Кирилл Юрченко - Первач
Он говорил не громко. Создавалось впечатление, что он шепчет. Но голос его проник в сознание каждого. Многие расстались с оружием сразу и с готовностью. Но были упертые, кто продолжал крепко сжимать приклады и держать палец на спусковом крючке. Те отчаянные, о которых предупреждал Бакс. Эти успели оценить обстановку и, хищно скалясь дулами автоматов, теснились у ворот, отрезая ходы к бегству.
— Тихон Злотников?! — послышался испуганный голос генерала Антонова.
— Он самый, — Тихон продолжал вливать свой голос в их сознание. Это рождало дополнительное замешательство.
— Прошу бросить оружие! — повторил он.
С таким количеством энергии, что он вобрал в себя, Тихон прежде не имел дела. Бурля, грозя вырваться наружу, сила огня теснилась внутри материальной оболочки, которую представляло собой его тело. И он выпустил небольшую дозу в виде сгустков энергии, похожей по своим свойствам на излучения, рождаемые в Полосе.
Солдаты не видели, как эти импульсы растеклись по площади, но непременно должны были что-то почувствовать. И теперь каждый, кто захотел бы сделать дурное кому-либо, столкнется с такой же мощной силой противодействия. Генерал Антонов исходил злобой, видя, как его бойцы один за другим бросают оружие, впадая в беспамятство. Но эта же злоба принялась душить его. И если бы не вмешательство Тихона, генерал лишился бы жизни.
— Да кто ты такой, черт возьми? — прохрипел он, когда Злотников подойдя к нему, положил ладонь на его лоб, останавливая запущенный процесс.
— Первач, — произнес Тихон. — Если захотите узнать, что это значит, добро пожаловать в Полосу.
— Ты… не человек, — прошептал Антонов.
— Лучше спросите себя. Вы — человек?
— Тварь, предатель! — но чем глубже генерал погружался в свою ненависть, тем ему становилось хуже.
— Глупец, ты умрешь!.. — крикнул Тихон.
— Лучше сдохнуть, чем сдаться на милость таких, как ты. Вы предали землю, которая вас родила… Поддались чужой силе…
Но дальше говорить генерал не смог. Сознание Антонова закрывалось от внешнего мира, за который тот яростно цеплялся. Но удержаться там он не мог. Тихон способен был лишь продлить его агонию. Но ему не хотелось, чтобы Антонов уходил вот так — ничего не поняв из того, что открылось другим. А может быть, Тихон боялся признаться себе в том, что человек захотел остаться при своей правде, проявляя в этом свободу своего выбора.
Просто так допустить смерть генерала Тихон не хотел. Наверное, на его решение повлиял успех его предыдущих действий в Полосе. Ведь он спас всех, как супергерой. И теперь позволить генералу умереть?
«Ну, уж нет!»
И он начал пробивать своей энергией ту силу, что грозила уничтожить генерала, — блокировку, превратившуюся в жесткий панцирь, от которого отскакивали удары Тихона. Но он продолжал бить, чувствуя, что еще немного, и все получится.
Что-то противилось в его душе этому поступку. И, похоже, впервые он нарушил веление судьбы, которая требовала от него оставить все, как есть: предоставить Антонова самому себе, пусть умирает, если хочет…
Генерал задышал глубоко и часто, будто вынырнул из воды, едва не захлебнувшись. И только теперь, поняв, что все в порядке, Тихон оставил его в покое.
На площадке появился лейтенант Бакс, затем остальные. Не было только Жанны и Рогова.
— Где Жанна? — спросил Тихон.
— Они с Роговым освобождают твоих. А где генерал?
Бакс нашел взглядом Антонова.
— В отключке?
— Я не в отключке, — прорычал генерал, но едва сделал попытку встать, Бакс надавил ему на плечо ботинком.
— Лежи спокойно, — приказал ему Бакс и повернулся к Жихареву: — Держи его на прицеле!
Сам же двинулся к ошарашенным солдатам.
— Генерал предал интересы народа! Ясно?! — гаркнул он. — Не слышу!
— Так точно… — послышались нестройные голоса.
— Еще раз!
— Так точно! — дружнее ответили солдаты.
— Покомандуй, покомандуй, пока живой!
Бакс и остальные обернулись на голос.
Майор Гузенко стоял на плацу возле догорающего грузовика. Оружия при нем не было, очевидно, выронил во время взрыва. Он медленно направился к ним, ободранный, черный, слегка пошатываясь.
— Дураки! — засмеялся Гузенко. — Они поймали вас на удочку! Обманули! Облапошили! Вы так ничего и не поняли. Эти твари пришли, чтобы уничтожить нас! Без всякого сопротивления. Если мы поддадимся, мы погибнем. Все люди. Как можно в такой час отказаться от борьбы?! Отказавшись от зла, вы совершили ошибку…
Он сел, кровь текла по его лицу и рукам, капая на снег.
— Вы глупец, Злотников! Ваш дар, который вы получили от Полосы — это дар данайцев. Вспомните, что случилось с троянцами! Не верите мне? Тогда подумайте о наших детях, которых забирают себе эти твари! Албасты лишили их возможности выбора. Жить без ласки матерей, без доброго слова отца? Разве это хорошо? Разве так сделают по-настоящему добрые существа? Вы пошли у них на поводу. Готовы отказаться от борьбы за существование! И у вас, как и у тех детей, нет свободы выбора, которая дана каждому человеку. Не люди вы! Всего лишь орудия!..
Надо было что-то ответить на этот выпад, тем более что Бакс и другие смотрели на Тихона, ожидая тирады, призванной разбить доводы майора Гузенко. Но Тихон слишком устал, чтобы доказывать что-либо. Бурлящая в нем энергия требовала свободы. А для этого нужно было поскорее убраться отсюда, чтобы никому не навредить…
— Ну что, нечего возразить? — злорадно прошипел майор. — На твоем месте, Злотников, я бы застрелился. Лучше совсем не жить, чем знать, что ты причастен к гибели всего человечества!
— Пусть он и сдохнет, собака!.. — раздалось вдруг сзади.
Тихон должен был это предвидеть. Но мысль о том, что он спас от верной погибели еще одного человека, затмила его сознание. Генерал Антонов, о котором на миг забыли, выхватил пистолет, спрятанный где-то в долгополой шинели, намереваясь выстрелить, истово желая из положения лежа попасть точно в цель. Почти мгновенно Антонов захрипел в агонии. Его ненависть снова угодила в тот панцирь, от которого его так настойчиво освобождал Тихон. Панцирь сжался, перехлестом энергии мгновенно превратив в кашу мозг генерала. Но по вплетенным в мышцы нервам успел проскочить импульс — команда к действию. Рука агонизирующего генерала нажала курок, и пули ударили в плоть…
* * *Адская боль… И сил нет удержать ту энергию огня, что Тихон забрал в себя, так до конца и не израсходовав. А если отпустить, чтобы выжить, — она вырвется и убьет всех, кто находится сейчас на этом пятачке.
Тогда загнать ее внутрь! Спрятать. Увести в иное пространство. Туда, где красный океан и красное солнце прячется в нем, чтобы потом снова взойти, двигаясь по бесконечному кругу. Вернуться с этой энергией туда, где так хотелось оказаться вновь…
Он увидел себя сверху. Увидел двух бегущих к нему женщин, Амину и Жанну. Они упали на колени рядом с телом. Пытались докричаться до ускользающего сознания того, кто еще совсем недавно был Тихоном Злотниковым. А чуть позади стоял Нусуп и не мог сдержать слез.
Бывшие бойцы элитного подразделения сгрудились вокруг тела. Обжигающие искры слез царапали их глаза, но дурацкая гордость не позволяла отдаться эмоциям, как, не стесняясь, это делали женщины и мальчишка.
— Разнести все к чертовой матери!.. — взревел вдруг Бакс.
Но Тихон этого уже не слышал. Душа его уносилась в далекий мир, где в полной мере могла воспользоваться открывшимся ей могуществом.
Эпилог
Их было много — людей, гревшихся у крохотного костра, тепла от которого не могло хватить на всех. Падал снег и кружил хлопьями. От лужицы, образовавшейся возле выпавшей из костра головешки, поднимался густой пар. Все, кто сидел у костра, изрядно замерзли в походе и никак не могли насладиться скупым теплом. И только один человек, казалось, не замечал царящего вокруг холода, и вполне мог обойтись без силы огня. На нем была потертая военная форма без знаков различия, военные же ботинки, начинающие расползаться по швам, да выцветшее кепи, совсем не по сезону.
Но тот, кто еще недавно считался образцовым офицером федеральных войск, сегодня был равнодушен к собственному виду. Он отпустил бороду, и ее теперь охотно облеплял падавший снег. На фоне остальных он смотрелся чужаком — не так одет, не то выражение лица (какое-то слишком радостное и оттого непонятное для них). И вообще от него исходила необычно сильная уверенность, и ясно было, что он совершенно не боится хозяев костра, хотя в это тревожное время одинокие путники избегали больших групп людей. Напротив, испугались именно они, когда он вдруг появился из темноты, а рядом с ним бежала патлатая собачонка, которую поначалу все приняли за албасту: у страха глаза велики.
Когда напряжение сошло, незнакомца пригласили к костру. Предложили еды, но он отказался. Зато в благодарность за их участие долго и живо что-то рассказывал. Но вот настало время расставаться.
