Весна сменяет зиму - Дмитрий Шелест
– Старший лейтенант Зит, вам легче? – даже в лишённом эмоций голосе партофицера, Чак уловил нотки сарказма, но не подал вида.
– Да, подышал воздухом и сразу полегчало.
– Сразу? Вы на полчаса опоздали.
– Не совсем сразу, но сейчас мне уже легче. Разрешите идти, солдатам пора в роту.
– Я думаю ваши солдаты и без вас найдут дорогу, а вот с вами я хотел бы прогуляться. Вы найдёте для меня десяток минут свободного времени? – голос Ломера въедался в уши и раздражал своей интонацией.
– Думаю дойдут, да, дойдут. И отчего бы нам с вами не прогуляться, – не испытывая ни малейшего желания к такой прогулке, ответил Чак.
Чак велел бойцам идти в роту и доложиться капитану Орену, о том, что он чуть задержится. Солдаты с сожалением глянули на безрадостное лицо старшего лейтенанта, после чего строем пошли прочь по раскисшей дороге, звонко чавкая сапогами по грязи. Он обернулся к Ломеру и услыхал как в строю его бойцов раздался хохот, не было сомнений, что молодняк шутит над своим командиром.
– Я знаю, Чак Зит, что вам хотелось бы избежать моей компании, но не переживайте, я вовсе не отниму у вас много времени. Скажем так, я компенсирую те минуты, которые вы решили посветить сигаретам, а не моей лекции, – каждое слово было пропитано лживой вежливостью.
Чак не ответил, а лишь улыбнулся и кивнул головой. Ломер предложил прогуляться до расположения его роты другим путём, а Зит всё никак не мог понять, что этому, не приятному для него, человеку нужно. Поначалу разговор был кислым и не совсем складным, партофицер спрашивал его о службе в горохране, о ШРОНе и семье, как будто изображал из себя психолога, что пытался добраться до некой проблемы, но Чак слушал его плохо и отвечал коротко и несвязно, предпочитая изучать глазами руины домов. Наконец Ломер замолчал и как будто взвесив все ответы своего собеседника заявил.
– Вы раньше верили в партию и Маута, вы были патриотом, но теперь, я с уверенностью могу сказать, что вы изменились.
– С чего вы взяли, товарищ партофицер? – резко, переведя взор с выгоревшей школы на собеседника, заявил Чак и голос его стал настороженным.
– Не переживайте вы так, Чак Зит. Моя цель вовсе не в том, чтобы выявить в вас врага или вредителя. Вы мелкая рыбёшка для меня. Даже если вы сейчас начнёте бранить нашего лидера, я не распоряжусь о вашем аресте. Нет. Вы просто интересная личность.
– В чём же я вам интересен?
– Вы представитель некой прослойки нашего общества. Не самой полезной, но всё же пока не опасной. Вы, товарищ, начинаете много думать, хотя думать то неплохо, партия приветствует умных сограждан, учёные и учителя у нас в почёте. Вы слишком много думаете о происходящем, о нашей цели и миссии в этом мире. Вы нарочно разрушаете в себе чётко слаженный мир, пусть не идеальный, но продуманный и гармоничный, – голос Ломера был столь спокойным и взвешенным, что Чаку становилось не по себе. – Вы пережили жестокую школу жизни, ШРОН – это штука страшная и представляет собой лотерею, в которой немногим удаётся вытащить счастливый билет в жизнь. Вам повезло, но суть не в этом. Многие проходят через подобные жерла войны, кто-то был в штрафниках, кто-то в суровых боях, кто-то видел вещи столь ужасные, что не может спать. У каждого человека своя грань ужасного, кому-то достаточно увидеть вражеский самолёт и испытать дикий ужас. На каждого потрясения действуют по-разному, кто-то ищет оправдания, кто-то привыкает, некоторые сходят с ума. Но в вас и вам подобных начинает расти некий вирус, который заставляет вас задумываться и искать ответы.
– К чему вы ведёте? – не понимая слов Ломера, перебил его Чак.
– К тому я веду, Чак Зит, что вы не верите партии, вы воюете не за идеалы котивов, не за великую Муринию. Вы потеряли ценность общего дела. Весь ваш мир уместился лишь в вашей шкуре. Вы стали много думать и нашли вроде бы логические опровержения нашей идеологии. Ваш внутренний мир разрушен, вирус повредил фундамент вашего идеологического спокойствия, но беда в том, что разрушив прежние идеалы, вирус не дал вам новых. Вы индивид, но ваша индивидуальность не нужна нашему обществу. Вы не симпатизируете врагу, но и симпатии к своим испытываете всё меньше, сложно записать таких как вы во враги, ведь вреда не причиняете. Но придёт время и если мы не победим этот вирус себялюбия, то развалиться наша армия, а за ней страна и общество.
– Вы хотите меня излечить?
– Честно? Да, хочу. Вас и всех подобных вам, но если это невозможно, то я постараюсь не допустить развития этого вируса среди молодого пополнения. Партия упустила на начальном этапе войны этот вопрос, веря в своих солдат, как будто они роботы. Партофицеры не проделывали должной работы с воюющими на фронтах солдатами и от того дали возможность проникнуть в умы муринцев вирусу.
– Чем плох солдат, если он хочет выжит? – осмелился вступить в спор Чак, чувствуя, что Ломер ждёт этого. – Ведь если он хочет выжить, то значит будет стараться убить врага, дабы не дать тому лишить его жизни. К тому же предатели много хуже нежели солдат с разумом.
– Предатель он несомненно опасен и его следует уничтожить. А что делать с солдатом, который идя в атаку думает, нужно ли ему это?
– Заставить идти в атаку и не думать.
– И как у вас? Получается не думать?
– Не получается.
– Это потому, что в вашей голове витает червь сомнения.
– Сомневаться свойственно человеку.
– Разве? Человеку свойственно верить. А верит человек в то, во что подсознательно хочет. Ведь если ребёнку говорить, что он умный, когда все вокруг гордятся умниками и восхваляют их, то тогда дитя искренне поверит в свой ум, даже если на деле он туп.
– Но мы же не дети?
– Дети. Все мы такие же дети. Мы верим лишь в то, что хотим и если правда не соответствует нашим внутренним идеалам, то мы найдём кучу
