Берег Живых. Выбор богов. Книга первая - Анна Александровна Сешт
– Надеюсь, мы ещё вернёмся к этому разговору спустя годы, и разговор этот будет приятным во всех отношениях, – доброжелательно ответил Хатепер.
– А я буду уповать на то, что кто-то из их детей родится Таэху, – улыбнулся Верховный Жрец, но потом спохватился. – Послание Нэбмераи, которое я получил недавно через наших осведомителей на острове Хенму. Он ведь спрашивал, как ни странно, о Павахе. Я пока не написал ему ответ, а в текущих обстоятельствах и вовсе сомневаюсь, стоит ли.
– Анирет может знать. Они с Павахом были дружны… до всего этого. Если хочешь передать что-то племяннику – можешь передать со мной, потому что скоро я направлю в храм Хенму моего писца.
– Благодарю, – Джети кивнул, но Хатепер сомневался, что Верховный Жрец доверит этому письму что-то действительно важное.
Павах в себя так и не пришёл, ускользая, казалось, всё дальше в небытие. Хатеперу оставалось надеяться только на Богов и чудодейственное искусство Таэху, и возвратиться в столицу ни с чем. Джети проводил его до самого входа в портальное святилище, передал небольшое письмо для Нэбмераи и обещал послать весть, как только что-то изменится. «Владыка ворвётся в Обитель ещё раньше…» – удручённо подумал Хатепер, прощаясь, и пересёк невидимую границу.
Он решил не откладывать неизбежное и, не дожидаясь окончания официальных встреч и прошений в тронном зале, доложил Императору о своём возвращении – через слугу, чтобы не вызывать вопросов и подозрений у Амахисат. Если Секенэф собирался обсуждать с царицей свои видения и всю деликатную ситуацию с Павахом – пусть, но Хатепер в это вмешиваться не хотел. Более всего он сейчас желал уединения, возможности в тишине поразмыслить обо всём, взвесить, распланировать следующие шаги – но такой роскоши пока не предвиделось. А мысли о Хэфере, страхи и тревоги подгоняли его, точно огненный хлыст хайту.
Хатеп-Хекаи-Нетчери. Тот, в ком соединилась в мире Сила обоих Богов. Титул древних Владык, который его далёкие предки предпочитали даже титулу Эмхет. Конечно, Паваху могло привидеться. Он мог просто говорить о видениях, в которые его направил хранитель. Транс легко переходил в горячечный бред, особенно у неподготовленного сознания. Даже если Павах очнётся – разум может отказать ему навсегда. Ну а что Кахеп говорил о буре – так то тоже могло быть лишь его смутными фантазиями, особенно учитывая сказку о Храбром Инени… Но Хатепер недаром носил свои титулы и не привык отметать даже самые невероятные элементы узора событий.
Возможно, эту тайну хранил Перкау, жрец Владыки Каэмит. Но сейчас Великий Управитель не был готов к тому, чтобы спокойно поговорить со своим пленником – слишком легко он мог совершить непоправимое.
Секенэф вызвал его к себе сразу же, как решил наиболее срочные дела, – перепоручил часть их Амахисат, отложил прошения, для которых нужно было его личное присутствие, и покинул тронный зал.
Переступая порог покоев Владыки, Хатепер был готов к буре. Коротко он посмотрел на замерших Ануират, несущих свой вечный караул и приветствовавших его учтивыми кивками.
«Хоть что-то в этом мире остаётся неизменным вне зависимости от обстоятельств…»
Секенэф стоял у окна, скрестив руки на груди. Тратить время на то, чтобы снять регалии, он не стал – должно быть, собирался вернуться в тронный зал сразу же, как закончит разговор. На звук шагов он обернулся и посмотрел на дипломата с такой надеждой, что тот не сразу нашёл слова, хоть и обдумывал со всей тщательностью то, что скажет здесь.
– Он под надёжной защитой? – сразу же спросил Секенэф. – Ты объяснил, что от него требуется?
– Я… вынужден был вернуться один, – ответил Хатепер, выдержав его взгляд.
Император нахмурился, ожидая объяснений. Скрепя сердце, дипломат доложил обо всём, что узнал.
Лицо Секенэфа стало непроницаемой маской, только в глазах застыл гнев – холодный, тяжёлый. Хатепер невольно отступил на шаг и склонил голову, ожидая приказа. Рука Императора тяжело опустилась на спинку кресла, сжалась, и дерево, застонав, треснуло. Вспышки ярости не последовало.
– День и ночь, – глухо произнёс он наконец. – Я даю вам день и ночь.
– А если…
– Если Таэху не сумеют пробудить его – это сделаю я.
Многое было подвластно тому, кто воплощал в себе Силу божественного Ваэссира. Но только какой ценой?.. Хатепер понимал, что даже ему сейчас было небезопасно спорить с Императором. Но он должен был предупредить, напомнить.
– Даже будь Павах в добром здравии, твоя воля может расколоть его разум безвозвратно, оборвать все нити…
«Уничтожить его», – добавил дипломат мысленно то, что они оба и так знали.
– Я готов пожертвовать тайнами его разума. Задача Джети – сохранить в нём жизнь, чтобы не оборвалась нить, – тон Владыки был лишён оттенков, и Хатепер понимал: Секенэфу безразлично, какой будет эта жизнь. – Твоя же задача – не дать мне уничтожить пса прежде, чем он перестанет быть мне нужен.
– Секенэф…
Император поднял ладонь, прерывая его.
– Иди.
Этот взгляд Хатепер хорошо знал, знал, когда необходимо отступить. Сейчас не подействовали бы никакие увещевания. Сейчас Секенэф не нуждался в поддержке – он хотел дать себе волю, отпустить гнев и отчаяние.
Поклонившись, дипломат вышел.
Вызвав к себе Унафа, Хатепер поручил ему лично передать весть для Таэху: «Владыка прибудет в Обитель через день». Джети и так прекрасно поймёт, что за этим стоит.
Остаток дня дипломат посвятил только себе и своим мыслям, понимая, что иначе от него никому не будет пользы. Ночь не принесла ему отдыха – только долгожданную тишину – вокруг, но не внутри. Ему требовалось больше, гораздо больше, чем несколько часов уединения…
На следующий день ему доложили, что вернулась Кахэрка, а Первый из бальзамировщиков просит о встрече.
* * *
Таа прошёл по тускло освещённому коридору и остановился у двери. Два стража отсалютовали ему.
– Отоприте, – велел жрец.
– Но приказ Великого Управителя… – неуверенно произнёс один из воинов.
Таа одарил его тяжёлым взглядом.
– Кому ты подчиняешься в стенах этого храма – Великому Управителю или Первому из бальзамировщиков и тому, кто говорит от его имени?
Стражи колебались недолго и открыли дверь. Таа рассчитал время так, чтобы успеть, пока Итари Таэху ненадолго отлучится. Мятежник был один. Переступив порог, жрец различал его хриплое дыхание – Перкау свернулся на циновках, забывшись сном
