Дорога мстителя - Алексей Алексеевич Доронин
– Короче, Склифосовский! Приказы не обсуждаются. Считай это не наградой, а боевым заданием.
И подмигнул.
Саша оторопело молчал. Ему совсем не хотелось играть роль «доброго полицейского», и трофея такого ему не надо… Но приказы не обсуждаются. Как быть?
Неожиданно его выручил, сам того не осознавая, Богодул. Он прислушивался к словам лейтенанта и понял, что сейчас может лишиться развлечения.
– Отвали от него, шеф, – внезапно вступился старшина, хлопнув Сашу по плечу, – Я тёлочку разговорю по-своему. Заодно научу… плотским утехам. Надо кому-то выполнять эту работу тяжёлую, неблагодарную, хе-хе. Выручу мальца. У него, наверное, проблемы с готовностью, ха-ха-ха.
Наёмники засмеялись. Саша пропустил подколку мимо ушей, как укол хвойной иголкой.
– Этот мир не заслужил такой милоты, как наш Дядька. Ладно, у тебя двадцать минут, старшина. Точнее, у всех вас, включая помощников. А ты, Молчун… – лейтенант повернулся к Сашке, видно было, что он им недоволен. – Не захотел по-хорошему… будет как всегда. Дядька! Этому чистоплюю в последнюю очередь её отдать. Но в обязательном порядке. Не отвертится. А сначала пусть смотрит, учится.
– Тридцать, – потребовал старшина. – Полчаса.
– Хрен с тобой. Ладно. Вроде стихло всё внизу. Время пошло.
Режиссер ушёл. Саша не удивился бы, если бы он в соответствии со своим позывным оставил где-нибудь записывающую камеру. Но нет. Был у лейтенанта раньше телефон, но умер от старости. Да и не извращенец он. Просто эстет.
– Смотри, Санёк, – заржал Богодул, тыча пальцем девчушке в зубы. – Смотри, какая злющая! Афаф! Откусит! Говорить будем, когда сделаем её помягче. Признание – царица доказательств-фуятельств.
– Пыточная камера, камера-фуямера, – напевал Дядюшка. – Будем кушать сникерсы, сникерсы-фуикерсы.
Несмотря на проветривание, в комнате ещё пахло горелым, а также кровью и мочой. Похоже, предыдущий пленный всё-таки в какой-то момент сломался. И ещё воняло кислым потом. Страхом смердело.
Когда девушку затащили в комнату, она напряглась ещё сильнее, но не закричала, взгляд сделался безумным. Похоже, воля была парализована.
Пленную посадили на кресло, но пока не привязывали. Она выглядела так, будто вот-вот потеряет сознание. Как зомби.
Старшина подошел к девушке, пощупал тут и там.
– Иди сюды, деточка-конфеточка, сейчас дядька Богодул будет тебя жизни учить… Жизнь, она знаешь какая? Жёсткая.
– Пожалуйся в Ми-Ту. Напиши в Ин-сто-грамм и ПейсБук, ха-ха. А мы позабавимся. Будем кушать баунти, баунти-фуяунти.
Звук расстегиваемой молнии.
– Пацаны… я тоже не ангел, – вдруг заговорил долго молчавший Чёрный. – Но это не по-людски.
– Чего?! – пробасил Пузырь. – Ты с пальмы упал и хвост сломал?
Он такое говорил людям любого цвета кожи, и никто не обижался.
– Серьёзно, чуваки, – Чёрный не обратил внимания на подначку, – Пытать… ещё куда ни шло. Но драть её… Это дно. Вы, блин, кресты носите. Вас батюшка благословил на воинский труд.
– Ему за это платят, чего не благословить-то?
– Да что на тебя нашло, дружбан? – удивился Пистон.
– Мелкая она совсем, – объяснил потомок венесуэльцев. – И пленница.
Общий смех. Не смеялся только Саша.
– Не мелкая, а тощая. И тем лучше для неё. Опыт приобретёт.
– Только он ей не понадобится, – произнёс фельдшер.
– Да они у себя в болотах в эти годы уже рожают, – вставил своё слово Пузырь.
– Где она в болоте таких мужиков найдёт? – поддакнул Пистон. – Кавалеров, мля.
– Кабальеро, – хохотнул Богодул. – А ведь мы мученики. Все мужчины. Подумаешь, роды!.. Мы больше устаём… когда над ними трудимся. Ха-ха. Ради баб стараемся… вкладываем в них душу, ха. Надрываем сердечную мышцу́. Живём на десять лет меньше от этого. Умираем молодыми. А они, сучки, не ценят.
– Она оценит. Хотя не думаю, что сможет кому-то рассказать, – мрачно добавил Живорез.
И все снова загоготали.
– Я пойду, – пробормотал Чёрный. – Дела есть. Надо оружие почистить. А вы тут сами.
– Ну иди, чисть. – Он ушел, провожаемый смешками.
Чёрный по бабам был первый ходок. Поэтому все и удивились, с чего вдруг он стал моралистом, этот потомок латиноамериканцев, про которых все слышали, что они любили карнавалы, ламбаду и прочее такое. Напоследок Чёрный бросил взгляд в сторону Саши, но тот не смог бы уйти и ослушаться командира, поэтому сделал вид, что намёка не понял.
– Главное, вы остались, свинтусы, – на лице Богодула цвела лыба до ушей. – Мужики! Херои! Уважаю, мля. Ну, приступим к труду ударному. В ратуше нам должны молоко давать за вредность-фуедность. И сметану.
Пузырь раскраснелся как в бане, его дружок Пистон потирал руки, и даже фельдшер пританцовывал на месте.
Старшина сказал, что на кресло посадить они её успеют, и приказал положить на стол лицом вниз.
– А поворотись-ка ты, дочка, – промурлыкал Богодул почти ласково. – Сейчас дядюшка проверит, не прячешь ли чего… И имеется ли печать. О неприкосновенности, ха-ха.
Сам сорвал с неё остатки одежды – простенькие штаны и трусики. Немного её помял, пощупал, как мясную вырезку.
– Сиськэ отросли – значит, в дело пойдёт. Природа велит.
В пустошах был в ходу именно такой принцип оценки. А документы мало у кого имелись. И никого не интересовали.
– Высота самая подходящая, – гыкнул Пистон.
Девчонка не пыталась сопротивляться. Перед этим обманчиво весёлым «Дядюшкой» даже более стойкие и взрослые люди ломались сразу. Открывали секреты, каялись и унижались, лишь бы он их не трогал. Говорили, что он «настолько добрый, что любит всё, что есть на свете».
Богодул, насвистывая, снял форменную куртку и тельняшку. Брюки тоже стянул и выглядел теперь то ли как козлоногий сатир, то ли как кабан, вставший на ноги. На шее висел крестик.
Младший думал когда-то в детстве, что и сам обрастёт таким волосом, когда станет взрослым. Но фиг – почти весь остался голый, кроме причинных мест. Только на запястьях и щиколотках немного выросло. Да ещё бородка жидкая. И никакой меховой рубашки. Видать, мужественности мало.
Но при взгляде на распростёртую… добычу… Младший поймал себя на том, что ничем не лучше остальных. В городе ходил слух, что «коты» – озабоченные, потому что их хозяин экспериментирует с боевыми стимуляторами. Якобы им что-то подмешивают в еду без спроса и согласия. Чтобы, значит, в рейдах без сна и отдыха могли обходиться. А у этих веществ «побочка», мол, есть. Но Саша не верил в такое. Больше похоже на городскую легенду. Нет. Тут только природа. И озверение.
Дядька залез на неё первый.
Молчун услышал слабый вскрик, а после – ни звука, только ритмичное поскрипывание стола. И сальные шуточки рядовых, которым старшина поручил держать девчонку за щиколотки. И они подчинились, встав по сторонам от него во время этого дикого ритуала. «Держите так, чтоб мне было удобнее, салаги».