Гарем и легкость. Книга от депрессии (СИ) - Афанасьев Семён

И мать, и дочь более чем заслуживали самой лестной оценки, если говорить о тактильном аспекте и ухватистости форм.

Дальше бывший полусотник, он же десятник, какое-то время пил чай, раздумывая, как поступить с пленником.

Его мысли то и дело разрывались между случившимся, с одной стороны — и постоянно мелькавшими перед глазами орчанками, от положительных впечатлений о статях которых он никак не мог отойти.

Сами женщины то и дело будто порывались что-то ему сказать, но в последний момент осекались и словно бы не решались.

Подобная задумчивость Бронкса и нерешительность слабого пола уже скорее, чем через час, вышла боком обеим сторонам взаимного интереса.

Из-за холма, за которым скрылись подельники нападавшего, бодро появился конный разъезд, на сей раз уже состоявший преимущественно из местной стражи. Это было видно по однообразной форме и по длинному клинковому оружию, которое нес каждый из всадников.

Замыкали процессию те самые двое здоровяков, которые уже отметились в этих местах вот час тому.

Женщины ощутимо напряглись. Наблюдательный Бронкс отметил про себя, что дочь переместилась поближе к строению, а её не меньших достоинств мать пододвинула себе под руку длинный разделочный нож, которым до сего момента пластала баранью тушу.

Недолго думая, бывший полусотник, не чинясь, последовал примеру неглупой (по всей видимости) орчанки и тоже передвинул собственный мешок себе на колени; так, чтобы выстрелить можно было за секунду. Случись в том необходимость.

Очевидно, его действия не остались незамеченными для командира конного полудесятка, поскольку надменное и презрительное выражение лица здоровенного орка тут же сменилась на задумчивое, а местами так и вовсе уважительное:

— Кто таков? Какого рода? — Не слезая с коня, спросил стражник.

Тон его хотя и не выказывал особого почтения к спрашиваемому, однако же и презрения либо надменности в себе не содержал.

— Бронкс я, сам из гномов, — чуть помедлив, сказал очевидное герой недавней схватки. — Следую в ближайший город, по личной надобности. Род свой назвать могу, но побьюсь об заклад, что тебе он ничего не скажет.

Поразмыслив, представитель подгорного народа решил установить паритет в начавшейся беседе. Если стражник не спешился с коня — то и гном решил из-за своего стола навстречу ему не выбираться. То на то и получилось — никто никому не должен, подумал он про себя.

— Ты обвиняешься в убийстве, причинении вреда и незаслуженной обиде достойных людей, — выдал стражник.

И тут же с любопытством уставился на гнома, словно ожидая: а ну, что тот ответит?

— В земли ваши вошёл буквально утром, — бестрепетно кивнул тотчас Бронкс в ответ. — На то заполнил специальный лист у поста вашей пограничной стражи. А время пересечения границы там до минуты обозначено, поскольку на самом посту специальный хронометр имеется, гномьей работы. Топал я сюда пешком, по дороге никого не встречал, только конники ваши мелькали в отдалении. Кого, по-вашему, я порешить уже успел?

Один из двоих сбежавших нападавших, предусмотрительно державшийся за спинами стражи, в сей же миг что-то залопотал по-своему на ухо местному десятнику.

— С ними был третий товарищ, — небрежно кивнул себе за спину командир отряда. — Если надобно, его присутствие здесь десяток народу из окрестностей подтвердит.

— Так вон он валяется, — удивлённо поднял брови на лоб Бронкс, скашивая взгляд в сторону.

Из своей безмерной заботы он, прихватив за ноги обездвиженного смутьяна, уже четверть часа как оттащил того в тень навеса для баранов. Да так там и оставил: солнце по эту сторону гор припекало изрядно и Бронкс искренне озаботился, а ну как страдалец перегреется да удар какой его хватит.

Руку свою, ещё и усиленную кастетом, Бронкс знал хорошо. В том, что ушибленный проваляется до завтрашнего рассвета без сознания, он тоже не сомневался.

А обезвоживание тела под местным солнцем — самая первая напасть в эту пору года. Последнее гном знал уже из личного пребывания на этих землях.

— Так он что, жив? — здоровенный орк даже привстал от удивления на стременах.

Его искреннее удивление было столь неподдельным, что в следующий момент он, поворотившись в обратную сторону, со всего размаху заехал кулаком в ухо подъехавшего вплотную утреннего смутьяна. Того самого, что только что подавал голос.

— А что ему сделается, — снова пожал плечами Бронкс. — Я пока ещё кулаком насмерть не валю. Кстати, хорошо, что вы подъехали. Этот субъект прямо при мне с кулаками напал на беззащитных женщин. Вполне возможно, зашиб бы насмерть кого, не случись я рядом. А эти двое, — гном мстительно указал за спину стражником на съежившихся смутьянов, — были с ним. Видимо, подельники!

_________

От местного суда Бронкс ничего хорошего не ждал. По своему опыту, он справедливо предполагал, что чужеземцы в таких вот семейных сварах служат исключительно источником пополнения как судейского бюджета, так и расходов «пострадавших».

— Изложите, как было дело? — судья, в глазах которого читались сразу девять смертных грехов из семи возможных, за каким-то лядом обратился вообще к командиру стражников, который при происшествии не присутствовал и возле харчевни нарисовался уже тогда, когда всё давным-давно стихло.

— Ну-у-у, понятно… Сейчас будет нам и правосудие, и торжество местной справедливости, — со вздохом пробормотал сам себе гном.

Будто бы тихо, но с явным расчётом, чтоб его раскатистый шёпот в свой собственный адрес был хорошо слышен во всём немалом зале.

В ответ на вопрос судьи, стражник принялся что-то бойко тарахтеть по-своему.

— Ваша честь, прошу внимания! — бестрепетно вклинился в беседу Бронкс, который по роду занятий, за время службы в армии, не раз и не два бывал в суде как свидетелем, так и участником многочисленных разбирательств.

Имея за спиной подобный солидный практический опыт, он, хотя и не знал местной судебной системы, но именно это сейчас и собирался выяснить.

Терять всё равно было особо нечего; а заначенный самострел находился под рукой в мешке: Бронкс еще из ума не выжил, чтоб на судилище орков приходить с пустыми руками.

Кстати, стражник прямо в харчевне попытался наложить лапу на оружное имущество гнома, оговорившись служебной необходимостью. Бронкс в ответ с безразличным видом пообещал, что все там сейчас и лягут. И что разоружаться он будет исключительно по решению суда, и никак иначе.

— Ну что ещё такое? — судья метнул недовольный взгляд на досадную помеху, ростом достававшую ему самому хорошо если чуть выше подмышки.

— Ваша честь! Не будет ли с моей стороны большой наглостью попросить вас уведомить меня: по какой правовой шкале сейчас производится наше с вами судебное заседание? — Бронкс твёрдо и не мигая принялся сверлить чиновника взглядом.

Был тот на вид явно непуганым, плюс ещё кое-что мерещилось в отдельных деталях мимики и жестов. Отчего б не проверить; за спрос в нос не бьют.

— Ты что, грамотный, что ли? — подозрительно свел брови вместе судья.

— У нас все без исключения грамотные, — солидно покивал в ответ Бронкс, почти не погрешив против истины.

— Имеет место самый обычный состязательный процесс, — мгновенно поскучнел облачённый в стандартную мантию служитель фемиды. — Прецедентное право не работает, — добавил он зачем-то на всякий случай.

— А предоставляются ли в рамках вашего, — гном намеренно выделил последнее слово интонацией, — состязательного судебного процесса равные исходные возможности всем его сторонам? — Задав свой вопрос, Бронкс слегка не сдержался и в предвкушении потёр ладони одна о другую.

Судья нахмурился еще сильнее, хотя, казалось, сильнее уже было некуда: