Владимир Михайлов - Решение номер три (Сборник)
– Гм… – проговорил я наконец, когда ощутил, что его напряжение дошло уже, как говорится, до красной черты и котёл вот-вот взорвётся. – Но вы не сказали ни слова о жизни Лиги Гвин. Если вы согласны не убивать её… Тогда я, пожалуй…
– Сорог! – перебил он меня. – Слушайте, да ваша жизнь куда дороже, чем существование даже и десятка таких вот дамочек! К чему вам заботиться о…
– Честь, Бревор, – не промедлил с ответом я. – Честь дороже!
Вопросы чести явно были для него закрытой областью, и он лишь пожал плечами:
– Не понимаю, клянусь успехом. Неужели…
– Таково моё условие, Бревор.
Он подумал с полминуты:
– Да чёрт с вами и с нею! Что она – так уж взбаламутила ваши шарики? Да таких полно, хоть ставь на кости до самого океана! Но – ладно, ладно. Не хочу оскорблять ваши нежные чувства. Пусть живёт – но только вы её забираете с собой. А тут уж я смогу всё подать нужным образом. Итак, я согласен на ваши условия. Договорились?
– Не вижу другого выхода, – вздохнул я. Вздох, кстати, был совершенно естественным, потому что наступала минута большого риска. Очень большого.
– Тогда приступаем, – скомандовал он. – И без фокусов, да? Я ведь не отключусь, пока вы будете осуществлять передачу, и если только замечу…
– Да не волнуйтесь, – сказал я. – Обман – не моя стихия. Хорошо. Это займёт примерно четверть часа, настройтесь на это и не толкайте меня под руку. Сейчас расслабьтесь… так… хорошо. Начали!
И я начал.
Странное ощущение возникло у меня при этом. Подобное, наверное, чувствуют игроки в русскую рулетку – только у меня в барабане револьвера был не один патрон, а самое малое три. Может быть, я шёл на самоубийство. Или же – на полное и окончательное избавление мира от Бревора. Сейчас результат зависел даже не от всех тех способностей, какие я, наделённый правом передачи, отдавал ему, тем самым отнимая их у себя; но от одного единственного обстоятельства – удалось ли мне, показывая ему картинки, хорошо скрыть то единственное, чего ему знать не следовало? Потому что…
– Всё, – сказал я Бревору. – Передача завершена. Что вы чувствуете?
– Силу, – сказал он, наслаждаясь, похоже, самим звучанием этого слова. – Я велик. По-настоящему велик. Теперь я могу всё!
– Могли бы и поблагодарить, – предположил я.
– Разумеется, Сорог. Непременно. И не на словах. Отблагодарю вас делом.
– Тогда поспешите – пока я ещё не ушёл.
Он широко оскалил рот вместо улыбки:
– Сорог, забудем прежнее, согласны?
– В том числе и ваши обещания сохранить жизни мне и Лиге?
– В первую очередь именно это. Потому что я вам, собственно, ничего не обещал. Обещал человек, которым я тогда был, – но этого человека больше нет, Сорог, есть новый я, гигант возможностей! А этот новый «я» не обещал вам ничего, кроме разве что благодарности за переданные свойства. И сейчас вы её ощутите в полной мере.
– Жду с нетерпением. В чём она проявится?
Он ухмыльнулся вновь:
– В том, что я сначала покончу с дамой. Женщину, как говорят, следует всегда пропускать вперёд. А вам я дарю те несколько минут, которые мне нужны, чтобы погрузить её в вечный покой. Кстати, не подскажете ли, какие места в её организме наиболее уязвимы? О, вижу, вижу: вы этого не сделаете. Честь, не так ли? Или просто желание отыграть несколько лишних минут? Не думаю, что вы попытаетесь как-то помешать мне: теперь ведь у вас не осталось никаких возможностей для этого, я это ясно вижу, Сорог, и как же это прекрасно – видеть всё то, что от вас хотят скрыть. Вот она, красавица, в соседнем доме, с нетерпением ждёт приятной весточки от вас. Не хотите полюбезничать с нею перед смертью? Нет? И правильно: я бы вам всё равно не позволил…
Часы в углу начали бить – низким, гулким звоном.
18
– Ого, Сорог, уже три часа? Самое подходящее время, не находите? А теперь, пожалуйста, сидите тихо и без телодвижений. Не мешайте дяде работать. – Он коротко вздохнул, и я понял его: такими средствами ему ещё не приходилось пользоваться, а всякая новизна волнует. – Ну, начнём…
Он повернулся в нужную сторону и начал. Я внимательно следил и слушал, а во мне, в моем сознании и в душе, была буря. Похоже, я проиграл. Он не сделал ни единой ошибки, все слова были правильными и употреблёнными вовремя. Сейчас он убьёт Лигу, а затем и меня. И я, надо признать, это заслужил: своими руками вооружил его, теперь его уже ничто в мире не остановит…
Пять минут прошло. Всё идёт к финалу. Сейчас он приступит к произнесению последнего Слова – Слова исполнения.
Похоже, решение номер три оказалось неверным. Ты ошибся, Сорог.
Зазвучали первые звуки. В слове исполнения их двенадцать, два полуслова: семь звуков и пять. Оно даже не произносится, оно поётся – протяжно, чётко, а мне остаётся только считать звуки. Один, второй… пятый, шестой, седьмой…
Ко второму полуслову Бревор не успел перейти.
Он круто повернулся, взглядом нашёл мои глаза. В его глазах была обида. Глубокая, как смерть. Рот распахнулся в гримасе боли. Ничего, просто тромб.
– Сорог…
Жизни его хватило только на моё имя.
Нет, третье решение было всё же самым правильным. Передать ему всё, утаив только Большое Правило: «Если обладатель Знания применяет Слова Смерти к человеку, их действие обращается лишь на него самого. Это закон».
И другое пришлось очень кстати, тоже утаённое от него: мало передать свойства, их надо ещё закрепить в новом обладателе – иначе они уже через час возвращаются к прежнему носителю. Закрепления я не сделал. Но теперь надо ждать не менее получаса, пока всё не вернётся ко мне.
Полчаса оказалось для Лиги слишком большим сроком. Она потребовала связи, хотя я запретил ей делать это. Но я слишком устал, чтобы сделать ей выговор.
– Сим, прости, но я не могу не сказать тебе: я не утерпела и позвонила домой…
– Он умер, да? Лимер?
– Откуда ты знаешь?
– Бревор сознался. Переживаешь?
– Ты шутник. А что ещё он сказал?
– К сожалению, больше ничего не успел. Увы. Я предполагаю, то был тромб. Придётся позвонить в инстанции – хотя бы в полицию, медикам… Умер, что называется, своею смертью. Никакого криминала.
– Сим… Спасибо.
– Только-то?
Но Лига умеет быстро приходить в себя.
– Остальное – при личном свидании. Но если ты через десять минут не появишься здесь – я уеду. Уже вызвала машину. У меня полно дел. Фирма…
Она дала мне десять минут. Втрое больше, чем нужно, чтобы вернуться в моё жилище.
– …Но если не успеешь – знаешь, приезжай вечером – ко мне. Адрес дать?
– Да узнал уже – так, на всякий случай.
– Сим, ты нахал!
А кто-то смеет ещё говорить, что женщинам чужда благодарность!
День после соловьёв, год седьмой
Мелодия, красивая, как бабочка, шелестела и звенела, как бабочка, влетевшая невзначай в комнату – как бабочка, что ищет путь назад, на волю, и телом заставляет стекло звенеть.
Мелодия заставила проснуться. Легко, без обычного усилия. Без песка под веками. Без ощущения скрипящих суставов и гнилостного вкуса невыспанности. Без тяжести прожитых пятидесяти лет за плечами.
Проснуться и протяжно зевнуть, вызывая странный звук, в котором протянулись все гласные, переходившие один в другой, как цвета в радуге.
Зевнуть, выдыхая остатки сна. Освобождая лёгкие для первого осознанного вдоха, с которым новые силы наполнят тело.
Зевнуть и насторожиться. Прислушаться, чтобы вовремя уловить тихие шаги первой неприятности.
Он вслушивался, отделив затылок от подушки, глушащей звуки. Но извне не доносилось ничего.
День начинался не с неприятностей? Это было загадкой и счастьем.
Мелодия всё звучала. Выходило, что не сон породил её; она жила и на самом деле, была существом, чьё бытие не зависит от стороннего восприятия.
Тогда он нерешительно улыбнулся, по очереди поднимая уголки рта.
Он – Герван Степул Кантир, муж, отец, а следовательно – гражданин, плавным движением спустил ноги с постели и сел, чуть покачивая головой в такт музыке.
Эта мелодия звучала в доме – в этом самом доме – и двадцать один год тому назад. Всё оставалось по-прежнему. Неизменность была достоинством жизни.
Качая головой, как глиняный болванчик, Герван Кантир глядел на пальцы спущенных на пол ног – желтоватые, с ребристыми ногтями, чуть скошенными от неладной обуви, стеснённые, почти сросшиеся, сверху вниз треугольные. Очень редко по утрам выпадало ему время, чтобы посмотреть на свои пальцы. А это плохо: человек должен знать себя. Но сегодня уж такой день выдался, с самого пробуждения удачный. Герван даже позволил себе пошевелить пальцами ног. Это почти развратное действие принесло ему ощущение странной свободы.
– Экузинаст! – сказал Кантир вслух.
Слово не обладало общепринятым смыслом. Герван сам придумал его много лет назад для внутреннего языка, для разговоров с самим собой. В его лексиконе было много таких слов. Сказанное выражало полное довольство.
