Алексей Гравицкий - Анабиоз
Больше всего досталось той части магазина, что располагалась возле входа. Витрины тут торчали почерневшими металлическими остовами с налипшим расплавившимся пластиком и еще невесть какой дрянью. За стойкой, где вероятно когда-то была касса, сидел обгоревший скелет.
Я пошел вглубь магазина. Под ногами хрустело и лопалось. Что именно? Не знаю. Я предпочитал не думать о том, по чему иду. Подсветить все равно было нечем.
Дальний конец зала сохранился лучше. Здесь обнаружилось несколько почти не тронутых огнем витрин. Зато в них поселились мыши. Видно, что-то съедобное тут все же можно было отыскать. А еще здесь была задняя дверь. В сортир или в какое-то техническое помещение.
— Борис! — позвал я.
Брат был далеко и, судя по звуку, рванул ко мне через ползала не разбирая дороги.
— Чего орешь? — спросил он недовольно, едва не налетев на меня в полумраке.
Я постучал пальцем по дверному полотну.
— Здесь другой выход.
— И чего стоим?
Рука брата бесцеремонно вцепилась в предплечье, и он отодвинул меня в сторону. Перед носом покачнулся знакомый поджарый силуэт. Защелкало. Судя по звуку, Борис дергал ручку.
Затем перестал, но с места не сдвинулся. Что он там делает?
Тишина нового мира угнетала. Хотелось чего угодно, пусть самого глупого разговора — лишь бы не молчать.
— Заперто? — спросил я.
— На ключ, — подтвердил Борис и отошел в сторону. — У кого здесь может быть ключ?
Я зашагал следом за ним обратно к выходу. Что будет делать брат, уже было ясно, хотя я до последнего надеялся, что ошибаюсь.
Не ошибался.
Борис прошел за кассу и стал искать ключ там, где он, безусловно, мог быть. Там, где у меня рука бы не поднялась его искать.
— Боря, это мародерство, — сказал я.
— И что? — спокойно поинтересовался брат. — Помещение закрыто. Дверь подогнана плотно. Дверь металлическая. Есть шанс, что за ней сохранилось что-то полезное. Может, хоть воду найдем. Нужен только ключ, и я, блин, его найду, даже если этот мертвяк сожрал его перед смертью.
— Это не по-человечески.
— А что по-человечески? — с интересом спросил Борис.
— Не знаю. Надо похоронить как-то…
— Тогда на улицу выйди и там всех похорони. Я буду думать о себе живом, а не выражать почтение к нему мертвому. О!
Звякнуло, и Борис вскинул над головой целую связку ключей.
Возможно, среди них и был нужный, но подобрать его в темноте оказалось невероятно сложно. Брат долго чертыхался, но дверь так и не отпер.
— Свет нужен, — сказал он, наконец, и направился к выходу.
Далеко уйти Борис не успел. Впереди что-то ярко вспыхнуло, заполыхало неровно. Я сощурился, только сейчас осознав, как внутри темно, и насколько привыкли к этой темени глаза.
Рядом рыкнул Борис. Звякнули ключи, вверх взлетела саперная лопатка, едва не вспоров мне щеку заточенным ребром. И вслед за светом появился голос.
— Эй, н-на, есть кто?
Голос был насыщенным, густым. И фигура, судя по высвечивающимся в дрожащих всполохах очертаниям, у мужика была под стать голосу.
Огонь встрепенулся, упал и утих. Неизвестный ругнулся.
— Мужики, — позвал он. — Вы тут живые?
— Мужик, — в тон ему откликнулся Борис. — А ты кто?
— Э-э, — запнулся нежданный гость. — Свой я. Выходите, что ли. Снаружи всё поприятнее.
И сам, судя по звукам, полез на улицу.
Все произошло настолько неожиданно и быстро, что я даже испугаться толком не успел. Шепнул Борису:
— Чего делать будем?
— А чего тут делать? Я выйду, ты следом.
— А если…
— Если что, с лопатой поцелуется, — сказал Борис. — Уж один-то раз садануть успею. Мало не покажется.
Снаружи бил нестерпимо яркий свет. Солнце слепило до пятен перед глазами. Я запоздало понял: лопата, в случае чего, не спасла бы. Будь снаружи еще хоть кто-нибудь, и имей они что-то против нас — уложили бы слепыми прямо на выходе.
Но мужик был один, и настрой его не казался агрессивным. Хотя росту в дядьке было за метр восемьдесят, и ширина плеч соответствующая.
Мы стояли втроем возле разбитых дверей и жмурились от солнца, пытаясь разглядеть друг друга.
Мужик перестал щуриться первым. Протянул широкую ладонь.
— Колян, н-на, — представился он, глядя на Бориса. И зачем-то добавил, повернувшись ко мне: — Николай Витальевич.
— Борис, — поздоровался брат.
— Глеб, — в свою очередь пожал я протянутую руку.
Ладонь у Коляна оказалась мозолистой и крепкой. Мужик явно не в офисе штаны просиживал. Простецкую рожу избороздили глубокие морщины, на щеках топорщилась недельная щетина, в висках просвечивала пепельная седина. Если судить по внешности, то ему было лет пятьдесят. Плюс-минус.
Колян хохотнул:
— Мужики, н-на, а вы не в Борисоглебске часом родились?
— Нет, — улыбнулся я грубой шутке. — У нас мама учитель истории.
Колян угукнул, но по физиономии было ясно, что ничего не понял.
— Ты откуда огонь взял? — поинтересовался Борис.
Новый знакомец приосанился, со значением выудил из кармана очки, повертел ими перед носом. Поведал гордо, словно только что получил яблоком по башке и делился открытием всемирного тяготения:
— Линза. Солнышко. Бумажка.
Под последнее слово он кивнул на валяющийся возле дверей братов портфель, который я оставил возле входа.
О как. А я со своими линзами не догадался такой фокус проделать.
Борис мрачно посмотрел на Коляна, перевел взгляд на меня.
— Значит, мой договор посреди улицы бросил, — напряженно констатировал он. Повернулся к мужику: — А ты из него факел сделал.
— Не сердись, Боряныч, — потупился Колян. — Там еще много бумаги. Не на один костер хватит.
— Угу. Три юриста с этим договором конодребились неделю. Понадобится, еще заходи. Ладно, — резко выдохнул брат, гася злобу. — Новый нарисуем.
Колян, кажется, опять ничего не понял.
— Да ладно, н-на, — виновато пробормотал он. — Я ж не со зла.
— Проехали. Надо костер развести и факелы соорудить, пока солнце не село.
На то, чтобы запалить костер, ушло не больше получаса. Веток приволокли много. Те, что были поменьше, ломались об колено. Какие потолще — Борис подрубал лопаткой.
Факелы тоже оказались не проблемой. Колян нашел за магазином сорванные с крыши куски рубероида. Намотанный на палки и подожженный, он светил куда дольше, чем горящая бумага.
В отличие от брата, Колян бубнил без умолку.
Жил он тут неподалеку. То есть, вообще-то, он жил далеко, в Калужской области, но там ему все надоело, и Колян дернул в столицу на заработки. Давно. Потом какое-то время торчал в Москве, какое-то время — под Москвой, работая кем ни попадя и где придется. Жил и сожительствовал, пил со студентами по общагам и… с кем он только не пил. Потом устроился в одну лавочку сторожем. Тут, совсем рядом. Проторчал там год. А потом заснул и проснулся сегодня.
Тот день был хороший, тихий. Начальства не предвиделось. Колян накромсал хлебушка, откупорил килечку в томате, вскрыл пузырь, и понеслось. На вечер была заначена вторая бутылка и вино для Клавки, которая обещала заглянуть.
Когда Колян проснулся, что-то было не так. И с ним самим, и вокруг. Сперва думал, что вырубило спьяну, грешил на похмелье. Потом понял: не так всё. И похмелье ни при чем. Мутный и непонимающий, добрел до шоссе, перемахнул через дорогу. Искал… Не, не Клавку. Пес с ней, с Клавкой. Людей искал. Слава богу, нашел…
Я слушал вполуха. В большей части этого трепа не было никакого смысла, но, по крайней мере, он разрушал жуткую тишину. Борис, напротив, оживился и стал перекидываться с Коляном байками из беспутного студенчества.
Мне было не до их бодрых разговоров. Тревога не уходила. Вот бы поскорей добраться до Арбата, найти Элю и убедиться, что с ней все хорошо.
Солнце катилось к закату. Костер весело потрескивал. Факелов навертели с десяток, дровами запаслись на сутки вперед. Колян свалил последний припертый ворох хвороста. Сел к костру. В зубах торчал молодой, еще совсем мягкий еловый побег.
— Жрать охота, — поделился он, пожевывая хвойную ветку.
— А елка съедобная? — улыбнулся я.
— Не очень, — признался Колян. — Мы мальчишками были. Хлобызднем чего или покурим и елкой зажевываем. Чтоб запах, н-на, отбить. Елочка — это первое дело.
«Н-на» он вставлял по поводу и без. Присказка явно требовала продолжения, но Колян его культурно избегал.
— Помогало? — подколол Борис.
— А то, — подмигнул Колян. — Правда, один раз ухряпались с пацанами до соплей, н-на. Зимой было. Иду домой, вижу елку. Знаю, что не то. Молодых побегов-то нет, но перемкнуло в башке. Думаю, какая, н-на, разница? Встал под елку и чуть ли не три ветки сожрал. Жесткие, колючие, н-на. Домой пришел, мать увидала, как меня мотает, и отхлестала мокрой тряпкой, н-на. На другой вечер успокоилась и говорит, мол, я тебе, дураку, сама налью, только одеколон тот хвойный больше не пей.
