Весна сменяет зиму - Дмитрий Шелест
– Какова ваша роль?
– Моя роль заключается в том, чтобы следить за исправностью механизмов, я слежу, чтобы детали работали слаженно и без сбоя. По возможности произвожу ремонт сломавшихся, либо меняю их на новые, удаляя старые. Вы же, Чак Зит, обеспечиваете жизнеспособность нашего слаженного механизма, чтоб его не заменили другим. Ваша шестерёнка стала плохо работать, но всё же исполняет свои основные функции, только без желания и блеска. Задумайтесь о своём месте в нашем механизме, вам не прожить без нас.
Чак вновь умолк, переваривая сказанное партофицером, по обе стороны от них словно гнилые зубы, возвышались бывшие многоэтажки жилых кварталов, ныне превращённые в развалины. Город продолжал жить своей странной и пугающей жизнью, он всё ещё жил, сопротивлялся и сражался, где-то даже остались жить особо отчаянные граждане. Двоих таких Чак сопровождал взглядом, стараясь отвлечься от наставлений Ломера. Он наблюдал, как пара худых и одетых в рваные лохмотья стариков плелись вдоль дороги и попрошайничали у солдат. Муринцы хохотали и оскорбляли медивов, давая им пустые коробки и обёртки из-под шоколада и печенья. Вдруг партофицер окрикнул звонким голосом обоих и строго велел подойти к нему. Испуганные старики мигом подскочили к мужчине в чёрном мундире, ибо уже знали, что таких нельзя игнорировать, глаза их были пусты, руки худые и дрожащие, они были такие тощие, что даже редкие порывы ветра, могли сбить их с ног. Чак смотрел на них без жалости, скорее с презрением. Ему хотелось поскорее уйти, но Ломер великодушно дал каждому по талону, с которыми старики могли пять дней есть в общественной столовой, после чего добавил.
– Запомните мою фамилию, я полковник Ломер, если кто захочет их отобрать у вас скажите, что я дал. А теперь идите прочь.
Чак с омерзением смотрел, как умирающие с голоду старики падали к Ломеру в ноги и засыпали самыми лестными словами. В них не оставалось уже ничего человеческого, лишь желание жить и благодарили бы они сейчас хоть кого, лишь бы заполучить желанный жёлтый талончик, за которые в оккупированном муринцами Брелиме, могли убить, такие же обезумевшие от голода медивы.
– Зачем вы им дали талон? – спокойно спросил Чак, стараясь скорее уйти от молящихся на партофицера стариков. – Они же всё равно вас ненавидят, сколько их таких, днём молящих эти талоны, а ночью стреляющих нам в спины и сжигающих наши ночлеги?
– По-вашему, Чак Зит, мы должны их перебить? Партия считает, что медивов можно переучить и подчинить, путём кнута и пряника. Партизаны есть всегда, но мы должны показать гетерцам, что под властью партии можно жить и сытно есть, если смириться с ней. И тот медив, что будет работать на общее благо – будет сыт и одет, а тот, что по ночам стреляет, будет казнён и под пытками выдаст всех своих сообщников. Мы будем жестоко карать всех тех, кто смеет поднять свой нос, ведь отныне хозяева на этих землях будут котивы, сплочённые партией. Верховный совет даже рассматривает создание третьего подразделения партии для включения в него медивов. Так, что мы должны быть иногда благосклонны к нашим пока, что врагам. А в будущем, те, кто подчиниться партии и Мауту, помогут нам управлять новыми землями. Вам товарищ сложно понять все великие замыслы партии, да и ни к чему вам это, у вас своя цель у нас своя.
– Так, что мне делать с собой, товарищ партофицер? – не желая, что-либо менять спросил Чак в желании скорее отделаться от нудного собеседника.
– Меньше думать и больше верить, и не мешало бы посещать мои лекции. Они бывают очень даже интересны.
– Мои солдаты не любят ваши лекции.
– Передайте своим солдатам, что я не обижаюсь, ведь они не обязаны это любить. Сомневаюсь, что вы особо любите бриться или стирать свои грязные носки, но всё же это часть вашей жизни, так и мои лекции. Они дополняют общий образ и виденье мира для ваших молодых солдат. Кстати, мы уже пришли, можете быть свободны товарищ Зит, но помните, я вас держу на карандаше, у меня таких как вы десяток и за каждым я смотрю во все свои два глаза. Не оступитесь и думайте о сказанных вами словах.
Ломер крепко пожал своему собеседнику руку, пожелал удачного дня и пошёл прочь. Чак некоторое время молча стоял на улице, разглядывая окрестности, в небе с оглушительным рёвом пролетели несколько реактивных истребителей, над городом сияло ясное летнее солнце, становилось жарко, жужжали мухи, громыхала стрельба.
– Попробуй не задумываться среди этого кошмара, – буркнул Чак и сплюнув в сторону пошёл в расположение роты.
***
День пролетел незаметно, ежедневная фронтовая рутина была скучна, но помогала привыкнуть к условиям постоянной стрельбы. Погода наладилась и как только солнце стало пригревать раскисшую жижу дорог, в небе тут же загудели реактивные двигателя самолётов, что словно птицы летели косяками, только не на юг, а на запад, неся в своих стальных лапах кассетные бомбы и напалм, что безжалостно выжигал остатки жизни в городе. К вечеру состоялся крупный налёт на позиции генерала Пфлюка, на северной окраине города, где когда-то располагался спортивный городок и стадион, теперь же это была крепость, за которую, в отчаянных сражениях сталкивались соединения северной дивизии Муринии и добровольческие подразделения фавийцев и ашабашевцев. Зит с тоской смотрел как в стороне стадиона в небо взмывают едкие облака чёрного дыма, как он слышал снаряд попал в колону с топливом, взрывы слышались до сих пор, но сердце подсказывало ему, что и в этот раз атака муринцев захлебнётся. И сердце его не подвело,
