Изгой Проклятого Клана - Владимир Пламенев
А Глеб развернулся к нам и заговорил в открытую:
— Мы ожидаем приказов от князя Евгения. До тех пор мы останемся здесь, — он решил растянуть время. И даже бровью не повёл.
Ратибор невозмутимо скрестил руки на груди, смотря прямо Глебу в глаза и спросил:
— Вы бросаете вызов клану Яровых?
— Пока — нет, но игнорировать возможную угрозу использования демонических или родственных им сил — тоже не можем.
А тем временем один из наших гвардейцев протянул Святославу телефон. Тот взял его и быстро набрал.
Послышались гудки.
— Здравствуйте, князь Евгений, — Святослав пошёл в сторону, опираясь на свою трость. И отмахнулся от одного из гвардейцев, который собирался последовать за ним.
Я прислушался.
Но вот разговор Святослава уже не услышал. Мне что-то препятствовало. Точно какая-то техника защиты от подслушивания.
Глеб, нахмурившись, смотрел за Святославом.
Повисла тяжёлая тишина.
Два отряда вооружённых до зубов бойцов и магов стояли друг напротив друга. И каждый был готов вступить в бой в любой момент.
Как я оценивал наши шансы?
Выше, чем у Озёрских. Вот только сейчас перед нами была лишь меньшая часть всех сил клана Озёрских… Княжеского клана. И воевать с ним — это то же самое, что подписать себе смертный приговор.
Да и Император не оставит этого просто так.
Но и уступать, значило признать своё поражение и потерять авторитет.
А это недопустимо. Особенно в момент, когда внутри клана Яровых сменилась власть.
Пусть Яровые и были вассальным кланом. Но присягали они именно Императору, от чьего лица и управлял князь-наместник Евгений. Каждого нового князя-наместника выбирал Император лично. Пусть по традиции им обычно выбирался наследник предыдущего князя-наместника.
Через несколько минут прозвучал звонок. Со стороны Озёрских. Один из их бойцов поднёс Глебу трубку. Тот взял её и хмуро выслушал:
— Возвращайтесь, — вот тут я услышал из трубки голос князя Евгения. Без объяснений. Прямым приказом он отозвал своих людей.
Глеб хмуро ответил:
— Слушаюсь, Ваша Светлость, — он бросил на Ратибора последний угрожающий взгляд и уехал со своими людьми.
Святослав договорился.
С нашей стороны все выдохнули.
А я думал: насколько сильна была волна маны Аккура, что её ощутили за пределами особняка?
И кто ещё, кроме людей князя, мог её распознать?
Через полчаса мы со Святославом стояли в его кабинете. Ратибор тоже был рядом. Как и главы родов.
— Князь Евгений завтра приедет, — со вздохом сказал Святослав. — Ситуация в Новосибирске стабилизировалась. И он хочет лично узнать, что у нас происходит.
— А что происходит, Ваше Сиятельство? — справедливо подметил Стрельцов старший. — Мы тоже хотим знать.
— Неужели никто из вас не почувствовал, что изнутри вас больше ничего не сдавливает? — с вызовом спросил Ратибор. — Исчезло то, о чём каждый из вас был обязан молчать.
Стрельцов и Соколов старшие переглянулись. Покровский старший хмурил седые брови, он же и спросил:
— Вы про проклятье клана Яровых? То… что таится в подземельях усадьбы?
— Верно, — кивнул Ратибор. — Его больше нет. И раз Вы так легко говорите об этом, значит уже чувствуете исчезновение Пакта.
Покровский кивнул, говоря:
— Да, я сразу понял, что случилось. Но никогда не думал, что это возможно. В прошлом сильнейшие экзорцисты пытались избавиться от него, но никто не справлялся. Что же сделали Вы, Ратибор?
— Это не важно, — властным тоном сказал Святослав. — Кто и что сделал. Важно то, что нельзя раскрывать наши тайны, даже сейчас. Князь Евгений не должен ничего узнать. Но он обязательно попытается.
— Проще будет сказать ему, — нахмурился Ратибор. — Вы родственники.
— В политике родства нет, — резко ответил Ярослав. — Князь Евгений может ничего и не расскажет имперским экзорцистам, но получит способ давить на нас. Но я этого не позволю.
Его слова звучали решительно. Да так, что в глазах Стрельцова блеснуло уважение. Покровский оставался спокоен. А Соколов — хмур.
— Но как мы можем объяснить выплеск такой странной маны? — спросил Покровский. — Ваше Сиятельство, заставить всех одарённых да и неодарённых вокруг забыть об этом невозможно.
— И не надо. Я расскажу князю Евгению часть правды. Что Мстислав убил своего брата и отца, чтобы взять власть. Что он обратился к демоническим силам в одиночку. А завтра утром он будет казнён, ещё до прибытия князя Евгения.
— У князя-наместника всё равно будут вопросы, — сказал Соколов старший.
— Будут. Но я на них отвечу, — сверкнул глазами Святослав. — Мы с ним договоримся. На этом всё. Можете быть свободны все, кроме Руслана.
Я ощутил на себе подозрительные взгляды уходящих глав родов.
Больше меня интересовала тема, на которую Святослав хотел поговорить.
— Итак, — он соединил руки на рабочем столе перед собой. — У нас с тобой есть тема, которую князь Евгений точно поднимет. А именно — твой фамильяр. Господин Покровский рассказал мне, что Морозовы потребовали от тебя вернуть им вирма. И князь Евгений заставит меня приказать тебе это…
— Исключено, — жёстко сказал я. — Своих я не отдаю. Никогда. Ни при каких обстоятельствах.
Святослав поджал губы.
— Понимаю. И уважаю это. У меня к тебе есть особенное предложение. Я помню, насколько ты ценишь свою независимость. Поэтому я предлагаю тебе несколько… другой статус, нежели вассальный род.
— Поподробнее.
— Завтра, на церемонии я вручу тебе регалии твоего рода и передам его земли. Они несколько лет были заброшены. Так что там осталось только обветшавшее поместье. Сейчас у твоего рода нет ни денег, ни людей, ни влияния. А единственный его член — это ты. Со всем уважением, для меня такой вассал пока малополезен.
Я хмыкнул.
— Ты быстро вжился в роль главы клана, — подметил я. — Но я согласен с тобой. Я и сам не горю желанием присягать кому-либо.
Наши интересы в этом полностью совпадали. Пусть Святослав и был моим союзником. Но служить ему я не собирался.
А если дам клятву верности — её придётся соблюдать. Потому что я ценил своё слово.
Кажется, он выдохнул.
— Да, я догадывался. Поэтому предлагаю следующее: Северские получает статус свободного рода, но с союзным договором с кланом Яровых. В случае любых конфликтов мы придём к тебе на помощь, а ты придёшь к нам. Но при этом ты не должен будешь подчиняться мне, а мы —
