Алексей Гравицкий - Анабиоз
Колян благодушно хохотнул и тут же загрустил.
— Курить охота. На той стороне дороги тоже заправка, н-на. Та не сгорела, но там магазина нет. Только будка с кассой. Там ничего кроме масла и омывалки.
Омывалка, масло… Мысль взорвалась в голове, заставив сердце забиться чаше.
— Может, вода дистиллированная? — спросил я.
— Как же! Там только эта, с добавками от насекомых, н-на. Чтоб комаров размазанных с лобовухи смывать легче было. Не знаю, что туда добавляют, но я это пить не рискну.
— Да ладно, Коль, — поддел брат. — С твоим-то стажем и испугаешься?
— Не надо грязи, — оскорбился Колян. — Я чистый продукт потребляю. Одно дело водка, хлебная слеза. Другое — химия всякая.
Упоминание химии подействовало на Бориса странным образом. Брат переменился в лице, подскочил на ноги и выругался.
— Ты чего? — нахмурился я.
— Ничего, — хрипло выдохнул тот и, подхватив обмотанную рубероидом палку, сунул ее в костер.
Лицо брата стало резким, будто столкнулся с чем-то неприятным, раздражающим. А раздражала его, обычно, человеческая глупость. Факел загорелся, закоптил.
«Про дверь-то забыли», — сообразил я, поднимаясь.
— Ага! Дотумкал, — оскалился Борис и с факелом наперевес направился ко входу в магазин.
Я уже поджигал вторую палку. Колян смотрел озадаченно.
— Вы чего, мужики?
— Ничего, — отозвался я в тон брату, вытаскивая из костра факел. — Сейчас вернемся.
При свете нутро магазина выглядело еще неприятнее. Гарь, грязь, копоть. Копошащиеся мыши, какие-то жучки и сороконожки. От вида насекомых стало противно настолько, что очередные человеческие останки, обнаруженные между черными каркасами витрин, не вызвали сильных эмоций.
Или я стал понемногу привыкать к мертвечине?
Борис стоял возле двери и ковырял ее, перебирая ключи. Чадящий факел он приладил к полке, отчего на щетинистой щеке и скуле дрожали красно-желтые отблески.
Когда я приблизился, брат как раз вставил подернутую ржавчиной железку с бородкой в замок. Ключ подошел, но радоваться было рано.
Замок проржавел. Ключ не желал поворачиваться.
— Дай-ка я, — подошел Колян, не ставший дожидаться снаружи.
Брат отступил. Пальцы нашего нового знакомца тронули ключ так, словно он брал не ржавую железку, а смычок. И собирался не вскрывать дверь, а играть четвертый концерт Рахманинова.
Щелкнуло.
— Я в свое время слесарил малость, — поделился Колян и надавил на дверь. — От ё, н-на!
Несмотря на то, что замок Колян отпер, дверь не поддалась. Приржавела, что ли?
Колян шагнул назад, накренился, завис, словно мультяшный самолет, разогревающий турбины. А потом немного качнулся и с глухим «н-на» врубился плечом в дверь.
Створка влетела внутрь. Колян провалился за ней по инерции, тормозя и ругаясь уже в полную силу.
Остановился, отступил на полшага. Гордо сообщил:
— Вот теперь давайте свет.
На этот раз я успел раньше Бориса. Поднял факел и ступил в дверной проем.
Насекомых и мышей здесь не было. Небольшой коридорчик затопило по щиколотку. Пахло гнилью, канализацией. В конце коридорчика, между двумя дверями, лежал на животе человек.
Я подошел ближе. Страшно не было, но внутри что-то опасливо сжалось.
— Эй, — тихо позвал я.
Человек продолжал лежать без движения. Я присел на корточки, посветил и отшатнулся. Это только со спины он казался спящим. Несчастный был мертв. Возможно, не сумел очнуться: захлебнулся, приходя в себя.
Давясь слюной и часто дыша, я поднялся на ноги.
— Приплыл, — прозвучал над ухом спокойный хрипловатый голос.
Борис стоял за спиной и смотрел на меня.
— Давай проверим, чего стоять, — предложил он и, не дожидаясь ответа, протиснулся мимо меня.
Нам повезло. За одной из дверей был сортир, другая не открылась, зато за третьей обнаружилась небольшая комната, заваленная коробками и упаковками с тем, что раньше составляло ассортимент магазина.
Канистры с машинным маслом и пачки заплесневевших глянцевых журналов нам были сейчас не особенно интересны, но наружу мы выбрались вовсе не с пустыми руками. Упаковка минералки без газа, упаковка кока-колы, коробка с шоколадными батончиками, коробка с растворимым картофельным пюре, коробка с какой-то дрянью типа доширака и ящик с инструментами, который Борис откопал в дальнем углу.
Впрочем, половина добычи оказалась бесполезной. Колян хватанул батончик, раздербанил обертку и поморщился. Хотел куснуть содержимое, но быстро передумал. Судя по выражению его лица, толстый-толстый слой шоколада вместе с орехами, нугой и карамелью превратился в толстый-толстый слой чего-то гораздо менее аппетитного. Кола тоже годилась лишь для тушения костра. Зато негазированная минералка была вполне пригодна, и яичная лапша хрустела так же задорно, как в голодно-запойном студенчестве.
Во всяком случае, так выразился Борис. Впрочем, он как-то по молодости и пиво собачьим кормом закусывал. Лично мне лапша в сухом виде не очень нравилась.
— Может, поищем какую железку, — предложил я. — Воду погреем и заварим по-человечески.
Бессмысленность предложения дошла до меня быстро. Колян просто пожал плечами и продолжил хрустеть макаронами. Борис же, при упоминании о железе, подтянул к себе ящик с инструментами.
Я вздохнул и, решив не выпендриваться, захрустел лапшой. Как все.
Брат жевал и неторопливо раскладывал перед собой содержимое ящика. Ржавые гаечные ключи, наборная отвертка, ножовка, подернувшаяся рыжими пятнами. Борис преобразился, просиял, словно у него в голове лампочку включили. С абсолютно счастливой рожей достал топор.
— Брат, я дарю тебе саперную лопату, — торжественно сообщил Борис, будто оглашал завещание, по которому мне доставался как минимум небольшой остров в Тихом океане.
— Нашел себе новую игрушку?
— Э-э, Глебыч, — встрял в разговор Колян. — Это не игрушка, это оружие, н-на.
На Бориса он смотрел с плохо скрываемой завистью. Было видно: Колян жалеет, что не нашел ящик с инструментом первым.
— Орудие труда, — утешил я его. — Чтоб топор стал оружием, нужно уметь с ним обращаться.
— Не обязательно, — покачал головой Борис. — Топор штука замечательная. Какой стороной не кинь, все равно попадешь.
— Берсерк среднего звена, — усмехнулся я и осекся.
Подначка прошла мимо. Это я простой риэлтор, средний класс.
Борис, хоть и младше на пять лет, а хватка у него что надо. Деловая. Пока я манагерствовал, а потом сдавал-продавал чужие квартиры, брат успешно строил собственный бизнес.
Борис молча ухмылялся. Надежда, что он не понял моей реплики, таяла как воск. И услышал, и понял. И гораздо раньше, чем я сообразил, как облажался.
— Ладно, — пробормотал я. — Фиг с ними, с вашими топорами-лопатами. Дай мне пилу.
Борис подначивать не стал, молча протянул ножовку.
— Спасибо.
— Еще заходи.
Я поднялся с ножовкой в руке и направился к кустам.
— Эй, — хрипло окликнул Борис.
Я обернулся.
— Ты куда, брат?
В его голосе прозвучали нотки беспокойства.
— До ветру, — соврал я. — Скоро вернусь.
Он посмотрел недоверчиво. Сказал:
— Не задерживайся. Темнеет.
Я кивнул и зашагал сквозь кусты обратно к дороге. Идея возникла давно, когда Борис только выудил ножовку.
Кусты хлестали ветками, вокруг все шуршало и стрекотало не по-московски. Так стрекочут насекомые под вечер на лугу, у опушки леса.
Птицы притихли, чувствуя близкую ночь. Окружающий мир менялся. Звучал по-другому, пах по-другому и жил совсем не так, как должен был жить на Киевском шоссе.
Зябко ежась — не от холода, а от напряжения, — я вскарабкался по откосу и выскочил на дорогу.
Немного промазал. Остановка осталась метров на пятьдесят в стороне.
Я развернулся и быстро зашагал вдоль шоссе.
Солнце скрылось, подкрасив небо над горизонтом розовым. Наметились сумерки. Но фонари не загорались, фары не светили, не горели огни заправок, домов и магазинов. Ни рядом, ни вдалеке. И людей не было, хотя нельзя было пожаловаться на отсутствие жизни.
Возле остановки я притормозил. Сел на остов скамейки, убрал очки в футляр, приладился и, выбрав удобный угол, стал пилить проросшее сквозь разбитую крышу дерево. Заныло поцарапанное плечо. Ножовка оказалась тупой и ходила неохотно, но сгущающиеся сумерки и незнакомые ночные звуки нового мира добавляли адреналина в кровь, заставляли шевелиться быстрее.
Придерживая ствол, я допилил до конца, не давая дереву упасть. Когда зубья пропахали последние сантиметры древесины, аккуратно уложил ствол на бок и поглядел на спил.
Спина вспотела. По позвоночнику скользнул знакомый холодок. От затеи я не ждал ничего хорошего, но это было слишком.
Я судорожно сглотнул. Во рту пересохло. Жаль, воды с собой не взял. Где-то недалеко, будто издеваясь, расхохотался проснувшийся филин.
