Александр Авраменко - Падальщик

— Ахав, я передал тебе привет от Перуна. Во славу Старых!

Разворачивается к стене. Вспышка, и воин исчезает в сиянии Древних Дорог… В тот миг кокон из травы на площади рассыпается, и на свет появляется залитое кровью безжизненное тело вождя… Слышен гневный крик, воины бросаются к телу, и вот оно уже плывёт на руках к зданию… И все видят застывшую на губах улыбку Михаила и незрячие глаза, следящие за солнышком, играющим в бескрайних небесах… Снова вздрагивает земля, словно огромные барабаны бьют где-то в неведомой выси, и слышен их мощный рокот…

…— Как он?!

Николай повернулся на знакомый голос — Олеся застыла в дверях с белым лицом, прижимая руки к груди. В глазах — бесконечная боль и тревога за любимого человека. Мужчина пожал плечами в знаке недоумения:

— Непонятно… Тело живо. А вот разум… Очень далеко… Здесь лишь оболочка. Но Миши — нет…

Молодая женщина сделала шаг, другой, третий. Застыла, вглядываясь в чеканные черты лица, прошептала:

— Он изменился…

— Да. Знать бы, что произошло…

Олеся вздохнула, набирая больше воздуха, осторожно коснулась рукой его ладони, лежащей на груди, отдёрнула, не веря собственным ощущениям — тело, словно лёд. А грудь мерно вздымается, если прислушаться, то можно слышать дыхание.

— Я… Не понимаю…

— Не только ты. Извини. Сам впервые вижу такое. Мы померяли температуру — она…

Старший горожан сглотнул, потом выдавил из себя:

— Она отрицательная. Минус пять.

Охнул кто-то из стоящих возле кровати, где распростёрлось укрытое одеялами тело вождя, воинов. Посуровело его лицо.

— Ты что-то знаешь?!

Человек медленно произнёс:

— Он сражается. Насмерть.

— Где?!

Воин покачал головой:

— Вождь всегда ведёт свою битву. Мы не знаем.

Николай впервые взглянул на говорившего, едва сдержал возглас изумления. Ему было не до того, поскольку с его другом и братом по крови случилось что-то страшное, но сейчас… Прислушался к своим ощущениям и уловил лишь одно — Силу. Безмерную. Могучую. Но… Не слепую…

— Ты…

Горожанин прекрасно знал стоящего перед ним человека. Раньше. Кто же перед ним теперь?..

— Я — правая рука вождя. Его Меч.

Олеся вздрогнула, когда воин обернулся к ней, смерил тяжёлым взглядом, и мгновенно воздух сгустился вокруг молодой женщины. Снова взглянул на городского старшину:

— Она подойдёт.

— Для чего?!

— Вождю нужна поддержка. Его силы иссякают, но воин не может остановиться в битве. Иначе — смерть. Но даже вождь не является Богом. И всё, в конце концов, кончается. Мы поделимся Силой. Но кроме Силы нужна и душа. У этой женщины она есть. Если она согласна поделиться с вождём — ей помогут. Но нужно спешить…

Николай насторожился — его власти пришёл конец? И тут же разозлился сам на себя — какой же он подонок! Как только можно подозревать братьев?! Мотнул зло головой:

— Жертва?

Правая рука отрицательно качнул головой:

— Нет. Зов.

Вперил вновь тяжёлый взгляд в Олесю:

— Верни его.

— Но как?!

— Ты знаешь.

Перевёл свой взор на Николая, тот согласно кивнул, развернулся к выходу. Оба мужчины синхронно сделали шаг, другой, третий… Захлопнулась дверь, оставляя их вдвоем…

Глава 26

…Весна в этом году была настолько бурной, что северяне просто давались диву: ещё никогда не было столь бурного паводка, а уже спустя неделю сопки стояли зелёные. Рыба шла такими косяками, что опущенное в воду весло выталкивалось на берег. Зверь тоже плодился с неиссякаемой скоростью. Буквально за недели долины наполнило множество самок на сносях всех видов живности, а самцы ходили тощими, зато с чувством собственного достоинства и выполненного перед матерью-природой долга. Стаи птиц паслись на своих угодьях, жирея не по дням, а по часам. Люди же… Впрочем, и они не отставали. Практически все женщины ждали детей, мужчины — охотились и занимались хозяйством, добывали пропитание, готовили товары к Большому Торгу. Прежняя столица страны, Москва, будучи удачно расположенной и к тому же лишившись узурпатора и освободившись, словно воспрянула, становясь самым большим торжищем в мире. Ничто не напоминало о жутком правлении герцога Волка, невысокого лысоватого человечка с рыбьими глазами и вывороченными губами. Он исчез вместе со своей гигантской, по тем временам, армией. Последние вести от завоевателей пришли из Карелии, где волки истребили всё население анклава до последнего человека. Потом войска двинулись дальше и… Исчезли. Показывая на громадную проплешину в карельских лесах, где не росло абсолютно ничего, а почва превратилась в стекло от жара, сравнимого с ядерным взрывом, проводники утверждали, что здесь находится могила пятнадцати тысяч человек. И они не лгали. Соединив Силу, воины ариев сожгли находников дотла. Правда, немного не рассчитав своих сил и зацепив при этом и землю… Люди словно воспрянули, сбросив ментальный гнёт нагов, они начали приходить в себя после всего страшного и непонятного, что происходило последнее время после чумы… В другом мире, на забытой во Вселенной и пространстве-времени планете, куда можно было попасть лишь телепортировавшись через порталы, открываемые ариями, также бурлила жизнь. Имея неиссякаемый источник энергии, поселенцы распахивали земли, приносящие по три урожая в год, разводили скот, добывали и перерабатывали полезные ископаемые. Население колонии быстро росло. И не только за счёт рождения детей, но и из-за того, что северяне старались привлечь к себе одиночек, да и некоторые поселения, находящиеся в неудобных и непригодных для жизни местах. Спасаясь от эпидемии, люди разбредались из городов, оседая зачастую в местах достаточно уединённых, но абсолютно непригодных для нормальной жизни, не говоря уж о земледелии или скотоводстве. Между тем запасы, оставшиеся от Старого Мира, подходили к концу, и прожить только на них было просто нереально. И это осознавали все, без исключения. Падальщики, как стали звать поисковиков, бродили по весям всех стран. Не соблюдая никаких границ, они искали пригодные стройматериалы, сырьё, топливо, вещи и технику. Естественно, и оружие с боеприпасами. Иногда сбивались в отряды, но практически никогда не нарушая мир. Другое дело, что иногда на их богатства, естественно по тем временам, зарились осёдлые, но это было редкостью, поскольку следом являлись либо мстители, либо место, где происходило ограбление, а тем паче убийство, объявлялось свободным от признания, и все его обитатели были вне закона, подвергаясь преследованию за своими пределами. Хватило пары случаев, чтобы такие дела прекратились, и то, как наказали нарушившего обычай гостеприимства, передавалось шёпотом из уст в уста, предостерегая горячие и особо жадные личности от необдуманных поступков… Кроме того, люди начали осознавать и другое — в одиночку не прожить. Во всяком случае, нормально. Одному не поднять поля, не суметь развести достаточно скота для прокорма, поэтому они начали объединяться, заново распахивать превратившиеся в целину поля, восстанавливать заброшенные фермы. Кое-где задымили трубы кустарных пока заводиков и фабрик. Всех сдерживал лишь недостаток энергии. Точнее, практически полное её отсутствие. Разрушились дамбы гидростанций. На передвижные генераторы не было топлива. Атомные станции, в принципе, могущие работать, были заглушены персоналом, когда стало ясно, что надвигается конец, а специалистов, могущих запустить их по новой, не осталось. Выжившим же было понятно без всяких объяснений, что неумелая попытка может закончиться ядерной катастрофой. Нефтяное же топливо было либо в огромном дефиците, либо пришло в негодность от времени. Так что человечество вновь оказалось в патовой ситуации. Разводили лошадей, быков. Но много ли можно вспахать на тягловой живой силе? За которой к тому же нужен почти человеческий уход? Скотину нужно кормить, содержать, беречь от болезней, лечить в случае болезни. А силы коня или вола не беспредельны… Да времени на то, чтобы вырастить лошадь или быка, требуется много, а земля ждёт, зарастает. Не лопатами же вспахивать огромные поля? Лишь чудом найденные ветряные станции да уникальные солнечные батареи могли вырабатывать электричество. А будучи немногочисленными, ценились на вес золота. Впрочем, потерявшего со смертью змеелюдов всякую ценность. Скорее, на вес топлива. Из запасников выводились древние паровозы, и умельцы пытались переставить их машины на тракторные шасси. Некоторые попытки были удачными. Некоторые — провальными. Паровики приспосабливали крутить генераторы. Это было лучшим выбором, чем пытаться тянуть локомотивом при помощи системы блоков и тросов плуги, пытаясь вспахать земли, расположенные вдоль древних железнодорожных путей. Пытались строить самодельные плотины на небольших речках и устраивать нечто вроде мельничных колёс для приведения генераторов в действие. Но… Увы. Всё было лишь полумерами. И даже не полу-, а гораздо меньшими долями… Тем удивительней стала весть, что торговцы северян продают невиданные даже в прежние, дочумные времена, источники электричества. Правда, цены они ломили огромные, но и товар стоил запрашиваемых денег. Единственное условие — не заглядывать внутрь, иначе… После пары катастроф, когда от любопытных не осталось абсолютно ничего, покупатели, наконец, вняли предупреждению, и мир начал постепенно оживать. Заколосились огромные поля, озарились светом в ночи деревни и города. Ожили фабрики и заводы. Уже не кустарные, а вполне сравнимые с прежними временами. Словом, мир восстанавливался. Понемногу, но всё-таки оживал. В сознании выживших произошли значительные перемены. Ушло в далёкое прошлое понятие национальности. Теперь понятие было одно — человек. А был ли он раньше русским или чехом, немцем или евреем — неважно. Договориться можно было всегда. И даже без слов. Жестами. Впрочем, и единый язык тоже начал постепенно вырабатываться. А поскольку больше всего выжило после чумы граждан бывшего СССР, то и язык межнационального общения прежней державы и занял место международного. Правда, значительно упростившись по сравнению с прежними временами. А ещё, и это было самым главным, те, кто выжил, были озабочены и тем, чтобы знания, полученные ими в дочумную эпоху, не угасли и не забылись, не канули в небытие, а передались будущим поколениям. Так появились школы, институты, университеты. Пока — небольшие. Даже крохотные. Но — появились. И это — радовало… А где-то на краю мира, на небольшом острове, над которым круглосуточно стоял световой столб, вечерами молодая, очень красивая женщина вывозила инвалидную коляску, на которой безмолвно и неподвижно сидел мужчина с пустыми глазами. Иногда он шевелился, и тогда сердце той, кто вёз коляску, замирало от ожидания. Но — тщетно. Её подопечный был по-прежнему погружён в непонятное оцепенение, из которого его никто не мог вывести. Она брила, мыла, кормила Михаила, но тщетно: мёртвый, ничего не видящий взгляд. Ледяное окоченение тела. Оно не проходило, несмотря на все старания… Тогда, когда ей сказали вернуть вождя, она пыталась… Старалась припомнить и применить всё, что могло прийти только в голову. Но тщетно… Правая рука вспылил, едва не убил её. Но Левая рука, Щит Вождя, остановил горячего воина, что-то прошептав ему на ухо. И тот подчинился. Николай, староста горожан, открыл портал, и её вместе с Михаилом перевезли на остров, где они и остались. Иногда горожанин приходил, рассказывал новости, привозил с собой дочь Олеси да сына островитянина, который рос не по дням, а по часам, как в сказках. Но всё оставалось тщетным — всё то же ледяное оцепенение… Горожанин бессильно сжимал кулаки, с укоризной смотрел на молодую женщину. Ей казалось, что староста хочет что-то подсказать или посоветовать, но не может… Вновь вспыхивал портал, и гость уходил обратно… А она оставалась с неподвижным телом, когда-то бывшим человеком… Олесе было тяжело. И страшно. Её любимый человек был растением. Мало того — словно сделанным из льда. Сколько она ни мерила температуру, та оставалась постоянной — минус семь. Капли воды конденсировались на его коже, но грудь мерно вздымалась, гоня кислород в лёгкие. Мужчина не ел. Во всяком случае, ни одна попытка накормить или напоить его не увенчалась успехом. Рот просто не раскрывался, несмотря на все усилия. Но вместе с тем он не худел, оставаясь по-прежнему таким же, как и до того, как всё началось… Женщина везла его в коляске по дороге. Иногда привозила на уже начавший подгнивать причал, и тогда его грудь начинала шевелиться сильнее, но больше — ничего… И вновь Олеся с трудом переваливала большое тело на кровать, обтирала его полотенцем, чтобы убрать влагу, оседающую на коже мужчины. Накрывала электрическим одеялом, включала нагрев, в тщетной попытке согреть… Лишь небольшие кучки снега в его комнате говорили о том, что очередная попытка не увенчалась успехом…