Андрей Николаев - Трилогия об Игоре Корсакове

– Саша…, Сашенька, не пускайте их сюда, ни за что не пускайте…

– Тихо, тихо, конечно не пустим, – он повел ее к спускавшимся навстречу Межевому и Войтюку.

– Недолго, теперь недолго, – бормотала Лада, – врата закроются, потому, что я ушла, сбежала…, там страшно, там не люди…

– Да, я уже понял, – сказал Назаров.

Они поднялись повыше. Назаров увидел стоящую рядом с Кривокрасовым Марию Санджиеву.

– А вы откуда взялись?

– Ветром принесло, – отрезала Мария, – идите сюда, Лада. Присядьте вот здесь. Ну-ка, мужчины, оставьте нас, – скомандовала она.

Кривокрасов подхватил Назарова под руку, отвел в сторону.

– Лучше не спорь. Она только что из лагеря пришла, говорит, лагерь бомбили. Они с Умаровым издалека видели. Похоже, наши самолеты. Умаров услышал стрельбу и побежал сюда.

– Он успел вовремя. Как же это мы самолеты пропустили, хотя, не до этого было.

– Что немец сказал.

– Согласился, что надо держать оборону. Лада говорит – врата вот-вот захлопнутся. Надо продержаться.

– Попробуем.

Дрогнула земля, застонала под тяжестью извергающихся из «врат». Дружно ударили автоматы, хлопнули разрывы гранат, но на этот раз чудовищ было слишком много. Стремительно поднявшись к позициям немцев, они уже хозяйничали там. Автоматы захлебывались один за другим. Назаров мельком увидел поднявшуюся навстречу чудищам фигуру майора, с занесенной гранатой. Закричал Иван Межевой, пронзенный длинными когтями, старшина метался, как сумасшедший, ухватив винтовку за ствол, будто дубину, пока его не смяли туши чудовищ.

Назаров и Кривокрасов били из автоматов в упор, пока не кончились патроны. Кривокрасов рванул из кобуры «ТТ», встал, как в тире, выпуская пули одну за другой в оскаленные пасти, в глаза… Удар мощной лапы бросил его на скалу, Назаров, стреляя на ходу, бросился к нему…

Лада видела, как сомкнулись над ними тела чудовищ, закричала, попыталась вскочить, но сильная рука отшвырнула ее назад.

– Сиди, Лада, моя очередь.

Мария Санджиева шагнула навстречу обступавшим их тварям, внезапный порыв ветра взметнул ее волосы, окутал голову черным ореолом. Она подняла руки, направляя скрюченные пальцы в сторону чудовищ. Воздух сгустился вокруг нее, словно волна холода побежала по направлению к «вратам». Один за другим, на глазах потрясенной Лады, чудовища оседали на землю, распадаясь зловонными кусками. Чудовищный смрад падали окутал все вокруг, в глазах у девушки помутилось. Как сквозь туман она увидела, что Мария обернулась к ней… Нет, это была не она. Расширенные угольно черные глаза без белков светились зеленым огнем, волосы вились змеями, губы истончились, превращая злую усмешку в гримасу ярости.

– Ты сказала, они ждали тысячелетиями? – спросила та, кто недавно была Марией Санджиевой, – значит, и мертвых у них много. Сотни тысяч, миллионы, сотни миллионов, и все мои. Посмотрим, справятся ли живые с мертвецами! – она быстро направилась к «золотым вратам».

– Они сейчас закроются, – простонала Лада, – и тысячи лет будут закрыты.

– У меня есть время, – долетел до девушки резкий голос.

Стройная фигура быстро шагнула в «золотые врата» и почти тотчас свет стал меркнуть, замедлившие вращение камни поползли вниз, прижимая световой столб к земле. Через минуту они улеглись в оставленные несколько часов назад гнезда плотно, будто и не покидали их.

Мелко крестясь, Серафима Панова миновала почти распавшиеся останки чудовищ.

– Свят, свят, откель только нечисть взялась такая, – она подняла голову и увидела сидящую на откосе Ладу Белозерскую, – Ладушка, красавица моя, да что ж здесь приключилось?

Кряхтя, Серафима Григорьевна взобралась по оплавленным камням и остановилась, горько вздохнув – Лада сидела возле тела Александра Назарова, перебирая его волосы пальцами. Глаза у нее были закрыты.

– Ох, беда, ох, беда, – забормотала Серафима Григорьевна. – Эх, опоздала я чуток, – сказала она, приложив пальцы к холодной щеке Назарова, – а ты, Ладушка, поплачь. Слезы горе облегчают, а радость умножают.

Она присела на камень, подперла ладонью щеку. Лада прерывисто вздохнула, из глаз потекли слеза.

– Вот и хорошо, доченька, вот и правильно, – закивала Серафима Григорьевна, – а Сашеньку мы похороним как положено, и Мишаню похороним, – добавила она, увидев тело Кривокрасова. – И ребяток остальных, кого найдем, – она огляделась. – Да и пойдем потихоньку. Побредем с тобой в Кармакулы Малые, а лагерь-то обойдем стороной, лихо там, в лагере-то.

Василий Собачников подошел к краю обрыва, посмотрел на море. Далеко внизу покачивалась, ныряя в волнах узким корпусом, подводная лодка. Острый глаз шамана различил на палубе человека. Он стоял, привалившись к орудию и, казалось, искал что-то в море. Вокруг лодки резали волны плавники касаток, будто поджидая добычу.

Шаман обернулся к лагерю. Издалека мертвые тела были похожи на прилегших отдохнуть людей. Усталость свалила их, уложив группами и по одиночке, но скоро они встанут, и займутся обыденными делами.

Собачников спустился с обрыва к поджидающим его нартам.

– Нерчу, едем в стойбище.

– Едем, Василий. А к коменданту Саше не пойдем?

– Он ушел, Нерчу. Далеко. Ты встретишь его нескоро. Я хочу спросить тебя: если я стану жить в вашем стойбище, вы не прогоните меня. Если станут спрашивать: нет ли чужих, не укажете ли вы на меня?

– Нет, Василий, мы не скажем. Большой шаман несет радость людям.

– Спасибо, Нерчу. Едем.

Нерчу взмахнул хореем.

– Хо! Хо!

Эпилог

Москва, март 1961г.

– Вот так, а теперь запейте, – медсестра поднесла стакан, наклонила.

Она покорно выпила воду и вновь опустила голову на подушку. Сейчас придет слабость, сонливость, перестанут раздражать голоса птиц за окном.

Медсестра поправила одеяло и, услышав шум в коридоре, вышла из палаты.

Она хотела попросить ее прикрыть форточку, но от навалившейся слабости только вздохнула. Холодный воздух, стекая по окрашенным в белый цвет окнам, растекался по полу, достиг свесившийся с кровати руки, вызвал неприятный озноб.

Белый потолок, белые стены, капельница в ногах кровати – вечером ей поставят глюкозу и она опять уснет и уже не услышит, как иглу вынут из вены, погасят свет и закроют дверь на ключ до утра. А завтра то же самое: завтрак, таблетки, скучный разговор с Дмитрием Моисеевичем, обед, таблетки, сон, ужин, глюкоза в вену…

Время остановилось, умерло. День – ночь, сон – полуявь, сон…

Холод схватил за пальцы и она с трудом убрала руку под одеяло. Озноб снова пробежал по телу, она закрыла глаза, стараясь не шевелиться, чтобы сохранить ощущение тепла. И птицы… ну чего раскричались. Это воробьи. Наверное, за окном дерево, они сидят на нем и кричат… Где же сестра?