Сборник - Чистое небо

– Хватит, Сема! Ну просто я убежал сдуру в Зону, ну с кем не бывает? Зачем меня медалями сразу обвешивать?

– Не боись! Медали вряд ли кому в сложившейся ситуации светят. Так что не придется тебе к поощрениям со стороны вышестоящего командования привыкать! Короче, Склифосовский! Погнал я в управление, сейчас, как всегда после залета большого, пошли проверки всего и вся. Монолитовцы отбили секретные документы, следовательно, надо проверить правильность прикручивания табличек на кабинетах в кадрах округа и начищенность сапог у солдат из роты охраны. Дабы такие инциденты не повторялись в дальнейшем! На, поддерживай силы в изможденном ратными трудами организме.

На стол опустился пузатый пакет, полный различных свертков и источающий аромат копченого сала.

– Скоро обратно зайду, Петрович! Соскучиться не успеешь! Счастливо!

– Будь здоров, Сема!

Дверь за Семой мягко закрылась. Я откинулся назад и уперся взглядом в потолок. Зона... Зона... Ты прошлась огнем по моему телу, по моим друзьям, по моей жизни. Только странное у меня чувство. Ненормальное, я бы сказал. Разве нормально – полюбить мертвые города, заросшие бурьяном поля, полуразвалившиеся заводские корпуса, застывшую на вечной стоянке технику? Кривенчук, это какой-то некрофилией попахивает! Я ведь смертельно боюсь Зону, я видел, что она делает с людьми. Но это разумная часть моей души. А есть у нее еще одна, абсолютно иррациональная составляющая. Та, что заставляет людей бросить уютные кабинеты, как Медузу. Или забыть про легкие и ненапряжные деньги и хабар, как Водолаз. Хрен бы он сталкерил из-за одной только угрозы расстрела, в крайнем случае – сбежал бы на первой же ходке. Я сейчас осознал все ее величие. Завтра, скорее всего, придет особист, высосет мне весь мозг. Потом или спишут, или направят на новое место службы. Но место свое я уже знаю. Оно там, за тысячекилометровой оградой с заточенными под бритву стальными лезвиями на гребне, за гирляндами колючки и «путанки», за тысячами мин и сигналок. Туда ведут дороги, прикрытые ощетинившимися пулеметными стволами блокпостами. И аномалии, и мутанты, отвратительные даже на плакатах в учебке и смертельно опасные в жизни, – это все считается острым соусом для настоящей Жизни. Жизни с большой буквы. В Зоне с большой буквы. А еще там, за отравленными водами реки Уж, под ржавеющим корпусом «Беатриссы» лежит голова бывшего торговца Славика Мойши, на которую надет ключ к самым сокровенным тайнам – прибор гениального самоучки Шплинта. Если хорошенько поработать лопатой, то – кто знает?.. Я слишком нерационален, чтобы пытаться завладеть миром. Но в душе моей, наверное, живет ребенок, которого манит непостижимая загадка Центра. Ты – оторванный от этого мира ломоть, Кривенчук. Но в этом твоя сила. Да, впрочем, этим силен любой сталкер. Сталкер... Твой враг номер один неделю назад... А теперь ты примеряешь эту масть на себя! А может, она всегда была моей?

Ежи Тумановский

ПАТРУЛЬ

Хочу сказать искреннее спасибо Роману Куликову и Юрию Бесарабу, которые сумели заставить меня закончить этот текст.

Этот бар на самом краю Зоны они облюбовали не так давно. Раньше всё ходили в «Семь печалей» да в «Утробу дьявола», а вот теперь всякий раз, когда хотели немного расслабиться, собирались здесь, в «Броненосце».

Подступал вечер. В круглых иллюминаторах-окнах еще плескалось напоследок беспокойными сполохами красное от натуги солнце, пытаясь задержаться еще хоть чуть-чуть, уговаривая маму-ночь разрешить еще немножко поиграть с людьми, но твердая рука темноты уже развернула пушистую постель в серебристых искрах первых звезд, и в Зону вползала Тьма.

В полумраке небольшого зала среди редких столиков неслышно сновал бармен. Заглушая чужие разговоры, хрипел в углу старый радиоприемник, заменявший тут все музыкальные изыски. В табачном дыму плавала прибитая справа от стойки нарочито огромным гвоздем табличка «У нас не курят».

– Все не могу привыкнуть, – задумчиво косясь в иллюминатор, сказал Дзот, – к тому, как это происходит. Ну, подумаешь, что за беда? Ну, солнце село. Ан нет. Зона сразу становится другой. Прямо жуть берет каждый раз. И ведь сколько раз ходил ночью туда – ничего не чувствуется. А здесь, на границе, каждая собака знает, когда солнце уходит.

– Выдох Зоны, – расслабленно откликнулся Рвач, потягивая ледяное пиво из запотевшего бокала. – Когда-то это считалось на грани дозволенного. Первый нехороший признак был, если объект ощущал выдох. А сейчас ничего. Почти все ощущают.

– Не все, – подчеркнуто нейтральным голосом возразил Копец. – А кое-кто даже говорит, что раз не слышишь выдоха, значит, не услышишь и контролера.

– Вот кто у нас точно еще без изменений! – все так-же расслабленно отозвался Рвач. – Сынок, не надо об этом даже думать. Не услышишь – и черт с ним! Главное успеть включить «барьер». А то ведь как бывает? Сегодня – норма, а завтра скажут: нет, вы уже не люди. И тогда конец. Вперед, в последнюю ходку.

– Опять ты за свое, Рвач, – недовольным голосом отреагировал Сток, тянувший густой сизый дым из большого разноцветного кальяна. – Последняя ходка да последняя ходка. Что, годы берут свое, старая развалина?

– Ха! Годы! А ну пойдем ножиками потыкаемся, разберемся, у кого тут годы! – бодро ответил старый «должник», явно поддерживая обычный среди своих диалог, и привычным взглядом обежал помещение бара.

В противоположном углу шумно веселилась какая-то компания. Здесь, за пределами Зоны, никто знаками различия не щеголял, но опытный глаз легко отличал детали одежды и манеру общения разношерстной братии из клана «Свобода». С «Долгом» у этой организации были достаточно натянутые отношения, что обозначало немедленное открытие огня, но только по ту сторону границы. Здесь же, в обычном мире, «должники» придерживались старых договоренностей и в конфликты с другими кланами старались не вступать.

Поэтому только сидевший лицом в сторону свободников Дзот иногда морщился и подолгу смотрел в круглое окно-иллюминатор.

Однако в какой-то момент в том углу зашумели сильней, толпа из двух десятков человек радостно заорала, чем и привлекла внимание «должников». Теперь было видно, что там, на самом краю массивного стола, стоит, балансируя и раскачиваясь из стороны в сторону, худой старик с дряблым лицом, которое неясно маячило сквозь табачный дым светлым однотонным пятном. Потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что у старика просто нет глаз.

– Давай-давай! – заорали в толпе свободников, и старик послушно подогнул одну ногу. Теперь стало очевидно, что слепец ко всему прочему еще и пьян. Он стоял, бешено размахивая руками, чтобы удержать равновесие, яростно кривил буро-коричневое пятно лица, но каким-то чудом не падал. Возбуждение в толпе все нарастало. Один из свободников с подчеркнуто важным видом смотрел на часы, явно ведя отсчет секундам, другой принимал от окружающих деньги.

– Вот, уроды. – Дзот досадливо сплющил недокуренную сигарету. – Сами шакалы, и развлечения у них тоже шакальи.

– Брось, – спокойно отозвался Рвач. – Тебе-то что до них? Сиди, расслабляйся и не лезь в чужие дела.

– Мне тоже это не нравится, – подал голос Копец. – Может, по ноздрям?

– Я тебе дам «по ноздрям», – внушительно пообещал Сток и даже сделал движение, словно собирался показать кулак. – Мало нашей дипмиссии скандалов утрясать приходится? На последнем совещании было четко указано: за веселуху с кулаками стоимость всех договоренностей будут теперь вычитать из зарплаты. Хочешь лапу сосать? Ну иди тогда, наводи справедливость. Только дай мы сперва отсюда слиняем.

Копец изобразил лицом что-то вроде «да ладно, все понял, молчу» и поднял руку, привлекая внимание бармена.

Старик на краю стола тем временем сумел найти некоторый баланс и теперь раскачивался значительно меньше. Свободники гомонили и продолжали ставить деньги.

– 60 секунд осталось! – громко объявил человек с часами.

– Еще «Свирепого кенга», приятель, – сказал Копец подошедшему бармену. – А что это у ребят за веселье такое?

– Фримены, «каменюха» их залови, – мрачно отозвался бармен. – У старого идиота деньги на выпивку кончились, так он поспорил на бутылку чистенькой, что простоит на краю стола на одной ноге три минуты. Глаз свой электронный поставил. Сейчас свалится и останется вообще без ничего.

– Это его личное дело, не так ли? – подчеркнуто беспристрастным голосом вопросил Рвач.

– Так, – мрачно согласился бармен. – Только они ж его час на этот спор раскручивали. Развлечения им подавай. То девок требовали найти, а как послал их – на старика вот насели.

– Двадцать пять, двадцать четыре, двадцать три... – скандировало хором несколько человек, и вдруг старик резко клюнул лицом вперед, изогнулся всем телом, но не удержался и боком повалился на пол. Толпа взревела, и некоторое время вообще ничего не было слышно.