Олег Шовкуненко - Сезон огненных дождей
— Идем, скорее идем. Движение наш союзник, залог нашего успеха.
— Да-да, я понимаю.
Луиза понемногу приходила в себя. И как только в густых облаках эмоций блеснул первый лучик разума, виновник гибели верного товарища и друга был обнаружен:
— Это из-за меня погиб Огюст! — Луиза затряслась от злости на саму себя. — Я не смогла… Понимаешь, Николай, это же были люди, живые люди. Не какие-то там монстры или роботы, а настоящие живые люди!
Ответом девушке послужила гробовая тишина. Каждый «головорез» понимал как она права и в тоже время как не права. Война, она и есть война, и ведут ее живые люди. Так что если тебя уж угораздило вляпаться в это грязное дело, то убивать придется именно себе подобных, мыслящих, дышащих, ощущающих боль и страх живых людей. Прозрение к Луизе пришло поздно… слишком поздно. Ее другу Огюсту Моришалю пришлось умереть. Умереть, чтобы она превратилась в настоящего демона войны, несущего смерть и разрушение.
Туннеля в том месте, где залегли американские рейнджеры, больше не существовало. Теперь это больше походило на пещеру. Огромная дыра в недрах горы. Ее дно плотным колючим ковром покрывали осколки битого камня и глыбы вывороченного бетона. Кое-где из каменных волн торчали покореженные стволы и приклады, лоскутья рванного грязного камуфляжа и куски битых защитных шлемов. Но мертвых тел видно не было, лишь свежие, густые, словно только что перемолотый клубничный мусс, красные пятна. Когда луч фонаря попадал на них, становилось заметно, что от кровавого месива поднимался едва заметный белесый пар. Корсиканцы старались обходить эти красные кляксы, но если выбора не было и приходилось переступать через них, то люди задерживали дыхание. Запах разогретой человеческой крови забивал глотку, вызывал приступы тошноты.
«Боже милостивый, и это все натворила я!» — Николай услышал внутренний стон своей подруги.
«Ты сделаешь это снова. И будешь делать столько раз, сколько понадобится. — Великий Мастер не стал врать и разводить сопли. Луиза должна понять. — Нас мало, очень мало. И если мы не будем защищаться всеми возможными способами, то погибнем — ты, я, Микульский, Шредер, все мы. Так что выбора просто нет».
Слова Николая заставили Луизу сжаться в комок, напрячься и подобраться, может даже стать более жесткой и суровой. Строгов почувствовал, как в ней что-то ломается, перестраивается, трансформируется. Она начинает по-другому глядеть на этот грешный мир.
«Моя слабость погубила Моришаля, — наконец произнесла девушка. Старая песня, но вот только теперь в ней не было истерики и отчаяния, теперь в ней звучало холодное понимание накрепко заученного урока. — Это была моя последняя ошибка. Я обещаю».
«Вот и умница».
Строгов сжал своей когтистой пятерней руку любимой. Она ответила на рукопожатие, но быстро высвободилась, потому что сразу же взяла на изготовку свою тяжелою винтовку.
Луиза в порядке. Мастер окинул взглядом остальных своих людей. Рутов вышагивал в двадцати шагах впереди. Из выпавших на их долю передряг он выкарабкался практически без потерь. Немного похуже дела обстояли у Шредера. Баварец хотя уже и двигался без посторонней помощи, но все же еще ощущал себя как будто после конкретного многодневного запоя, медленно ориентировался и реагировал. Но он, по крайней мере, был цел. А вот Микульский хромал вовсю. Пуля зацепила икроножную мышцу на правой ноге. Регенерирующая повязка остановила кровь, продезинфицировала рану и начала заживление, но для этого требовалось время — пару дней, которых, естественно, у них не было.
Хуже всех себя чувствовал Смит. Похоже, ему действительно раздробило плечо. Строгов задал себе вопрос, зачем он тащит с собой американца? Может, стоило его пристрелить? План у них есть. Так что пулю в лоб и конец всем хлопотам и неудобствам, связанных с заботой об этом янки. Однако от такого поступка Николая что-то удерживало. Сержант Смит не казался ему лютым, непримиримым врагом. Его поступки, его мысли причисляли Смита скорее к запутавшимся, не знающим во что верить пленникам огромного вселенского кошмара. Так неужели Великий Мастер не даст ему шанс?
После вдрызг разбитого, перепаханного двадцать восьмого уровня уходившая вверх аварийная лестница показалась вершиной инженерного гения, идеалом высокого дизайна. Схема маршрута утверждала, что выходить на двадцать седьмом уровне не придется. Мастер согласился с ней, оставляя за спиной дверь с тускло светящейся табличкой «27». Выше «головорезов» ждал этаж, на котором уже были живые люди. Мастер отчетливо слышал сотни голосов. Все они были растеряны, встревожены, многие даже напуганы.
— Всем стоп! — Строгов поднял руку. — Впереди люди. Персонал уровня, на сколько я понимаю. В основном штатские.
— Можно попробовать обойтись без стрельбы. Пока обойтись. — Предложил Микульский. — Пройдем по-тихому. Освещение дрянь. Так что если слегка подмаскироваться… — при этих словах Ян оценивающе глянул на Великого Мастера.
— Согласен, — Строгов прочел мысли разведчика. — Микульский, Луиза, помогите сержанту Смиту снять его бронежилет. Капрал, дай сюда свой шлем.
— Не налезет, — вернувшийся из боевого охранения Алексей Рутов, стянул с головы некогда совершенное протонное устройство.
— Налезет. Если его слегка модернизировать, то налезет как миленький.
Мастер вытянул из ножен тяжелый армейский нож с широким лезвием. Ни секунды не колеблясь, он начал кромсать протонный боевой шлем. Николай вырезал мягкие защитные прокладки, а за одно с ними и всю сложную, но мертвую теперь начинку. Между делом он бросил своим солдатам:
— Рутов, Шредер, отдерите от своих комбинезонов звезды. Эмблемами Галактического Союза будем щеголять в другое время и в другом месте.
— Что делать с сержантом? — Ян Микульский, памятуя свою давнишнюю «симпатию» к Смиту, осведомился о его судьбе. — В расход или как?
Николай приостановил свое занятие и в упор поглядел на морского пехотинца. В душе американца не было страха. Одна бесконечная тоска… Тоска по кому-то… кому-то уже ушедшему. Смит думал только о нем… вернее, о ней. Сержант просил прощения за то, что не смог отомстить, за то, что не понял кто тот враг, который навечно разлучил его с ней — той единственной, которую он любил больше жизни.
— Сержант, — голос Мастера дрогнул от неожиданно накатившего сочувствия, — наш путь лежит в штаб-квартиру Верховной Лиги. Что-то не так, что-то не то творится в мире. И мы должны разобраться, понять, прервать бесконечную череду смертей, наказать виновных. Можете мне не верить, но в этой войне мы не служим ни одной из сторон и никогда не служили. Мы и есть та третья сила, которая зовется справедливостью. — Строгов своими горящими глазами впился в сержанта. — У вас есть выбор, или пойти с нами и стать свидетелем правоты моих слов или… — Мастер многозначительно поднял глаза к потолку.
— Вы убиваете моих товарищей, моих соотечественников, — процедил сквозь плотно сжатые зубы Смит.
— Может, вы пойдете вперед и договоритесь, чтобы нас пропустили без боя? — парировал Николай. — Что слабо? Тогда уж простите, нам придется пробиваться.
— Но мы делаем все, чтобы жертв оказалось как можно меньше, — поддержала своего возлюбленного Луиза.
Бесконечно долгую, наполненную напряжением минуту Смит молчал. Затем протянул руки к стоявшему рядом с ним Микульскому:
— Режь веревку, я покажу дорогу.
Мастер кивнул и разведчик с тяжелым вздохом вытянул свой нож. Освобождая Смита, поляк угрюмо проворчал:
— Дорогу он покажет… Да мы ее и так знаем, так что обойдемся без одолжений.
— Мы отыщем другой, более короткий путь. Если получится, конечно.
— Что? Есть другая дорога? — оживился Мастер.
Смит помялся и, как бы сам сомневаясь в своих словах, заговорил:
— Совсем недавно ненароком подслушал разговор двух инженеров. Сперва ничего не понял…
— Ладно уж, хватит тень на плетень наводить, — зашипел Ян Микульский. — Раз начал, то говори толком.
— Короче, существует сеть лифтов… даже не лифтов… кабин, что ли, на реактивной тяге. Они полностью автономны, не зависят от энергосистемы станции. Это аварийный способ передвижения по зоне «А», которым распоряжаются только первые лица, члены Лиги, я так понимаю.
— Интересная новость, — присвистнул Рутов. — Что ж ты, гад, раньше молчал! Может и капитан был бы жив.
— Отставить, капрал, — рявкнул на Алексея Строгов. — Что было, то прошло. Уже ничего не изменить. Сейчас мы думаем о будущем.
Обращаясь к Рутову, Строгов пытался подавить и свой собственный гнев. Ведь, черт побери, Алексей прав, заговори Смит раньше, все было бы по-другому, и Моришаль, и Хризик… А, впрочем, было бы глупо надеяться, что попав к ним в руки, пленный сразу размякнет и примется выдавать все тайны спецзоны. Так что невероятная удача, что сержант признался хотя бы сейчас.
