Утро под Катовице. Книга 1 - Николай Александрович Ермаков
Да, жаль парней… Я ведь со вторым отделением уже и сдружиться немного успел за два дня плутаний в патруле, а трое бойцов так вообще со мной в одном шалаше жили, на одном костре пищу готовили. Тоска…
— А комиссар теперь Бондаренко хочет под трибунал отдать, за трусость, говорит! — закончил Равиль свой печальный рассказ и вопросительно посмотрел на меня.
Я его понял правильно и налил спирта в наши кружки:
— Помянем…
После того как Тошбоев ушел, я, на сытый желудок и хмельную голову лег спать, хотя ещё не было даже девяти часов вечера и до следующего утра успел хорошо выспаться.
На следующий день меня снова определили на лесозаготовку, однако теперь мы получили указание рубить сосны сразу за околицей, что меня могло бы обрадовать, если бы не паршивое настроение из-за гибели товарищей. Вообще, не понятно зачем я тут был нужен — дровосек из меня никакой — бок ещё болит, в охране нет никакого смысла, так как поблизости наши патрули, охраняющие подступы к городу. Лучше бы на кровати полежал. Однако, раз приказали, ходил на лыжах вокруг вырубки, но больше сидел у костра — холодно! Сегодня весь день была слышна артиллерийская канонада — в пяти километрах севернее города шли ожесточенные бои, финны ещё одиннадцатого января перерезали дорогу, которая шла от Питкяранты к позициям сто шестьдесят восьмой дивизии и наши безуспешно пытались её отбить. Плачевное положение наших войск более ни для кого не было тайной, но старались об этом в компаниях больше двух человек вслух не говорить, чтобы не нарваться на обвинения в распространении пораженческих настроений. Мне полный расклад по ситуации сегодня во время завтрака дал Тошбоев, временно исполнявший обязанности командира первого взвода и присутствовавший в штабе на утреннем совещании. Однако, не смотря на то, что фронт вплотную приблизился к Питкяранте, здесь не было заметно никаких признаков подготовки к обороне, что на мой взгляд являлось преступным легкомыслием. Хотя бы траншеи за околицей вырыли.
Сегодня бойцов не отрывали от рубки деревьев для несения охранной службы, да и возить бревна было недалеко, поэтому леса заготовили достаточно, чтобы не беспокоиться о дровах ближайшие месяц-полтора. После ужина я потратил час на расчистку снега во дворе и приусадебном участке нашего дома. По крайней мере это так выглядело со стороны. На самом деле я по мере возможностей готовил наш двор к обороне, как никак мы расположены на самой окраине — за забором начинается поле, скорее всего служившее выпасом для скота, а дальше, была опушка соснового леса, до которой не было и пятисот метров. Будь моя воля, я бы здесь вырыл хоть какой-нибудь окоп, однако такую инициативу могли расценить как паникерство, поэтому я ограничился только сбрасыванием снега к забору, чтобы было хоть какое-то заграждение со стороны леса.
На следующий день меня Волков вновь прикомандировал к первому взводу, в котором теперь было всего пятнадцать человек вместе с Тошбоевым и отправил патрулировать вдоль дороги на Салми в южном направлении. Можно было бы сказать, что это самый безопасный маршрут, но только не в ситуации когда враг на подступах городу, а финские лыжные подразделения чувствуют себя в лесу как дома. К тому же охраняемая нами дорога была единственной трассой, связывающей прифронтовую Питкяранту с тылами и финны вполне могли обойти город по лесам и попытаться перерезать дорогу, как это они уже многократно делали на этой войне. И пойдет на это дело не менее роты. А нас всего шестнадцать. Такая вот грустная арифметика. Но Волков нас усилить не мог, даже если бы хотел — подступы к городу тоже надо патрулировать и в расположении роты должно быть не меньше взвода в качестве резерва. С такими вот мрачными мыслями мы и ходили в патруль — каждый раз как последний. Однако в то время как у других взводов ежедневно происходили боестолкновения с небольшими финскими разведгруппами, у нас четыре дня выдались спокойными.
Восемнадцатого января возвращаясь с маршрута мы с тревогой вслушивались в звуки канонады, доносящиеся со стороны Питкяранты, и вот, когда нам до расположения оставалось около пяти километров, стало окончательно ясно, что бой идёт уже в самом городе. Мы тем временем подошли к просеке, идущей в восточном направлении, которая также должна была нами проверяться. Тошбоев приказал сделать привал и отозвал в сторону меня и командиров отделений.
— В само́м городе стрельба, — начал Равиль совещание временный комвзвода с очевидной информации, — Есть предложения?
— По имеющемуся приказу мы обязаны пройти по просеке до хутора и, осмотрев его, направиться в сторону города, — сообщил я ему не менее очевидный факт, а что он хотел услышать — разворачиваем лыжи и бежим к Салми? Так нас за такие дела под трибунал отдадут со всеми вытекающими.
— Остальные комоты хмуро покивали головами, выражая согласие с моим мнением. Хотя по ним было видно, что никакого желания лезть в мясорубку у них нет.
— Ну, раз все согласны, идём по просеке, к заброшенному хутору, Фролов, ты идёшь в головном дозоре и будь там предельно внимательным!
— Есть!
— Ковалёв, идёшь в голове основной колонны, я в центре, Корнеев замыкающим, боковые дозоры в том же составе.
— Ну что же, разумно — Вася Фролов парень сообразительный, идти будет медленно, внимательно осматриваясь по сторонам. Ни к чему сейчас спешка. К Питкяранте лучше подходить, когда уже стемнеет, в этом случае моё ночное зрение, о котором Тошбоев хорошо осведомлен, повысит наши шансы на выживание. Вскоре, перестроившись, мы отправились в направлении пустующего хутора. Завидя огороженные забором бревенчатые постройки, мы залегли в снег и Равиль отправил двух бойцов на разведку. Те вернулись через десять минут и доложили, что на хуторе пусто. Тошбоев уже собирался дать команду начать движение в обратном направлении, но я, осматривая в оптический прицел противоположную опушку, заметил там какое-то неясное движение, о чём и сообщил временному командиру взвода. Тот, поразмыслив несколько секунд, приказал взводу бежать на хутор и занимать оборону. Удобный предлог, чтобы задержаться здесь подольше. Если бы не
