Самый заурядный попаданец в гоблина. Книга 1 - Сергей Валентинович Хабаров
— У-М-К Л-Ю-Д, — насилуя свой речевой аппарат, постарался сказать Пётр.
— Сталин, — весело отозвалась Умка.
Пётр хлопнул себя по лицу: так результата он не добьётся, нужно проще. Он стал рисовать ножом на земле человечков в группе.
— Л-Ю-Д.
— М-м-м-м хи-хи, — Умка совершенно не обращала внимание на рисунок и откровенно его не понимала. Ну может за палочкой следила.
— Ладно, пошли, куда-нибудь да набредём.
Пётр попытался повести девушку по улице, но ничего не получилось: она упиралась.
— У-у-у-у, у-у-у, — издала девушка горловой звук, указывая пальцем на труп зелёного.
— Он мёртв, не бойся, больше не встанет.
— У-у-у-у! — снова указала Умка на труп.
— В чём дело? Я не понимаю.
Умка показала: провела пальцем по горлу, потом на труп, потом себе на рот, жевательные движения и поглаживание по животу.
— Нет, есть мы его не будем.
Пётр поморщился. Местные каннибалы! Хотя, если учесть то, что мы с ней явно относимся к разным видам, то для неё это каннибализмом не было. Умка ещё поупиралась и даже попыталась выхватить у него нож — видимо, ей всё же хотелось нарезать из мертвеца мяса. Пётр с переменным успехом тянул её от трупа подальше — он был сильнее, а она тяжелее. Но всё же упорство перебороло жадность.
— Пошли, я ещё сделаю из тебя советского человека и всё твоим родителям расскажу, — тут он вспомнил скачущую на нём чумазую Умку. — Ну, может, не всё, но многое.
— М-м-м-м, — недовольно замычала Умка, всё же пошедшая за ним.
Она вела себя странно, но что можно взять с душевнобольной и явно отстающей в развитии девушки? И потом, языковой барьер! Сомнительно, что здесь говорят по-русски. Другой вопрос: где это здесь? Он явно не на земле. А где тогда? Была мысль: побиться в истерике, но для пожилого, советского человека это казалось контрпродуктивным и незрелым. И потом, до того, как сюда попасть, он был стариком, доживающим, как оказалось, не часы, а уже минуты своей жизни. Тут же он молод и силён. Да, он будет тосковать по семье, но дети давно выросли и способны позаботиться о себе и о внуках.
Они шли вдоль улицы заброшенного города. Умку привлекали места, где была разобрана брусчатка, и оттуда лезла зелень. Когда Умка видела такие места, то тянула Петра к ним. Ковыряясь ножом в земле, она накопала пять клубней картофеля и несколько морковок. Клубни она сложила в небольшую поясную сумку, теряющуюся на фоне её тряпья. Одну морковку она сунула себе в рот и начала жевать, а другую протянула Петру. Вот так, совершенно не помыв и не боясь дизентерии. Пётр тщательно вытер морковку рукой, прежде чем её употребить. В войну ему приходилось есть и не такое, но больше хотелось пить.
Поскольку Пётр совершенно не ориентировался на местности, уже вскоре их вела Умка. Она постоянно вертела головой, как сонар на корабле, и явно что-то то ли слышала, то ли видела. Хотя последнее сомнительно: когда Пётр осматривал её, то увидел, что радужка её глаз имеет необычную окраску серебряного цвета и смотрела она насквозь Петра, будто слепая. Но как тогда она должна ориентироваться в пространстве? А ведь она неплохо это делает. Вот и теперь она остановилась у дерева и стала показывать куда-то наверх.
— Что? — не понял Пётр.
— У! У!
Весь небогатый лексикон Умки умещался в три буквы: «а-а-а» — опасность, «у-у-у» — обрати внимание или приближающаяся опасность, «м-м-м» — все остальные разговорные слова. Сейчас она указывала вверх пальцем на дерево. Там в ветвях было птичье гнездо.
— Ты хочешь, чтобы я снял гнездо с дерева?
— М-м-м-м, — Умка показала себе на рот и погладила животик.
— Там еда? Ты хочешь птичьи яйца?
— У-у-у-у м-м-м.
— Ну всё ясно с тобой, Умка.
Пётр ловко взбирался по дереву, к его удивлению, это было совсем легко. Его когти глубоко входили в древесную кору, а руки и ноги без труда выдерживали его вес. Казалось даже, что он слишком лёгкий для таких сильных рук и ног, ведь Пётр без труда мог поднять весь свой вес на одной руке.
— А! А! А-а! — гудела Умка снизу, выражая своё волнение.
— Да не упаду я, не бойся.
В гнезде оказалось шесть яиц. Пётр, не в силах больше бороться с жаждой, высосал одно из них.
— А-а-а-а-а!
— Не переживай ты так, Умка, я с тобой поделюсь. Сейчас поедим.
Пётр посмотрел вниз и увидел, что Умка «акала» не от того, что волнуется за него, а от того, что двое зелёных коротышек повалили её на землю и ограбили. Один из них жевал сырой картофель, а другой задрал ей лохмотья и пытался изнасиловать.
— Блин, Умка, ну нельзя же так спокойно реагировать на нападение, непонятно же, что ты хочешь! — сказал Пётр, беря из гнезда яйца и кидая их вниз.
Такой точности движений он от себя не ожидал: оба брошенных яйца влетели в лица зелёных карликов. Пётр спрыгнул с ветки и приземлился прямо на любителя сырого картофеля. Второй всё ещё оттирал с лица содержимое яйца. Пётр пнул его и повалил на спину, после прижимая к шее нож.
— Пощади, старший, пощади! Мы не знали, что это самка твоя! — залепетал зелёный насильник.
Он нёс всё ту же тарабарщину, что и я, когда не напрягал свой речевой аппарат, но, к своему удивлению, я всё понимал.
— У! Тля, тюрьма по тебе плачет, а ну вставай и без шуток.
Зелёный коротышка повиновался.
— Умка, что со вторым?
— М, м, м, м, — доложила Умка, собирая обратно в мешок рассыпанный картофель. Когда она дошла до валяющегося без сознания грабителя, то от всей души пнула его голову.
— Отлично, — одобрил поведение Умки Пётр. — А ты, зелёный вонючка, пойдёшь с нами. Будешь языком.
— Кем я буду? — сказал зелёный и потом добавил. — О, могучих хоба.
— Неважно, не шуми, веди себя тихо, и я не сделаю тебе
