Кирилл Юрченко - Первач
— А что это изменит для нас? — спросил Бакс.
— Многое, — сказал старик. — Или ничего.
«Да, у меня есть такое желание. Я очень хочу заглянуть в прошлое!» — подумал Тихон.
И едва он шагнул в вязкую глубину «дерева», вспыхнул свет, и Тихон увидел, что он остался перед стариком один. И ничего вокруг. Только пустота, как в тот день, когда он стоял у тела раненной албасты.
— А где остальные? — спросил он скитника.
У старика были живые глаза, с искоркой тепла и доброго любопытства. Но лицо сурово, и невозможно было понять, что он думает о нем.
— Каждый там, где захотел оказаться, — ответил старик. — Сейчас твоя очередь. А для начала спроси себя, что именно ты хочешь увидеть?..
Тихон захотел увидеть отца Амины. И не смог бы ответить, почему это казалось таким важным. В ответ на желание перед его глазами возникло знакомое место. Будка генераторной, к которой через подернутую морозцем траву ведет тропинка. Туманное утро, и других изб не видно. Тихон двинулся вперед, но бесшумно, как будто он не ступал по траве, а плыл над ней. Вообще ничего не было слышно, как будто туман поглотил все звуки. Но в звенящей тишине раздался скрип, и дверь генераторной медленно отворилась. Из будки высунулась русоволосая голова и повернулась к Тихону.
Основываясь на рассказах Амантура, память ожидала увидеть типичную полупьяную ряшку, но вместо этого первым из всех черт лица Тихон воспринял глаза этого человека. И ничего более, только глаза — умные и полные необъяснимой грусти. Казалось, мастер Коляда видит человека, что стоит перед ним на расстоянии вытянутой руки. Но вот он шагнул вперед и, если бы Тихон не отпрянул, наверняка прошел бы насквозь.
Тихон услышал вдруг попискивающий голос щенка, оказавшегося под ногами Коляды. Мастер наклонился и взял щенка в руки. Беленький, пушистый, толстый, с коротким, виляющим, как вентилятор хвостиком, щенок лизнул мастера в нос.
— Ах ты, негодник! Чуть не задавил тебя, — послышался хрипловатый голос.
И Коляда начал разговаривать с щенком, как с молчаливым, готовым все выслушать человеком, которому можно доверить сокровенное — то, что спрятано в глубине души. Он рассказывал о своем прошлом, о том, что жил когда-то в большом городе, где считался молодым и толковым инженером. О семье, которую потерял. О том, как в самые тяжелые свои годы прибился к чужакам — вроде не кочевникам, но и не таким одержимым оседлостью, как прочие люди. О том, как нашел другую женщину, которой мог дарить свою любовь и от которой у него появились дети.
Был ли это рассказ о себе на самом деле? Действительно ли время вернулось вспять, чтобы Тихон увидел это самое место и этого человека, которого никогда не знал. Но ведь создавалось впечатление, что мастер Коляда говорит не с щенком, а с ним, с Тихоном. А значит, и вправду Коляда произносил когда-то этот безостановочный монолог. Возможно, именно для того, чтобы Тихон Злотников услышал его в будущем, сам находясь в чужом мире.
— Вот, знаешь, вырастет моя дочь. И встретит хорошего человека… — Коляда погладил щенка. — Я, может, через тебя к нему обращаюсь… Побереги ее.
И Коляда поднял взгляд, заставив Тихона поежиться и вновь испытать ощущение, что мастер видит его.
Тихону показалось, что он где-то видел эти глаза — живые, с искоркой тепла и доброго любопытства.
«Господи, да это же тот старик!..»
* * *На волне нахлынувших чувств Тихон пытался вынырнуть из трясины прошлого. Он истово желал увидеть старика. Убедиться в том, что он и Коляда — один человек. И тогда донести правду — что его дочь жива!
Но все его старания оказались бесполезными. Картинка продолжала жить сама по себе. Всколыхнулся туман, и возле будки показалась девочка. В ней Тихон узнал Амину.
— Папа, я тебе молока принесла! — она протянула Коляде склянку и присела рядом. — Ну, как твои успехи?
— Спасибо, дочка. Скоро будет у нас энергия.
Он наклонился и поцеловал ее в лоб. И столько нежности было в этом движении. И так защемило внутри у Тихона, что он вдруг вспомнил своих детей.
И сразу другое желание овладело им: вернуться в свое прошлое. И вновь увидеть свою семью, своих детей. Если это еще возможно!..
* * *Исчезла будка. Исчез туман, поглотив образы мастера и его дочери. Почернело все вдруг. И в этой темноте хлынула вода сверху. Обрушилась на голову и плечи. Тихон устремил взгляд вверх. А там, вверху, полыхнула молния, заставив зажмуриться. Когда Тихон открыл глаза, одновременно с оглушительным громом от первой молнии, сверкнул следующий разряд и осветил на миг окружающее пространство.
И Тихон узнал собственный двор. Все было как тогда — в ту страшную ночь, которую он запомнил на всю жизнь. Черное небо без звезд. Ярко освещенные окна домов и, напротив, тусклый фонарь у двери подъезда. Громкий звон бьющих по козырькам каплей. Утопающие в темноте пешеходные и автомобильные дорожки, полные стремительно бегущей воды.
Он вздрогнул, услышав сзади шум автомобиля. А тот пронзил его насквозь и подъехал к крыльцу. Из машины вышли его жена и дети.
— Я не этого хотел!!! — крикнул Тихон.
Каким страшным наказанием было — увидеть семью, зная, что ждет всех их впереди. Но страшнее казалось — пойти за ними и узнать все до конца. А еще ужаснее — отказаться от этого. Ведь не зря же он очутился здесь.
«Возможно, я сумею что-нибудь сделать?»
Да, да! Предотвратить. Остановить! Нельзя им входить в подъезд!
Он кинулся вперед, но тело его не существовало в этой реальности, только сознание. И он не мог захлопнуть перед ними дверь, чтобы остановить их, удержать.
Единственное, что он мог — кричать! Но никто его не слышал.
Они вошли в подъезд, и, как обреченный, Тихон проник вслед за ними. И увидел, как поднимаются по лестнице его родные, говоря о нем.
— А когда приедет папа? — раздался голос младшей дочери.
— Закончит свои дела и приедет.
— Но разве он не закончил дела? Как же мы в отпуск собрались? — воскликнула старшая.
— Ты меня спрашиваешь? — голос жены сорвался. Она едва сдержалась, чтобы не заплакать. — У нас дома и поесть-то ничего нет…
— Если дашь денег, я сбегаю в магазин и куплю что-нибудь к ужину, — предложила старшая. — Все равно папа неизвестно когда приедет. Успеем приготовить.
— Давай уж в дом зайдем, не здесь же деньги доставать, тем более, что у меня одни крупные…
Так шли они, не замечая, что чужие глаза и уши наблюдают за ними.
Девочки, которые поднимались впереди матери, вздрогнули, увидев на следующей площадке двух незнакомых мужчин.
— Здрассьте, — прошипел один.
Младшая поздоровалась в ответ. За нею старшая. Только жена Тихона ничего не сказала и подтолкнула детей вперед.
Пройдя мимо, они взошли на свой этаж.
— Так это вы! — Тихон приблизился к чужакам. Один повыше и потоньше, другой невысокий, коренастый. Только эти подробности он сумел вспомнить, когда это потребовалось для следствия. Но теперь он отчетливо мог разглядеть, запомнить каждую черту их туповатых, недобрых лиц.
Но он не мог их остановить. Когда один из них, коренастый, двинулся к лестнице, Тихон попытался его схватить, но рука прошла насквозь.
— Стой. Стой, где стоишь! И ты тоже — стой! — крикнул он второму. — Если вы что-нибудь сделаете!..
Тогда что?.. Что он может предпринять?
Бессильная ненависть выплеснулась наружу. И сразу Тихон ощутил то, о чем совершенно забыл — отклик на эту ненависть. Проклятье Полосы — боль и слабость. Взгляд помутнел, образы стали рваными. Все грозило исчезнуть вмиг, но он не мог допустить этого. «Ведь не зря, — повторял он, — не зря я оказался здесь. И не зря сознание направило время вспять и забросило меня в прошлое.
Я должен что-то предпринять! Это ведь испытание!
Но что делать? Как?! Что я могу?»
Коренастый встал у лестницы и смотрел наверх, наблюдая, как, заметно нервничая, женщина возится с замком.
— Мама, дай я попробую, — просила дочь, но мать не выпускала из рук ключей. Она посмотрела вниз, увидела, что незнакомец наблюдает за ней, и, еще больше заведясь, тщетно пыталась повернуть ключ.
Коренастый отошел к приятелю.
— Вот и бабло подоспело? Счас раздобудем.
— Ну тебя, — одернул его второй. — А вдруг здесь камеры?
— Чего ссышь, нас через час в городе не будет, — зашептал коренастый. — Это ж чистодел! Слыхал, отец их нескоро появится? Прикинемся соседями. Поможем дверь открыть. Зайдем, пуганем, сами отдадут…
Он схватился за перила и взошел на ступеньку. Товарищ с неохотой последовал за ним.
Тихон устремился вперед. Он маячил перед их лицами. Но что проку от рук, если они не могут ни остановить, ни ударить. Что толку от ног, если ими нельзя сделать хотя бы подножку. Что толку кричать, надрываясь. Одно только незримое сознание пребывало здесь.
