Алексей Ефимов - Макет мироздания
…Роились миры, существа, люди, звезды. Они падали, мчались в бесконечных морях света, среди странных, ни на что не похожих форм, в радужно переливающейся пустоте, пронизанной яркой, как солнце, кристаллической решеткой. Они вырвались из этого пространства, чтобы оказаться в синем полумраке, — в нем вращались темные колонны бесконечной высоты. Они видели взрывы в звездной бездне — миры, обращавшиеся в медленно растущие шары пламени, такие огромные, что их рост не был заметен глазу. Стремительно проносясь среди грандиозных конструкций, они попали в мир света и сверкающих немыслимых переплетений — там совершалось движение, нечто столь сложное, что их сознания отказывались это понимать…
* * *…Потом их поглотила растерянность. Их потрясенным глазам предстало нечто немыслимое, — растянувшийся на тысячи лет взрыв галактического ядра, огненный вал, пожирающий миллиарды звезд — но не хаоса, нет. Огонь обретал форму, сияющий газ перерождал сам себя, становясь твердью, плотью невероятного сооружения, состоящего из мириад плоских, размером с планету, многоразличных миров. Они летели меж них, зная, что все они — части единого огромного мира.
В его центре раскрылись гигантские ворота в пустоте — многогранник из линий синего пламени, внутри которого плавился вакуум. Анмай понял, что видит Ворота Соизмеримости, связавшие этот невообразимый мир с множеством других подобных миров, затерянных в межгалактической пустоте или освещенных роями вращающихся вокруг них звезд — связавшие через дополнительные измерения, не существовавшие, но созданные вместе с ними. Они видели Ворота, из которых било неиссякаемое пламя, идущее от самых пределов мироздания. Анмай видел туннели, ведущие за эти пределы, в иные, невообразимые миры. Он попытался влететь в них — во все сразу…
* * *…Произошло нечто вроде взрыва — они мчались сквозь пламя и тьму, сквозь нечто непредставимое. Потом — только мрак. Из вечной, изначальной, не знающей света тьмы выплыла грандиозная конструкция. Анмай не понимал, как они могут видеть ее в полном мраке — похожий на звезду многогранник, по сравнению с которым Линза была крошкой. Они вместе ощутили, что это нечто очень важное, ключ, ворота в стене, замыкающей все сущее — они видели ее и их сознания отказывались идти дальше…
* * *Вдруг он оказался один, стоящий на огромной, уходящей в бесконечность равнине. Это было мертвое поле камня, растрескавшееся, неровное. Он чувствовал твердое ледяное крошево под босыми ногами, такое же реальное, как ровный холодный ветер, треплющий волосы и овевающий его нагое тело. Горизонта не было. Равнина действительно уходила в бесконечность, в беспредельность…
— Пустыня Одиночества, — сказал себе Анмай.
Он взглянул вверх. Небо над равниной — бесконечно высокое, тусклое, белое — усеивали звезды. Не светлые, даже не черные, а серые. Анмай не понимал, как может их видеть. Вокруг царил покой — вечное, нерушимое спокойствие. Он понял, что это граница между его миром и Бесконечностью — и что Хьютай стоит на такой же равнине.
Он не увидел, а почувствовал ее — так слабо, словно она была уже по ту сторону. Вместе они, наконец, смогли заглянуть в Бесконечность, достичь ее края — и поняли, зачем создан и существует мир, и они сами. Их поглотила полнота радости — и с ней Анмай проснулся.
* * *Он увидел мертвенный свет прямо перед глазами — дезинтегратор валялся рядом с ним. Вздрогнув, Анмай отключил оружие и сел, чувствуя онемение и боль в затекшем теле, — оно почти не слушалось его. Он был весь обсыпан черной пылью, жирной, словно графит — она покрывала его одежду и кожу толстым слоем, осыпаясь со ставших тяжелыми волос. Он попытался отряхнуть ее, но тщетно — ее можно было разве что смыть. Особых неудобств, она, впрочем, не доставляла.
Он изо всех сил старался вспомнить конец сна, то удивительное понимание всего, единство… он разделял его с Хьютай… Он чувствовал, что воспоминание осталось, но оно скрылось в темноте. Анмай яростно встряхнул волосами и до боли сжал голову, пытаясь… Тщетно. Оно ушло. И не вернется, пока он и впрямь не достигнет цели…
Но другие воспоминания уцелели. Анмай понял, что его сознание, память, на самом деле несравненно больше, чем он думал. Он не представлял, грезилось ли ему будущее, или все это произошло когда-то в прошлом, но был уверен в одном — все это случилось когда-то или случится потом, это не было фантазией или видением.
Он еще раз встряхнул головой и осмотрелся. Он лежал на какой-то плоской крыше, под тучами, вроде бы в том, первом зале — совершенно не зная, как он сюда попал. Все его вещи были с ним, в полном порядке. Силовой пояс действовал. Он проверил его и поднялся в воздух. Хьютай исчезла, но он по-прежнему чувствовал Айэта и знал, где сможет его найти.
* * *Айэт не сразу понял, что пришел в себя. К реальности его вернул холод, от которого он начал дрожать. Он лежал на том же месте, у сырой стены полуразрушенного подвала, весь обсыпанный мельчайшей тяжелой пылью. Когда он заставил себя встать, она осыпалась с него, словно песок. Юноша помотал головой, чтобы вытрясти ее из волос, потом отряхнулся. Кожа его, правда, осталась совершенно черной, жирной и блестящей и он сомневался, что Анмай — или вообще кто-либо — сможет его узнать. Но все его вещи остались на месте и Айэт жадно схватился за лазер. Он помнил, как его несло куда-то в прохладных, гибких волнах, мягко скользящих по коже — они проходили сквозь него, увлекая все глубже в небытие…
Когда он уснул окончательно, его поглотили тягучие, бесконечные сны. Они были очень тяжелыми. Айэт никак не мог проснуться. Ему снилось, что он просыпается — и он просыпался в новом сне, еще более тяжелом и страшном, чем прежде. Нагой и дрожащий от холода, он бродил по коридорам какого-то огромного здания — казалось, целую вечность, каждый раз вздрагивая, когда его босая нога касалась ледяного камня. Он то поднимался по бесконечным лестницам, то шел по анфиладам темных комнат. В полумраке он не мог видеть цветов, все казалось ему серым, плоским, едва различимым, а вокруг бродили темные призраки. Он боялся их, хотя знал, что увидеть его нельзя — покрывающая его черная пыль переливалась странными оттенками и его тело словно бы стало прозрачным — все окружающее просвечивало сквозь него. Но вот его ощущения во сне были реальными — даже сильнее и ярче, чем наяву — и это оказалось особенно мучительно. Он проползал в узкие, тесные щели, карабкался по крышам на огромной высоте, спускался вниз, погружаясь в блестящую, вязкую жидкость. Все время ему было невыносимо холодно. Ледяной пол обжигал босые ноги, словно раскаленный, но он пробирался в полумраке, сером, бесцветном, все более странном, все дальше.
И это было лишь начало, вход. Потом Айэт оказался в смутной, темной Вселенной, в неисчислимом множестве жизней одновременно. Казалось, в них прошли тысячи лет. Воспоминания о них были врезаны в него неизгладимо — хотя ему вовсе не хотелось вспоминать. В некоторых реальностях он становился автором или жертвой мучений, столь изощренных, что они превращались в искусство почти экстатическое. Или он просто становился другим — живущим в темном мире ради темных удовольствий — и это очень нравилось ему.
Но Айэт видел и истинную Вселенную — пространство, необычайно глубокое, затененное призрачными, синеватыми туманностями, в которых тонули неисчислимые рои звезд, но заселенное. Мириады тускло-серебристых спиральных конструкций пронизывали его, протянувшись из бесконечности в бесконечность бритвенно-тонкими слоями. Мелкие группировались вокруг крупных, следуя изгибам их спиралей, они становились все больше, сами превращаясь в центры маленьких скоплений — и этот неправильный, поразительно сложный узор тянулся, насколько хватал глаз. Все было безупречно четким, резким и лишь бесчисленность мелких деталей давала Айэту представление о невообразимых размерах этого космического города. Он видел другие, такие же бритвенно-плоские города, но уже цельные — перистые палевые пластины, рассыпавшиеся разрезными спиралями, состоявшими из еще меньших и еще — пока его глаз не тонул в тончайшей паутине самоподобного кружева. Иные города казались ему сплетенными из безупречно изогнутой синеватой проволоки — загнутые влево перепончатые, фестончатые изгибы, состоявшие из еще меньших, шествующие друг за другом, словно вырастающие у берега волны. Цепочки ажурных тяжей закручивали их в спирали, и, истончаясь до невидимости, сбегались лучами мохнатых плоских солнц. Это было немыслимо красиво — и немыслимо чуждо.
И еще более странное — бархатно-черная сфера, повисшая в пустоте, облепленная другими — все меньшими, сидящими друг на друге в какой-то неравномерной, непонятной гармонии. Мертвенно-синее сияние обрамляло их, мягко растворяясь в пустоте, пронизывая себя спутанными, ажурными нитями — они тянулись в бесконечность, образуя непредставимо сложный узор. В них запуталось множество тускло-серебристых светящихся сфер, похожих на луны — больших и столь крошечных, что они едва были заметны. Айэт чувствовал, что это — что-то необычайно древнее и важное, одно из тех немыслимо далеких, затерянных на самой окраине мироздания мест, что придали ему форму и дали законы, благодаря которым все живое появилось на свет. Это ощущение неизмеримого покоя и силы Айэт просто не мог выразить, но сейчас его интересовали более насущные вещи.
