им схема будет готова к эксплуатации вечно, пока какой-нибудь идиот не надумает её включить...
- Ладно. Летим с этим, Нич... хер... как его там?
- Анус, - угодливо подсказал Роман.
Подлиза тунгусская!
- Ничехираниус, ювелир, - встрепенулся дедушка. - Тридцать лет отшельничества в глубоком космосе. А это мои помощники и ученики: Сызрань Кохонсио...
Мы ещё раз глянули на пустое кресло в углу кают-компании.
- А там Юрий, - кивнул на дверь Смош. - И твой трюм ломится сокровищами...
- Верно, - благодушно согласился ювелир. - Долгие годы кропотливой работы, знаете ли. Бесценный дар по приемлемой цене...
- Верните его в каюту Вита, - распорядился Смош. - И дай старику успокаивающее, Тунга. Чтоб не шлялся по коридорам. Пусть спит. Я ведь со страху его едва не пристрелил...
***
Не знаю, чего там Тунга ему вколол, только за ужином мне не показалось, что Нич осознаёт, где находится и что с ним происходит.
На вечер я приготовил лобио, благо фасоли и томата было в избытке. Шипчандлер божился, что консервы изготовлены в этом столетии, но я не верил. Потому был удивлён отсутствию жалоб, а что добавки не просили, воспринял, как должное.
Дед рассказывал о кризисе творчества и катастрофе жизненного пути. Ювелира с его двумя учениками ограбили неподалеку от Трясунии, куда они направлялись на ежегодную ярмарку украшений. В портовой ночлежке оказался случайно: "добрые самаряне подбросили до цивилизации, заплатили за неделю постоя, и убыли по своим неотложным делам". В этом месте его рассказа мы переглянулись, подумав об одном, - не исключено, что "добрыми самарянами" были те самые разбойники, которые отобрали у него судно. А навели на ювелира его же ученики. Запросто! Мало показалось, вот и подставили учителя...
Но старику мы ничего не сказали. Не хотели его расстраивать.
Роман задремал рядом со своей тарелкой. Я осторожно, чтоб его не разбудить, привёл в порядок стол и вымыл посуду. Потом собрал консервы к завтраку, который мне предстояло готовить на утро, и отправился к себе в кубрик.
"Завтра уже будем на Златии, - думал я, вытягиваясь на койке. - А оттуда прямая дорога или в богачи, или в тюремную камеру. Забавно: удовольствие разное, а направление одно".
Игра стоила топлива. Судите сами: платиновые острова посреди океанов расплавленного золота.
Эльдорадо открыли десять лет назад. Биржевые люди сложили "два и два" и планету немедленно закрыли на карантин: истребители-перехватчики, автоматы-убийцы, минные поля на побережье и спутники-невидимки, готовые поднять тревогу при малейших признаках человека на поверхности. Ещё бы: только начни промышленную разработку золота, и ценовой эквивалент цивилизации пойдёт по цене застывшего кефира.
Так что я не обижаюсь. Понимаю, не маленький: золота в чужих карманах мало не бывает.
Златия, небольшая, но чертовски тяжёлая планетка, находилась в опасной близости от звезды и быстро крутилась вокруг своей оси. Собственно, на её суточном вращении и основывался план Капитана. Приливные силы гнали волну в океане расплавленного золота до пяти сотен метров высотой.
Вот и вся идея, никаких посадок и пряток с карантинной службой. Заходим на дневную сторону, пристраиваемся к приливной волне и снимаем "пенку" волшебного коктейля: брызги, отделяясь от волны, немедленно "замерзают", становясь лёгкой добычей нашего трала. Всё зависит только от тренировки и слаженности работы команды. За этим нас и понесло на Трясунию: регулярные "моретрясения" и низкие температуры прекрасно моделировали "замерзание" пены золотой волны Златии. Два месяца мы отрабатывали сбор льда с гребней цунами, готовясь к полёту на дневную сторону золотой планеты. Что и говорить, - тошниловка...
Эх! Думаете, нам не хотелось опустить трубу в расплавленное золото? И качать, качать... качать до вздутия. До треска трюмных шпангоутов. До сферического опузыривания оболочки...
Но такое удовольствие требовало стационарного оборудования. А это значило высадку на поверхность, температура которой больше тысячи градусов.
Это другая стоимость затратной части.
И другие "игры" с карантином.
Они, знаете ли, могут и стрельнуть. И, частенько, попадают... да.
Наверное, я уже засыпал. Потому что ясно видел ослепительный, огромный диск светила в пепельной дымке оловянных облаков. Тяжёлый гребень гигантской волны роняет бархатную пену из червонного золота в сияющую багровым бездну. Безбашенный серфер Смош ведёт судно перед самым валом, чуть ниже его бурлящей вершины. Роман следит за горизонтальным положением сборника, в который сыпется золотой град. Вит направляет поток "градин" к оранжевому зеву печи, и уже оттуда пудовые маслянисто-жёлтые бруски поступают на склад.