Утро под Катовице. Книга 1 - Николай Александрович Ермаков
— Хрен тебе, а не постельный режим. Сегодня, так уж и быть, отдыхай, а завтра, после завтрака чтобы был на разводе, найдем для тебя дело.
Ну что за жизнь?! В расстроенных чувствах добрел до склада, забрал винтовку, телогрейку и унты, отдал Калинину свою простреленную и окровавленную гимнастёрку на списание и получил новую (вообще так не положено — я должен был ее заштопать и отстирать, но по знакомству и из уважения к моему героизму старшина пошёл мне навстречу). Пока перешивал петлицы, мы с ним пообщались. Я в очередной рассказал о ставших уже легендарными боях на кордоне и на лыжне, он поведал мне о местных новостях — о пополнении в нашей погранроте, о сложном положении на приближающемся фронте, грохот которого был уже хорошо слышен в Питкяранте. Потом он угостил меня чаем с конфетами — хорошо живёт старшина — и мы, ругая январскую стужу, вместе пошли в нашу избу, где застали Павлова и одного из его санитаров. В доме было хорошо натоплено, поэтому я сразу завалился спать.
На следующий день после завтрака я прибыл на утреннее построение и занял место на левом фланге позади старшины, надеясь, что Волков передумает и разрешит мне ещё три дня бить баклуши, ну или вообще забудет про меня. Однако мои призрачные мечты не сбылись и я был отправлен на лесозаготовку вместе с третьим отделением четвертого взвода, с предупреждением, что от меня требуется не махание топором, а организация караульной службы. После развода я нашел командира отделения Юру Гордеева, назначенного старшим на это важнейшее дело. Тот, пока мы стояли в очереди за сухим пайком, рассказал, что дрова кончаются, а поблизости от города только сосна растет, вот и решили послать отделение на лесозаготовки в берёзовую рощу, что в семи километрах к юго-востоку, дабы заготовить дров. По мне так и сосной топить можно, тут война идёт, а начальству берёзу приспичило. Однако, приказ есть приказ, и наш отряд, подготовив инструмент и волокуши отправился в указанном направлении.
За час быстрого хода по накатанной лыжне мы добрались до рощи и приступили к делу. С Гордеевым мы договорились, что он назначает на охрану трёх красноармейцев, которые каждый час будут меняться с лесорубами. Обойдя наш лагерь вместе с выделенными в караул бойцами, я расставил их по своему усмотрению, а сам стал ходить по кругу, периодически заруливая к костру, чтобы отдохнуть и отогреться, а то ведь минус тридцать — холодно! Судя по тому, что я видел, большинство парней к рубке леса были привычные и работали довольно быстро, до часу дня успев повалить шесть крупных деревьев, обрубить на них ветки и распилить на пригодные к транспортировке на волокушах бревна. Я же за это время набрал пару килограммов мороженой рябины — весь мой предыдущий урожай остался на кордоне.
Выполнив первую часть работы, мы пообедали, после чего бойцы впряглись в волокуши и мы отправились в обратный путь. Разумеется, за одну ходку мы физически не могли вывезти весь заготовленный лес, так что сегодня нам предстояло сделать ещё один грузовой рейс. Мы с Гордеевым шли без волокуш, я — в головном охранении, он шел замыкающим. Обратный путь с грузом занял у нас почти два часа и в половине четвертого мы доставили бревна к зданию штаба. После чего, не медля, развернулись и вновь направились к вырубке. Вернувшись после второго рейса в Питякранту, около штаба я, неожиданно для себя, встретил Тошбоева, который по моему мнению должен был находиться на кордоне. Равиль выглядел очень измотанным, потухший взгляд, опущенные плечи говорили о том, что ему в последнее время было очень нелегко. Однако увидев меня, он постарался улыбнуться и раскрыл руки для объятий. После того, как мы крепко обнялись, я коротко спросил Тошбоева:
— Как там? — подразумевая, в первую очередь, положение на кордоне.
— Да уже никак… — Равиль снова погрустнел и оглянулся по сторонам, — У тебя в казарме тоже толпа?
— Да нет, я же в крайней избе со старшиной и санитарами живу, — ответил я, понимая, что Тошбоев не хочет разговаривать на улице, — Сейчас наберу каши в котелок и айда ко мне, — на сегодня лесозаготовка закончилась, так что до следующего утра я был свободен.
Мы вместе подошли к полевой кухне, вокруг которой народ уже рассосался и получили в котелки вечернюю пайку макарон по-флотски. Зайдя в избу, я обнаружил, что санитарное отделение находится уже здесь в полном составе, в том числе и Ваня Мухин, который был прикомандирован вместе со мной к первому взводу. Конфисковав у них керосиновую лампу, мы с Тошбоевым прошли в спальню, где и расположились с максимальным удобством. Видя, что товарищ находится в крайне расстроенных чувствах, я достал свою заначку — фляжку со спиртом, плеснул на донышко кружек и развел водой. Потом нарезал сала — Равиль хоть и был по происхождению татарином, за два года службы уже привык к свинине, являющейся неотъемлемой частью воинского рациона. Опрокинув по пятьдесят грамм, мы закусили бутербродами с салом, потом я приступил к каше, а Тошбоев приступил к рассказу:
— Нет больше нашего кордона… — от этих своих слов он ещё больше погрустнел и, переведя взгляд на фляжку, спросил, — Давай ещё?
Я молча плеснул ему спирта, воды он добавил сам и сразу же выпил. Себе я наливать не стал, так как в общем-то никогда не был любителем пьянства.
— Ещё десяти не было, — продолжил рассказ Равиль, — Патрули уже ушли, на кордоне только четвертое отделение оставалось. Мы услышали стрельбу с севера, куда третье отделение ушло. Заняли позиции, а там сотни полторы финнов на лыжах, — товарищ сделал паузу и принялся за кашу, видимо спирт разбудил его аппетит, — Подпустили их поближе и врезали из пулемета и винтовок. Человек двадцать ихних положили. Место там ведь хорошее, помнишь? Но эти гады на штурм больше на пошли, а попрятались стали лупить из минометов. А наверху
