Николай Желунов - Закон о тюрьмах
— Лепешки, консервы… посуда… всё.
— Жаль, — вздохнул Гай.
— Давай твой.
— Мой?
— Гай, — нетерпеливо ощерился Вик, — давай скорее, пока они там все не проснулись.
Гай распутал тесемки своего заплечного мешка, протянул к нему руку и вдруг замер. Он уже чувствовал внутри что-то… жуткое. «Господи, какое новое мрачное чудо Ты приготовил мне?» — пронеслось по краю сознания. Он облизнул губы, глядя в черноту внутри рюкзака. Рюкзака ли? Что за странные предметы носят они с Виком за плечами? Откуда в них появляются вещи?
Вик нахмурился, но ничего не сказал. Он снова достал зажигалку и закурил, наблюдая за младшим товарищем.
Гай думал о холодной черной змее, кольцами свернувшейся под голубой джинсовой материей рюкзачка. Если приглядеться, можно увидеть в темноте поблескивающие чешуйки на ее длинном напружиненном теле. Он протянет ладонь, и тварь с шипением вонзит в нее острые, в палец длинной зубищи, истекающие золотисто-зеленым ядом. Как бы ни была ужасна эта жизнь на кладбище человечества, Гай не хотел умирать, пусть даже после смерти обещано место на небесах. Он хотел дышать этим разреженным пыльным воздухом, любоваться грязно-серыми тучами над головой, слушать вопли ветра в скалах и рассуждения этого странного человека, с которым судьба свела его. Вспомнился Лоллипоп, с немой укоризной уставивший на Гая мертвые глазницы. Да он еще сотне таких лоллипопов напялит Мясорубку на голову, если потребуется! Только — жить, продолжаться во времени, чувствовать землю под ногами, надеяться… на что? — на то, что завтра будет новый день.
Перестань, сказал он себе, глядя в насмешливые глаза Вика («маловерный» — сказал тот одними губами), перестань сейчас же. Твой выбор давно сделан.
Но я не выбирал. Меня выбрали.
Бог дал человеку возможность выбора. Грех — это выбор в пользу зла.
Так-то. Ты всегда был свободен в выборе. Только выбор у тебя был — отправиться в Мясорубку или отправлять в нее других. Разных. Хороших или злых — всех подряд. Они уходят в мир иной, а ты продолжаешься во времени.
Сбежать. Встать ночью, как вчера, и на цыпочках уйти куда глаза глядят.
Стоит ли? Он тебя из-под земли достанет.
Верно. Это верно.
Твой выбор давно сделан. Хоть выбирал не ты.
Гай проглотил комок и опустил руку в чернильный межзвездный вакуум.
Ничего не произошло.
Лепешки, консервы… посуда… всё.
Гай почувствовал непонятное разочарование.
— Как дела? — напомнил о себе Вик.
— Нечем мне тебя порадовать, брат, — хрипло сказал Гай, — хотя… постой-ка…
Что-то маленькое. На самом дне. Ты сначала не обратил внимания.
Вик ухмылялся.
Гай, белый, как молоко, вытянул вперед ладонь. На ней лежала прямоугольная розовая коробочка без надписей и рисунков.
— Открывай, парень.
Гай трясущимися пальцами оторвал кусочек картона сбоку и на черный песок выпали две хрустящие фольгой упаковки. В каждой из них находилось по одной крупной (диаметром с пивную пробку) белой таблетке. Первая упаковка была маркирована единственным словом синей краской: ГАЙ, вторая — зелеными буквами: ВИК. Гай выковырял из коробки крошечный цветной комикс, похожий на вкладыш к жвачке: веселый мальчишка с круглыми черными глазами и растрепанными волосенками держит в руке таблетку. Трехпалыми ручками выковыривает её из упаковки. Кладет в рот.
Держит. Выковыривает. Кладет. Самая простая в мире инструкция по пользованию таблетками.
Больше в коробочке ничего не было.
— Бамбула с Мясорубкой пойдет по главной улице, — говорил Вик спустя минуту, подкидывая свою таблетку на ладони, — сначала они попытаются его остановить, потом навалят в штаны и побегут. Вот тут мы их встретим. Ты обойдешь город слева, и ляжешь вон там — за тем большим камнем. Стреляй во все, что движется. Я пойду по правой стороне. Когда все кончится, встречаемся на площади.
— Не хочу разделяться, брат.
— Я тоже не хочу, брат. Но так меньше шансов, что кто-то из них сбежит.
Гай подавил вздох.
— Что это за таблетки, Вик?
— Просто глотай, и не задавай вопросов. Раз они там лежали, значит, мы должны их съесть.
— Как… сейчас?
— Давай, парень. Будешь первым.
Гай выдавил на ладонь таблетку.
— Ее не надо запить?
— Посмотри на картинку. Малыш запивает? Нет. К тому же у нас только вино, а с вином таблетки нельзя.
Господи, Ты не сердись на меня, если что, сказал про себя Гай, рассасывая таблетку. У нее был странно приятный плесневый вкус, — я простой парень, у которого отшибло память, но остался надоедливый инстинкт самосохранения, и мозг, работающий со скрипом. Обещаю Тебе постараться стать когда-нибудь таким же умным, как Вик.
Проглотив таблетку, Вик выцеливал гномика секунды три.
Звук выстрела прокатился над городком, отразился от холмов на другой стороне, эхом ворвался в уши. Загрохотало, заухало так, что Гай схватился за голову. Он зачарованно смотрел, как часовой на башне пошатнулся, по-птичьи взмахнул руками и тяжело полетел вниз.
Пошел, сказал кто-то над ухом. Пошел… Пошел… — зашипело эхо.
— Гай, пора! Вперед! — Вик ударил его в плечо.
Гай вздрогнул.
— Ага…
Ничего не получится, понял Гай. Его тело от головы до кончиков пальцев ног онемело, словно в него вогнали сто шприцев новокаина. Гай вдруг обнаружил себя невесть какую пропасть времени сидящим на корточках и разглядывающим собственное запястье; с ужасом он осознал, что видит не только каждый волосок на коже, но и каждый микроб на каждом волоске.
Это таблетка…
— Вставай! — услышал Гай. Он ощутил своим онемевшим задом увесистый пинок и вдруг понял, что бежит по склону холма над Содомом.
Нет, он не бежал. Летел, словно тень коршуна!
Он был зверем. Расчетливым, хитрым. Очень быстрым и ловким (волк? гепард?). Зверь небрежно сжимал одной лапой вдруг ставшее очень легким ружье, и непринужденно смотрел сразу на две вещи: на белую глыбу известняка в километре впереди и на атакующего Содом Бамбулу. Демон катился правее по склону почти параллельно зверю, и с почти одинаковой скоростью. За ним, погромыхивая на ухабах, неслась платформа с Мясорубкой.
— Йихххааааа! — в восторге закричал зверь, но закричал только внутри Гая. Нельзя привлекать внимание.
Воздух рвался в лохмотья перед зверем. Глубокий песок под ногами пружинил — словно эти ноги были созданы именно для бега по песку.
Удар! Внизу, на окраине города демон врезается в повозку, срывает с нее полог, а там — в куче истрепанных одеял — что-то большое, кричащее, розовое, голое, состоящее из многих частей, и Бамбула хватает это и швыряет в Мясорубку — раз, и два, и три; и летит дальше, и откуда-то слышатся выстрелы, зверю слышно даже щелканье пуль о бронированную грудь Бамбулы, и зверь плачет, хихикает и вопит нечленораздельно, а известковая глыба уже совсем близко, зверь прыгает за нее и пластается на камнях. Ему отлично видно отсюда, как Бамбула сворачивает шею здоровенному полуобнаженному бородачу (как же так, он ведь не должен убивать — успевает подумать Гай на дне сознания зверя), зверь видит, как еще один бородач — на этот раз весь затянутый в кожу — выпускает в демона заряд из гранатомета с расстояния в несколько шагов, и Бамбула, слегка покачнувшись, быстро идет на этого второго бородача, лицо того зеленеет, он бросается бежать, но руки демона вытягиваются, становятся трехметровыми, пятиметровыми, десятиметровыми, и бородач уже летит в Мясорубку, и туда же летят женщина в цветастом передничке, уронившая в пыль прутик с мясом, и голый похмельный толстяк, и любознательный парнишка, ковырявший труп, и сам труп летит в Мясорубку; демон работает быстро, вот уже Мясорубка забита телами, словно слив городской канализации мокрой листвой. Зверь в возбуждении ерзает в своей пыльной известковой дыре. Третий бородач вырастает перед демоном из-под земли у выхода с площади. Он успевает выпустить целую обойму из револьвера в круглые пустые глаза Бамбулы, но пули не могут причинить стальным глазам вреда — они стекают по щекам демона свинцовыми слезами, третий бородач превращается в мешок переломанных костей, и летит в багровую тьму.
И тут, как по сигналу, сопротивление прекращается. Все, кто до этого момента пытался подстрелить Бамбулу, бросаются наутек. Выстрелы стихают. Крики стихают. Всё стихает — в слежавшемся воздухе только шелест шагов, частое дыхание бегущих, да где-то в лабиринте палаток с надрывом плачет младенец. В этой тишине зверь кладет ствол парализатора на выщербленный, словно изгрызенный каким-то чудовищем край глыбы и взводит курок.
Идут. Тяжело карабкаются по склону. Чумазые, потные, все какие-то черные, многие — только из постели, в чем мать родила. Почти все побросали оружие, вот идиоты! Небо, откуда такие уроды-то? У каждого в лице что-то скотское. Вон тот похож на свинью — жирный, лоснящийся, рыло пятачком. Рядом с ним — по пояс голый, весь покрытый татуировками здоровяк с вытянутой конской мордой. Лысая девушка с лицом и кожей змеи. Источенный временем старик с длинными руками, вылитый орангутанг. Бык. Еще несколько свиней. Трясущийся от страха козёл.
