Ареал 7–8: Один в поле не воин. — Что посеешь - Сергей Сергеевич Тармашев
– Чего стрелять-то в меня стали? – поморщился Медведь. – Изю своего защищали, что ли?
– Какой, на хрен, Изя. – Лыбящаяся физиономия дедка мгновенно приняла угрюмое выражение. – Ты же американский шпион и террорист. За пособничество террористам ничего хорошего не светит. Их будут арестовывать, если поймают, а с поселениями, где они скрываются, РАО не будет вести торговлю. О магазинах и Приёмных Пунктах можно забыть. Не говоря о других проблемах. А кому это надо?
– Понятно, – скривился здоровяк. – В Сателлит уже доложили?
– У нас такой рации нет, чтобы до Сателлита достала, – ответил дед. – Но доложим, как только сможем. Нам проблемы не нужны. Вояк у нас мало, а РАО – близко. Нам плевать, кто там у них командовать будет, лишь бы деньги за «Икс» исправно платили да товар в магазин завозили. Остальное нас не касается. Мы тут сами по себе, мы Вольные. Свободный народ. Так что бери машину и уезжай. Это ты в цистерну пальнул?
– А ты как думал, – недобро оскалился Медведь. – Если мне вслед хоть камень из рогатки полетит, я вообще всю вашу богадельню на воздух запущу. Одна воронка останется. – Он включил фары и вырулил из ворот. – Изе своему передай, что я за ним вернусь, когда руки дойдут. Как-нибудь ночью.
Майор прибавил газа, и раздолбанный джип, гремя и дребезжа, рванул прочь из посёлка, громко ревя двигателем и медленно набирая скорость. Вслед ему никто не стрелял, но насчёт мощной радиостанции дед или обманул, или боевики Речного связались с ближайшим патрулем РАО. Едва Спецотряд уложил в машину раненого и погрузился, на ведущей к Речному дороге показались прожекторы боевой техники, мчащейся со стороны Сателлита. Медведь утопил педаль в пол, и полумёртвая машина, надрывая двигатель, нехотя начала разгоняться. Майору удалось разогнать джип до сотни, и лучи прожекторов погони начали отставать. Преследователи поняли, что проигрывают в скорости, и открыли огонь, но джип уже громыхал по лесной дороге, и снаряды увязли в лесу, разнося в щепу деревья. Медведь опасался, что один из патрулей Сателлита перемещается по ведущей к Ухте дороге туда-сюда, как было на остальных трассах, и вскоре выйдет джипу прямо в лоб, но вскоре понял, что на этом пути патрулей не будет. Лишь благодаря «Ариадне» дребезжащая развалюха не вляпалась в перегородившую дорожный поворот Граву, и майор едва не перевернул машину, выполняя экстренное торможение. Объезжать пришлось прямо через лес, часто останавливаясь для вырубки кустов и небольших деревьев, преграждавших путь. Наконец, машина выбралась на дорогу, но впоследствии запирающие проезд аномалии пришлось объезжать раз десять. Через два часа двигатель полумёртвого джипа заглох, полуразбитые фары погасли, и не отрывающий взгляда от дороги Медведь понял, что находится в Жёлтой Зоне.
– Приехали. – Базальт распахнул заднюю дверь, сверился с УИПом и вылез наружу. – Два часа ночи. До базы напрямик километров пятнадцать. Но с носилками через развалины Ухты не пройти. Придётся обходить, нужно сразу левее брать, так легче всего, только это ещё пара километров.
– Как он? – Медведь посмотрел на Байкала, склонившегося над Шорохом.
– Ещё дышит, – ответил снайпер, вкалывая раненому очередной медицинский препарат. – Надо делать носилки. За четыре часа дойдём.
Двенадцатью часами ранее,
Москва, ведомственный госпиталь,
отдельная охраняемая палата тюремного типа
Грудная клетка пылала сильной болью, частично ампутированные грудные мышцы терзала острая резь, и нарастающее в мозгу пульсирующее жжение многократно увеличивало болевые ощущения. Зуд усиливался постепенно, но сознание, изнурённое страданиями искромсанного хирургами тела, уже не могло сопротивляться совокупной пытке. Медленно вспарывающая мозг боль вновь неторопливо прибавила интенсивности, тело пронзило судорогой, и в грудь словно врезалась циркулярная пила. Рентген захрипел, натягивая многочисленные ремни, приковывающие его к больничной койке, и обмяк, тяжело дыша. Затуманенное острой болью сознание ещё пыталось не позволять разрезанным мышцам сокращаться, но Зуд вызвал судороги против теряющей остатки сил воли. Контрразведчик закрыл глаза и приказал себе дышать ровнее. Раз начался Зуд, значит, сегодня двадцать седьмое июля и жить осталось двое суток. Хотя, быть может, так долго мучиться не придётся. Зуд режет его мозг всего несколько часов, но в совокупности с последствиями операции боль такая, что вряд ли психика выдержит сорок восемь часов. Это даже хорошо, быстрее всё это закончится.
После того как психолингвисты определили в записи его разговора с Туманом кодовую фразу, бывший шеф понял, что Берёзов ушёл, и отдал Рентгена Белову. Видимо, в знак доброй воли и примирения. Потрескавшиеся губы полковника искривились в подобие усмешки. Люди Белова с ним особо не церемонились. Рентгену прямо сказали, что до того момента, когда он подохнет от Зуда, из него успеют выжать максимум пользы, а заодно предоставят ему максимум возможности пожалеть о собственной глупости. Надо было отдавать себе отчёт, с кем связываешься, и думать о последствиях заранее. Например, тогда, когда тебе предлагали поубавить спесь и вести расследование так, как нужно сильным мира сего. Ибо сильные всегда найдут между собой общий язык, ради чего не проблема пожертвовать не только пешками, но и офицерами. Если размен обоюдовыгодный. Для того чтобы убедиться в обоюдовыгодности, к нему применили химический допрос. Рентген вновь безумно захрипел от боли, но снова сумел заставить тело расслабить сведённые судорогой мышцы. Сила воли являлась не только профессиональной, но и родовой его чертой. Его отец был несгибаем, и дед, а прадед, по рассказам деда, и вовсе был из стали отлит. Потому и прожили все недолго, но Родине служили честно. Пошёл служить и он. Сам, добровольно, от души, ибо не мог спокойно смотреть, как со всех сторон окружающие Родину враги, прячущиеся под слащавыми дружескими личинами, изощряются в попытках раздавить страну.
Но вот с внутренними врагами он бороться не умел. Хотя нет. Хотя бы перед смертью нужно перестать обманывать себя.
