Мутация. Начало - Денис Леонидович Ранюк
Она вынула градусник, покрутила его перед глазами и нахмурилась. Но глядя на нее, я вновь не испытал страха. Эмоции покидали меня. Я чувствовал, что пустею, подобно прохудившемуся бурдюку с водой.
— Давай-ка переворачивайся, а я схожу за аптечкой. — Долетели до меня слова. Тихие, словно в уши мне натолкали ваты. — Сможешь сам?
Я вроде бы кивнул. А может только подумал, что надо кивнуть. Мышечная система выходила из-под контроля. Но я отметил, что озноб прошел. И подумал, что это хорошо. А потом просто отключился. Но не целиком, как это бывает при обмороке или наркозе. Часть сознания осталась активной, но в ее власти остался лишь слух через ту самую «вату». И еще что-то.
Мне до сих пор сложно объяснить, что это. Я словно плавал под водой. Не очень глубоко. Так, что я мог слышать звуки и даже разбирать слова. Но самого меня не существовало. Я сам был этой водой. Стал медузой с длинными невидимыми щупальцами, которые колыхались, простираясь на многие сотни метров от меня. Эти щупальца пронзали пространство и тонкие преграды прежнего, материального мира, которые здесь утратили плотность и фактуру.
Я плавал не глубоко и мог слышать голоса. Но мне не было дела до проблем говоривших. До их страхов и переживаний. Они теперь жили в мире, который мне пришлось оставить. Я ощутил нечто, похожее на удовлетворение. Но не мог, пока, оттолкнуться всеми щупальцами и уйти на глубину. Какая-то тонкая нить, незримой пуповиной связывала меня с тем, что осталось над гладкой поверхностью. Мне хотелось избавиться от нее, но я не знал как.
А щупальца крепли. Я обретал над ними контроль. С каждой минутой мне все проще было направлять их, куда мне хотелось. А мне хотелось. Потому, что я в этой субстанции был не один. Тонкие, но невероятно прочные нити щупалец, то и дело натыкались на комки слизи, подобные мне самому. И от каждого такого прикосновения, эти комки становились плотнее и тоже лезли ко мне своими щупальцами. Они все были связаны между собой, как одна большая семья.
Я захотел в эту семью. Но меня не пускала проклятая пуповина. И голоса над поверхностью назойливо бубнили о человеке, которого больше нет. Их эмоции заставляли меня страдать. Я хотел найти способ дать им понять, что меня пора отпустить к своим. Что мне надоело плавать между миров. Что я давно уже выбрал.
Но они не отпускали. Каким-то образом, я был в их власти. И остальные обитатели субстанции начинали подозревать неладное. Они стали испускать неясный свет, превратившись в сотни звезд. Их щупальца превратились в тонкие лучи, которые пронзали меня насквозь, не встречая сопротивления. Словно я для них пропал, стал невидим. И это волновало их. Заставляло срываться со своих насиженных мест в пространстве и кружиться вокруг.
Они меня потеряли. А вот я их нет. Наоборот, я стал ощущать их структуру и понимать то, что можно было бы назвать инстинктом. Они были единым организмом, напоминающим нервную систему. Но, как у любой нервной системы, у них был центр, который наделял звезды особой силой и возможностью дотягиваться друг до друга лучами.
Однажды я мог стать таким центром…
Но пуповина стала короче. Я постепенно приближался к поверхности, от которой мне так хотелось убраться куда поглубже. И сколь короче становилась эта связующая нить, тем громче и четче звучали голоса.
— Ни чего не понимаю, — говорил один — грубоватый. — Он давно должен был превратиться.
— Я же говорю, это что-то другое, — ответил голос потише и помягче. — Я видела такое у нас в отделении, когда больные валили толпой. И пятна такие видела. А потом этого мужчину увезли.
— Куда увезли?
— Хотела бы я знать. Наши врачи тогда зашивались, им было не до особенностей в симптоматике. Наверняка отвезли его туда, откуда не возвращаются. Кто там разбирался?
— Понятно. В общем, наблюдаем каждый час. Чем черт не шутит, вдруг…
Голос не договорил. Я пытался дотянуться до него своими щупальцами, но они имели силу только под поверхностью. Тогда я стал двигать сразу всеми своими конечностями, пытаясь все же нырнуть поглубже, но пуповина лишь сильнее натянулась, а потом стала стремительно укорачиваться. Поверхность буквально рванула мне навстречу, и я закричал, понимая, что в следующий миг исчезну…
Катя склонилась надо мной. Ее серые глаза сверлили меня почище любого рентгена.
— У нас все было? — спросил я, чуть смутившись от ее близости. И еще я, почему-то, не мог пошевелить конечностями. — Хочу сразу предупредить, что не люблю БДСМ. Постоянно забываю стоп-слово.
— Все такой же дурак, — улыбнулась она по-доброму. — Здравствуй, счастливчик.
Я скосил глаза вниз и обнаружил, что кто-то крепко спеленал меня по рукам и ногам. Веревки опутывали меня, как Гулливера в стране лилипутов. Мой выразительный взгляд, упертый в девушку, не заставил ее броситься меня освобождать. Вместо этого она громко позвала Василия. Тот очутился рядом с ней через минуту. Весь такой взволнованный, на плече моя «сайга», а в руке нож.
— Выбираю расстрел, — сразу сообщил я. — С детства боюсь ножей.
— Это он? — спросил Василий у девушки, ткнув при этом ножом в мою сторону.
— Похоже на то, — ответила она. — Шутки такие же идиотские, как и три дня назад.
— Но внешне он полный урод стал, — скривил брезгливую физиономию мой товарищ. — Эй, ты, знаешь, как меня зовут?
— Рыжий Конунг — предводитель придурков. Давай развязывай!
Я начинал злиться. Валяться связанным мне очень не нравилось. Все тело от вынужденного положения затекло и покалывало иголками.
— Вроде он, — уверенно сказал Василий. Он передал нож Кате, приблизился ко мне и стал медленно распутывать узлы, которых было намотано вокруг меня изрядно.
— Может проще разрезать? — спросил я глядя на Василия, как на слабоумного.
— Узнаю этот взгляд, — осклабился он.
Веревки разрезали. В том числе и те, что сковывали мои запястья и щиколотки. Я не смог сдержать стона, когда мое тело стало распрямляться на диване. Десяток игл, покалывавших меня, обернулся миллионом пчелиных жал.
— Вы натуральные изверги, — простонал я.
— Нам пришлось, — сказала Катя. — Ты так буйствовал, что вчетвером тебя еле удержали. Вот и пришлось связать, чтобы ты себя или кого-нибудь не покалечил.
— Что со мной было? — спросил я девушку, хоть и знал, что у нее нет ответа.
Она и не ответила. Просто пожала плечами.
Когда иголки утратили остроту и стали постепенно
