Безбашенный - Арбалетчики в Вест-Индии.
19. Остатки платоновской Атлантиды
Нет, с этих дикарей, млять — хоть стой, хоть падай! У них в натуре мозги набекрень, и как они ухитряются не вымереть на хрен с такой логикой мышления — это ихних богов, да духов ихних предков спрашивать надо. Причём, что самое-то интересное, простой гойкомитич-охотник, если вынести, скажем так, за скобки его племенные суеверия, в нормальных бытовых вопросах вполне адекватен. Ну, если вина эдемского не перебрал, что за ними, увы, водится. Вожди ихние со старейшинами, реально жизнью своих поселений управляющие, охоты и войны организующие, да переговоры с такими же коллегами-соседями ведущие, дабы поменьше тех войн случалось — короче, реально рулящие и реально хоть как-то отвечающие перед соплеменниками за результаты своего руления — тоже в принципе вполне вменяемы. Над ними, конечно, в гораздо большей степени довлеют традиции, которые они призваны сохранять и всячески оберегать, да и фактора обезьяньего меряния хренами… тьфу, авторитетом — тоже никто не отменял, но если эти специфические моменты учитывать и острые углы обходить, то и с ними дело иметь и вопросы решать можно. Но жрецы с шаманами, то бишь сношающие всем мозги и ни за хрен при этом ни перед кем не отвечающие хранители священной местечковой идеологии — нет, это в натуре что-то с чем-то! Идиологи, млять — от слова «идиот»!
Я ведь чего на говно исхожу? Даже по нашим примерным подсчётам — а нам ведь было как-то не до досконального изучения вопроса, и видели мы далеко не всё — выходило, что воевавшие за Чанов чингачгути потеряли ну никак не меньше полутора сотен убитыми и окочурившимися от ран, да и пленниками — Фамей, будучи истинным финикийцем, воспользовался плодами победы по полной программе и наложил на побеждённых контрибуцию людьми — эдемцы уводили в рабство тоже ну никак не меньше сотни здоровых мужиков, да сотни две с лишним, если не все три, баб с подростками. Не распределись эти потери более-менее равномерно между всеми тремя пошедшими на поводу у Чанов племенами, а придись на какое-нибудь одно из них целиком — племя было бы практически загеноцижено. Ну сколько там народу в тех охотничьих племенах? А Чанам — хоть бы хрен! Ладно, допустим, нет им особого дела до дикарей — за них же воевавших, между прочим — так ведь и их же собственное селение, на нашем пути оказавшееся, подверглось полному разгрому и опустошению. Халупы разграблены и сожжены, одна только насыпь храмовая и осталась, люди перебиты или в плен захвачены — ага, с перспективой неизбежного рабства, а Чаны — млять, уроды! Думаете, они о тех людях переговоры повели, когда образумились наконец? Хрен там!
Нет, о людях-то разговор был — явившиеся к нам на переговоры даже показали тех конкретных людей. Точнее — трёх живых Чанов и пятерых убитых, тела которых они просили отдать им для достойного их погребения. Но это — во вторую очередь, а в первую речь пошла о выкупе захваченного нами на пирамидальной насыпи идола ихнего божка, лежавшего перед ним жертвенного камня и ещё какой-то прилагавшейся ко всему этому ритуальной мелочёвки, тоже для них жутко священной и сверхценной. И за всё это чохом Чаны предлагали ещё добрую сотню рабов, да ещё и не сильно расстроились, когда тут же включивший купчину эдемский суффет принялся торговаться. Наверное, он бы вообще всех ихних людей в конце концов в рабство выторговал, если бы мы его не урезонили. Хрен ли толку от тех красножопых рабов, из которых четверть наверняка скопытится в городе в первый же год от первого же свежего гриппера или простудифилиса? Поэтому мы посоветовали ему селений чановских не опустошать, удовлетворившись удвоением предложенного невольничьего контингента, а доплаты потребовать территорией. Нам ведь высокогорье под плантации коки нужно, а тут местность как раз подходящая. Горная цепь, среди которой немало известняковых скал с более-менее плоской вершиной. В основном их высота не столь уж и велика, но в несколько сот метров имеются, да плюс сама по себе высота предгорий над уровнем моря — в целом как раз то, что нужно, и выходит. Один хрен пришлось бы договариваться с контролирующими этот район Чанами, так отчего ж не сделать этого прямо сейчас, когда они поставлены в гордую позу рака, и в ходе начавшихся переговоров о мире им можно диктовать практически любые условия? При этом плантации-то получали Фамей и его местные компаньоны, а клан Тарквиниев в нашем лице намеревался покупать у него коку по прежней цене, если он сумеет обеспечить надлежащее качество местной продукции. Нам ведь Арунтий сбивать цену не поручал, устраивает она его вполне и баснословные барыши клану приносит, и надо ему только поставки товара увеличить. А раз так — чего жлобиться на эти жалкие гроши, составляющие долю эдемцев? Живёшь сам — давай жить и другим. Поэтому убедить суффета нам удалось без труда.
С Чанами этот вопрос решить оказалось сложнее — ведь под плантации коки требовались наибольшие высоты, а у них чем выше гора, тем она священнее. Тут уж пришлось нам самим на них надавить и пригрозить, что если они будут упрямиться, то на следующий год мы заявимся из-за Большой Солёной Воды уже не на двух кораблях, а на двух десятках, и громов с молниями у нас будет достаточно, чтобы взять силой не только интересующие нас горы, а и вообще всю окрестную территорию, зачистив её от населения и решив таким образом все проблемы раз и навсегда. О действии наших кулеврин они уже представление имели — кое-кто из испытавших его на себе всё-таки сбёг и порассказал им, как водится, в здорово преувеличенном виде, а разницу между двумя мечущими молнии орудиями и двадцатью они вполне представили себе и сами. В общем, когда после меряния хренами вернулись к конструктиву, то быстро выяснилось, что священны-то не сами горы, а только маленькие святилища на их вершинах. Ну и часть прилегающих к ним пещер в толще известняковых скал — очень небольшая среди всего их изобилия, так что в конце концов договорились насчёт высокогорных плантаций и с Чанами.
Но больше всего меня возмущает не это, а та аргументация, с помощью которой мы сподвигли их наконец взяться за ум. Чисто символическая, не имеющая ни малейшего отношения к нормальной здравой логике. Ведь что мы им доказали логически-то, если вдумчиво разобраться? Что ихнего почтенного и уважаемого жреца, из-за которого-то и разгорелся весь этот сыр-бор, не убивали ни лично я, ни лично Васькин, ни лично Велтур, ни кто бы то ни был из наших испанских солдат? Можно подумать, и без того кто-то шил это дело персонально кому-то из нас! Шили его эдемцам, а не нам, да ещё и всем им чохом, не ища конкретного виновника — типа, все отвечают за каждого. И единственное подобие хоть какой-то логики тут в том, что ценное оружие оставляется в теле убитого или рядом с ним лишь в одном случае — если по нему легко вычисляется владелец и его сторонники, и им именно это и требуется. Иначе говоря, подобные инциденты являются эдаким своеобразным способом объявления войны, а войны, как известно, ведутся уж всяко не в одиночку, а посему — не столь уж и важен конкретный убийца, а важно то, чей он и откуда, то бишь с кем предстоит воевать. Вот так они это дело и расценили, не утруждая себя даже элементарным размышлением, нужна ли эта дурацкая война здешним финикийцам — малочисленным и живущим на отшибе, в невообразимой дали от готовых и способных оказать им помошь соплеменников. Мысль об обыкновенной подставе так и не посетила головы этих профессиональных идиологов. То, что нужно было сделать сразу же, они сделали лишь тогда, когда огребли звизды и соизволили наконец в переговоры вступить. Вот тогда, в ходе уже нормального разбора взаимных претензий, они наконец и предъявили тот злополучный кинжал — самый обычный, наиболее распространённого в Средиземноморье типа. Такой есть как минимум у каждого второго эдемца — и Акобал ежегодно привозит, и сами местные оружейники изготавливают. Купить один из них или выменять, а то и просто скоммуниздить, если позарез нужен для той же подставы — дело вполне для провокатора посильное. Так думаете, этим доводом мы их убедили? Хрен там! А убедил я их, и не собираясь даже ни в чём убеждать, а просто психанув из-за ихнего тупизма. Я достал свой собственный кинжал — испанский, с широким треугольным клинком, у рукояти раза в два шире того, предъявленного Чанами. Достаю, сую им под нос, показываю. Глядят — явно не въезжают. Обматерил их трёхэтажно — по-русски, конечно — глазами хлопают, индюки тупорылые, а мыслей — по прежнему ноль целых, хрен десятых. Тут я им, загребавшись, как совсем уж малым детям разжевал — приложил два пальца к своему кинжалу, отмерил ими его ширину, да к ихнему этот отмеренный отрезок приложил, показывая, насколько он уже моего. Ага, въехали! Переглядываются меж собой, лопочут чего-то на своём красножопом языке — типа, открытие совершили, млять! Кто-нибудь, выпишите им Нобелевскую премию, гы-гы! Тут Хренио сообразил, да свой достал и показал им — такой же, как и у меня. Следом шурин свой точно такой же достаёт и показывает. Потом и вся наша испанская солдатня свои кинжалы обнажила и показала — не наши бронзовые, а простые железные, но тоже такие же широкие, как и у нас. Детсадовский аргумент, ребяческий, по делу ровным счётом ни хрена никому не доказывающий, но именно он-то как раз на этих чуд в перьях и подействовал, заставив наконец призадуматься. И похрен то, что на поясах финикийцев висят такие же узкие кинжалы, как и показанный ими, хотя буквально только что они возмущённо тыкали в них пальцами. Похрен то, что и любому из нас, испанцев, не составило бы особого труда раздобыть как раз ради такой подставы и узкий финикийский кинжал. Похрен даже то, что никто, собственно, и не думал обвинять в этом убийстве именно нас, так что я просто чисто демагогически опроверг никем и не предъявлявшееся мне обвинение. Но вышло так, что как раз эта демагогия и сподвигла их на мысль о возможной подставе.
