На краю чужого мира - Кирилл Юрьевич Шарапов
Когда Михаил пришёл в себя, на остров снова опускались сумерки. В лесу было уже темно, но в просветах крон ещё виден тусклый свет садящегося за горы солнца.
Боярин пошевелился, и его прострелило невероятной болью. Тело ломило, на глаза навернулись слезы, они текли по щекам и падали на мох, который их мгновенно впитывал. Багрово-чёрный дракон по-прежнему нёс вахту, стоя над телом хозяина. Но и он был близок к пределу, шутка ли, сутки провести вне ловушки без подзарядки? Михаил через боль скрюченными пальцами вытащил лекарский артефакт и сжал его в кулаке. Тот начал сиять спокойным зелёным светом, и боль стала отступать, сначала из кисти, потом из руки. Через час, когда Бельский смог сесть, артефакт был разряжен полностью, но боярин уже мог какое-то время обойтись без него.
— Твою мать, Василько, — прошипел он сквозь зубы, на которых языком нащупал пару свежих сколов. — Ты не мог предупредить, что будет так плохо?
Ему, естественно, никто не ответил. Но это было неважно, звук хриплого сорванного голоса придал боярину сил. Дорого ему встала охота на серебряного духа, и он еще даже не представлял, на сколько. Ползая на коленях, он собрал все до единой пластинки с рунами и запихнул их в карман грязного, порванного в двух местах, плаща. Кое-как поднявшись и ухватив ранец за лямку, он, пошатываясь, отправился обратно к своему убежищу. Причём в десятке шагов он обнаружил здоровенную тушу крушилы, у которого исчезла правая половина тела. Знакомство с призрачным пламенем Горыныча — это приговор. Туша его смердела, в огромной, уже переставшей кровоточить ране, копошились какие-то насекомые, мелкие зверьки отрывали по куску и уносились в темноту. Если бы дракон не был в таком плачевном состоянии, Бельский бы воспользовался слиянием и долетел бы до заставы, времени бы хватило, но Горыныч пребывал на грани помешательства, плохо слушал команды и был готов в любой момент развоплотиться и вернуться обратно в ловушку, восстанавливать силы.
Михаил на одной силе воли преодолел полторы сотни метров до убежища и, ввалившись в комнату, рухнул у ещё горящей лампы, но и та грозила погаснуть, чтобы следующие несколько часов накапливать энергию, разлитую вокруг. Приказав Горынычу вернуться в ловушку, Бельский, словно паралитик, дергая плохо слушающимися руками, кое-как сумел развести костер. Солнце село, и в духовом мире резко похолодало.
Как ни странно, мясо, запечённое сутки назад и упакованное в листья, было ещё вполне съедобным, и Михаил, насадив его на ветку, разогрел прямо над огнём. Не связываясь с ножом, боярин вгрызся в килограммовый кусок, отрывая жестковатые волокна, которые застревали в зубах. Но сейчас ему было плевать на это, ему требовались силы. Где-то вдалеке раздался злобный потусторонний вой, похоже, проклятый волк вышел на охоту. Михаил дожевал последний кусок, положив рядом с собой самострел, и выпустил сокола, которого усадил на обломок стены и приказал следить за всем вокруг, в случае опасности, предупредить. Спать хотелось неимоверно, но делать это нельзя, нужно дотянуть до утра, провести слияние с Горынычем, который частично успеет восстановиться, и добраться до имперской заставы внутри зверодуха, приземлиться в холмах за огородами и дойти ножками последние полкилометра.
Лучший способ убить время и не вырубиться — это разобраться с тем, что он получил в результате мучений. Усевшись поудобней и вытянув замёрзшие руки к огню, Михаил направил свой внутренний взор к родовому духу. И тут его ждало первое потрясение — духа не было. Вообще не было, он так и не смог нащупать сознание существа, которое ощущал каждый день на протяжении двадцати лет. Шок, страх, растерянность, паника — вот то немногое, что боярин Бельский ощутил, когда понял, что остался один. Он попытался призвать шпагу, но правая рука осталась пустой. Михаил снова взялся шарить внутренним зрением в поисках пропажи, но не находил ее. Зато обнаружил нечто очень странное — весь его организм был пронизан странными энергетическими каналами, сплетающимися в центре груди в шар, размером с детскую голову. Он переливался тремя невероятно насыщенными цветами. Основным было серебро, потом шло золото, ну и завершало всё истинная тьма. От этого шара по всем каналам бежали искорки энергии того или иного цвета, они смешивались и через мгновение снова расслаивались, двигаясь к своей, неизвестной Михаилу, цели. А ещё Бельский ощутил силу этого сгустка энергии, большую силу.
— Спокойно, — произнёс он вслух, — спокойно, боярин, что мы имеем? Дух исчез, а с ним, возможно, и все умения, но контроль над зверодухами остался, значит, уже что-то. Одно пропало, но появилось что-то новое, невиданное ранее. Оно сильное, могучее, я чувствую его энергию. Нужно только понять, как этим пользоваться.
Решил начать с простого — чёрный болт. Он, не открывая глаз и используя внутренне око для наблюдения за шаром, вытянул вперёд левую руку и попытался призвать мысленно сгусток тьмы и придать ему форму небольшого болта для самострела. Искорки тьмы в канале ожили и устремились к руке. Их было две или три. В центре ладони они слились в одну, образовав сгусток, который почти сразу вытянулся в небольшой болт, сантиметров десять длиной. Михаил открыл глаза и посмотрел на ладонь. Что ж, его сила осталась с ним. Да, дух ушёл, она превратилась во что-то иное. Он закрыл глаза, мысленно коснулся этого болта и отправил его в полёт прямо в стену, которая была перед ним. Чёрная молния,
