Сергей Кусков - Золотая планета

— Хуанито, дружище, разговор есть.

— Слушаю. — Я был весь во внимании.

— Мы все прекрасно знаем, что ты вчера натворил.

Я кивнул.

— Так вот, сегодня ты забираешь документы и чешешь. И больше здесь до конца жизни не появляешься. Это ультиматум, даем времени тебе до пятой пары. Если после нее ты все еще будешь числиться здесь, пожалеешь.

Кампос был серьезен, как никогда. И он не шутил, не блефовал — больше чем уверен, он уже подготовил мне веселую вечернюю программу. Но то, что он говорил, не вязалось с его имиджем, с его поведением до. Кампос — не Иисус, чтобы что-то прощать.

— Откуда такая тактичность? С чего бы это ты меня отпускал, вот так, не отомстив?

Его лицо исказилось в гримасе. Ему не хотелось говорить, он попытался уйти от ответа:

— Я добрый. И справедливый. И не хочу лишней крови. Ты уйдешь, все забудут о случившемся инциденте и будут счастливы. Ты — что остался жив, мы — что не будем лицезреть здесь твой фенотип.

— Бенито, может, ты еще и вторую щеку подставишь?

— А?

Ясно, Библию он не читал.

— Не похоже на тебя. Где гарантии?

— Мое слово в присутствии пацанов.

«Пацаны» кивнули, как бы подтверждая этим незыблемость слова предводителя. Мне захотелось рассмеяться, но сдержался.

— Мое слово твердо. Если ты уйдешь отсюда с документами — ты уйдешь отсюда. Если решишь продолжать колотить свои бессмысленные понты… ты отсюда не уйдешь. Я ясно выражаюсь?

Я кивнул.

— И не вздумай пытаться сбежать. Я найду тебя везде, где угодно. Это будет делом принципа.

«Пацаны» вновь кивнули, подтверждая.

— Бенито, за убийство посадят даже тебя.

— Кто говорил об убийстве? Есть много способов отравить всю дальнейшую жизнь человека. Кстати, на камеры не надейся, они не спасут тебя. Я закопаю тебя прямо под ними. Хочешь на спор?

— Да нет, верю. — Я вспомнил последний разговор с Витковским. Нет, не помогут. — И все же, Бенито, откуда столько благородства?

Тот вновь замялся, но все же выдал:

— Я пообещал одному человеку, что не трону тебя. Дам тебе шанс. Если ты им воспользуешься — живи, если нет… — Он лаконично развел руками. — Но мне кажется, ты им не воспользуешься.

Это было утверждение. Выдав его, несвятая троица развернулась и пошла на занятия. Я долго еще стоял, обняв горгулью рукой, и пошел следом, лишь услышав предзвонок. Mierda, как все достало!

— Николь, иди сюда.

Я нашел ее в одной из оранжерей и поманил пальцем.

Она подошла, виновато опустив голову.

— Рассказывай.

— Что рассказывать?

Судя по залившей лицо краске и наворачивающихся слезах, я прав.

— Об излишнем благородстве Толстого.

— Я пойду…

Я схватил ее за руку, притянул к себе и поднял подбородок. Она опустила глаза, стараясь не встречаться взглядом.

— А как же все это? Наше «сопротивление»? Наши уговоры?

— Они убьют тебя. — Она заплакала. — Я буду с ним встречаться, а ты уходи.

— Почему, Николь? — закричал я на всю оранжерею.

— Я не хочу, чтобы тебя убили. Мне пора…

Она высвободилась и убежала.

— Не трогай ее. Она хочет как лучше. — Мне на плечо легла рука.

Я обернулся. Оба моих соратника по несложившемуся «сопротивлению».

— Вы тоже считаете, что мне надо валить?

Они покачали головой.

— Получается, все напрасно?

— Так будет лучше.

Я развернулся и молча пошел прочь. Они свой выбор сделали.

Хуан Карлос отмалчивался, делал вид, что занят. Правильно, что он может сказать? Чтобы я валил, для меня так будет лучше? Так я пошлю его, и он это знает! Лучше молчать. Единственный человек, порадовавший в тот день, была девушка, последняя оставшаяся «сопротивленка». Нашла меня после четвертой пары, ждала в коридоре. Когда я подошел, схватила за рукав и, оглянувшись, куда-то потянула.

— Их здесь нет. Они всегда, когда устраивают пакость, на занятия не ходят, — успокоил я, но она все равно вытянула меня в пустой коридор.

— Я понимаю, глупо спрашивать, что ты решил?

Я согласился:

— Разумеется, глупо!

— Николь дура. Прости ее.

Я недоуменно пожал плечами:

— Мне не за что ее прощать.

— Ты ей нравишься, и она решила тебя таким образом спасти.

— Я понял.

К чему этот разговор? Николь строит из себя мученицу, идущую на страдания ради дела добра? Я ее об этом не просил, скорее наоборот. Это ее проблемы, и только ее.

Моя спутница, к сожалению, не запомнил тогда ее имени, не стала развивать тему, а вытащила капсулу и развернула в планшет. Большой планшет. На нем была изображена подробная схема школы.

— Вот смотри…

Я внимательно вгляделся. Ни…чего себе! Вот это работа!

Девушка же принялась подробно объяснять, что здесь начеркано и как обозначено.

— Вот это вестибюль, вот фонтан. Здесь их человек пятнадцать. Наших, в смысле обучающихся у нас, чуть больше половины, остальные, судя по роже, конкретные урки.

— Откуда ты знаешь? — удивился я.

— Была там. Только что. Дальше, смотри сюда, это минус первый этаж. Вот выход со стороны столовой. Тут припаркованы три машины, внутри сидит не меньше десятка-полутора бойцов. Тоже урки. — Она сменила лист. — Это первый этаж. Вот выходы номер три, четыре и пять. Между ними большое расстояние, но там их тьма-тьмущая, человек пятьдесят. Примерно три десятка растянуты в цепочку, вот так. Остальные вот здесь, три машины, сзади. Даже если выскользнешь отсюда, перехватят вот тут.

Я кивнул.

— Там ты тоже была?

— Да.

— А что охрана? А гвардия?

— Ничего. Их там нет. Да и что они сделают? Ну, стоит народ, пиво пьет. А что морды уркские…

— А ты откуда знаешь, уркские или не уркские? — усмехнулся я.

— Здравствуй, Хуанито! — Она картинно развела руками. — Я из Южного Боливареса!

Я хмыкнул. Да уж, везет мне на девчонок из трущоб.

— Вот тут еще один выход должен быть. — Она ткнула в следующий лист. — Я проверяла, он закрыт. Но с той стороны все равно стоит еще машина, пять — семь человек. Плюс те, которые здесь, в резерве, от них это близко, доедут минуты за две.

— Ты и там побывала? — Я покачал головой, ошарашенный масштабами проделанной работы. — Когда ты все успела?