Татьяна Вагнер - Живыми не брать!
– Да разве ж баба толком выдерет? У бабы рука слабая, а сердце мягкое!
– Ладно тебе, Демид. Ты оттого злишься, что здесь со мной замешкался, когда у тебя работы – до зари не передать. Иди, ни к чему тебе здесь маяться без пользы…
Демид удалился с весьма угрюмым видом, а старец погладил внука по голове:
– Ты тоже беги домой, Медвежонок, еще схлопочешь от матери. Путнице я помогу, пусть останется. Сядь сюда, юница. – Он властно указал на скамью, а сам подошел к окну и замер в луче света.
Лавка узкая и жесткая, сидеть на ней очень неудобно, положить руки на стол я не решаюсь – мало ли за что здесь полагается «драть»? В окно мне теперь тоже не выглянуть, как я не вытягиваю шею, а очень хотелось узнать – стоит Никита на улице или Фрол увел его обратно в Скит?
– Не ерзай! – старец опустил тяжелую ладонь мне на плечо. – Верну я на белый свет твоего, пусть будет брат. Ладно. Будешь ли рада?
Глупый вопрос! Я быстро киваю головой:
– Да! Конечно, буду рада!
– Допустим, встанет он. Оклемается. Что дальше?
Я чуть не подскочила от нетерпения:
– Мы уйдем!
– Куда же?
– Домой!
– А где твой дом?
– Мы живем в «десятке», в десятом секторе…
– Да? Покажи, в какой это стороне? Куда ты пойдешь?
Я оглянулась, чтобы сориентироваться, но так и не смогла.
– То-то. – Старец похлопал меня по плечу и с величественным видом опустился в кресло. – Я, Нюта, путникам редко помогаю. Пусть Настасья сама с пришлыми возится, дурища глупая!
– Не в том беда, что глупая. Настасьина вера такая, – объяснил Макарий. – Она путников в своем доме принимает, кормит, обогревает и дальше в дорогу провожает. Вопросов у них не спрашивает. Откуда путники взялись, куда идут, дойдут или нет – ей все без разницы. У нас – иначе. Наша вера родная[7] и боги наши светлые, они любую новую душу принять готовы. Мы всех к своему столу зовем и никого на смерть не гоним!
От скверных предчувствий во рту пересохло, я облизнула губы. Пальцы похолодели и невольно вцепились в край стола.
Старик накрыл мою руку своей ладонью:
– Отсюда пути НЕТ…
Наверняка я не понимаю их старообразный язык со всякими иносказаниями.
– Как это нет пути?
– Нет и все.
– Не может быть! Раз мы сюда пришли… – не поверила я.
– Не вы дошли, вас шаман Меркит к себе привел. Любой и каждый путник в его болотах гибель находит! Тебе один раз свезло, второй раз шаман своего не упустит.
– Должна быть и другая дорога – в сторону от болота! На юг!
Слепой старец загадочно улыбнулся:
– Толковая ты, Нюта – не отнять. Тем мне и понравилась. Кому другому – нет, но тебе отвечу. Отсюда пути нет, кроме одного – через НАВЬ!
– Что это – навь?
– Земля, что мертвецов принимает.
– Кладбище? – догадалась я.
– Именно. Один только этот путь. Если бы еще были, – старец ухмыльнулся, – половина народа отсюда поразбежалась бы. Фрол, наш Медвежонок, первым бы сбежал!
Внутри у меня все захолонуло, оборвалось, раскололось и посыпалось вниз как сбитые с карниза сосульки. Я посмотрела прямо в белесые, невидящие глаза старца. Он несколько раз моргнул.
– Зря, юница, сомневаешься. У нас не заведено путников обманывать.
Он повернулся к Макарию и властно скомандовал:
– Ступай с путницей, покажи ей навь!
– Не напугаешься? – подмигнул мне Макарий.
Терпеть не могу, когда ко мне относятся как к дебилке, и зло крикнула:
– Нет! Идемте, посмотрим на эту «навь»!
– Отчаянная ты, юница! – беззвучно рассмеялся слепой. – Коней возьмите, Макарий, чтобы до сумерек обернуться.
6
Таинственная «навь» лежит в стороне от Форпоста. Два часа нам пришлось ехать по неприметным лесным тропам, ветер звенел в верхушках сосен у нас над головами. Опытные всадники наверняка добрались бы до места гораздо быстрее.
Но мне еще никогда не приходилось ездить верхом, Макарий отвел меня в конюшню, помог забраться на понурую лошадку, заверил, что коняга «бежит ровно», так что свалиться мне не грозит, и спросил:
– Стрелять умеешь?
– Смотря из чего…
– Карабины есть, есть штуцер…
Понятия не имею, что собой представляет «штуцер»[8], и уточняю:
– Штурмовой винтовки у вас случайно нету?
– Чего?
– Автомата!
– Нам такое без надобности, мы здесь только со зверьем воюем.
– А я думала, вы с Черным шаманом воюете.
– Шаман пуль не боится… Держи!
Макарий перебросил мне карабин: именно такой я вижу первый раз, но оружие вполне современное, не то что допотопная двустволка, как у Настасьи Васильевны. Не уверена, что попаду – но выстрелить из него я определенно смогу.
Мы спешились у поваленной сосны.
Снега в лесу практически не осталось, липкие весенние листочки покрывали кустарники, как зеленые облака. Стрекотали беспечные птички, где-то рядом без устали стучал клювом дятел, а тучи мошкары противно жужжали. Макарий вытащил специальные ремешки, хитрым образом спутал лошадям ноги. Кони остались пощипывать свежую молодую зелень, а мы перебрались через бурелом. Высохшие, колючие ветки скрывали вход в другой мир – тихий, безрадостный и мертвый…
Под ногами вместо травы захрустел песок, перемешанный с сухой хвоей, щебенкой и битым кирпичом, отсюда начинались длинные ряды могильных холмиков. Они казались бесконечными – они терялись в лесной поросли, убегавшей к серым скалам. То там, то сям торчали покосившиеся кресты или палки с выцветшими табличками. Могилы разделяли узкие проходы, в которых скапливалась мутная вода, земля местами осыпалась, человеческие кости обнажились и торчали наружу.
Над кладбищем стояла такая тяжелая и влажная тишина, что голова закружилась, я глубоко вдохнула и повернулась к нему спиной.
Напротив зелени было еще меньше – хилые деревца неуверенно пробивались среди обломков бетона и приземистых длинных строений. Доски, из которых они были сколочены, стали серыми, как щебень, от времени и непогоды. Окна выбиты, а крыши давно провалились, огонь выжег часть построек, превратив их в черные остовы, из которых бессмысленно торчали громадные гвозди. Кое-где хрипло поскрипывали огрызки колючей проволоки.
Но… Заброшенный поселок отделяла от кладбища железнодорожная насыпь!
Усталость как рукой сняло, я бросилась к рельсам, но сделала шаг и остановилась.
Дорога вела в никуда!
Рельсы обрывались над глубоким оврагом.
Я заглянула в него – расщелина узкая, но глубокая, как горная пропасть. В сумраке, на самом дне, поблескивала вода. Когда-то над оврагом был переброшен стальной мост, его покореженные обломки до сих пор выступают из воды.
Противоположный берег оврага ниже того, на котором я стою. Там тоже есть рельсы: вывороченные и ржавые, они тянулись среди убогих серых построек, кое-где подмятых упавшими деревьями. Сухие стволы лежали полукружьями, как будто их скосили гигантской косой. Ни одного живого кустика! Ни единой травинки. Земля под сухостоем иссохла, ее рассекают глубокие трещины и овраги поменьше. Дальше лежит большое озеро. Закатное солнце отражается в воде, и озеро похоже на кровоточащую рану, а лес за ним стоит черный и злой.
– Осторожно! Стой, где стоишь! – крикнул Макарий.
Он поднял с земли обломок кирпича и бросил его в овраг. Тот с жирным плеском упал на дно. Большой кусок грунта ухнул с берега вниз следом за кирпичом. А гравий со змеиным шипением посыпался прямо у меня из-под ног. Я замерла на насыпи, разглядывая обломки рельс и пытаясь решить, что делать дальше.
Но в голове только монотонно, как рой мошкары, гудело: «Отсюда нет пути… Нет никакой дороги… Нет!»
Макарий протянул мне руку:
– Спускайся, только смотри, не прыгай!
Я послушно съехала вниз, толстые подошвы зашуршали по насыпи.
– Земля здесь зыбкая, прямо из-под ног уйти может, – объяснил мой провожатый. – Под нею в прежние времена каторжане шахты рыли. Снег тает, дожди идут, вода песок вымывает, когда и где земля обрушится – никак не угадать. Сама видишь – кругом овраги!
Голова у меня совсем разболелась – я потянулась к лужице с более-менее чистой водой, хотела зачерпнуть, чтобы умыть лицо, но Макарий крепкой рукой удержал меня:
– Неможно здесь ничего трогать! Волдыри на руках пойдут. Здесь вообще неможно долго. Голова закружится, кровь носом пойдет…
Когда мы снова перелезли через бурелом, я в изнеможении опустилась на траву и пробормотала:
– Навь… Откуда она взялась?
– Старые люди рассказывают, в давние времена, сто лет назад или больше, – кто теперь упомнит? – по всем северным лесам были устроены каторжные работы: рудники, шахты и подземные заводы, а между ними тянули магистраль для поездов длиною, считай, от моря до моря. – Макарий протянул мне фляжку, я набрала воды в ладонь и умыла лицо. – Тьму народа на стройку согнали, мерли они без счета, и хоронили их в нави.
Я оглянулась на поваленные деревья, отделявшие нас от нави, и поежилась. Кажется, кто-то неотрывно смотрит на меня прямо из сухих веток!
