Николай Полунин - Харон
Овальный стол в зале этого особняка был почти точь-в-точь, как у Локо. Михаил оглядел их, сидящих в креслах с высокими прямыми спинками. Резные дубовые кресла, как все в доме, были очень старинными и дорогими. Символы богатства и прочности — чего стоят все они перед стучащейся в двери Судьбой?
Их, таких сильных и могущественных настолько, что им даже не требуется видимая власть, что свело их сюда?
Тот же страх, что не дает душам в лагере ступить в черные воды Леты, что гонит прочь от черных мечей танатов, что заставляет этих, видящих насквозь, видящих «за тысячу миль», способных внушить собственную мысль другому, ничем, в общем-то, кроме этого странного свойства, не отличающемуся обитателю их Мира, — наделенному разумом в той же степени, что и они; их, передвигающих взглядом предметы и охраняющих президентов, — их заставил сорваться и примчаться сюда, чтобы предложить Перевозчику сделку (если согласится) или взятку (если возьмет), этот же изначальный и необъяснимый страх. Как ни унизителен он, как ни противен. Страх переселения. Потому что не будь его заложено в устройство Миров, чем бы регулировались они? Как держались бы сущности за свой Мир, как удалялись бы из него чужие, как отправлялись Ладьи и каким образом продолжалось бы движение душ от одного Мира к другому? Притча притч — о башне, о Вавилоне, о столпотворении. Потому что, когда все смешается, то рухнет равновесие, и — «Хаос придет безграничный, и темный, и вечный…»
Все так, Перевозчик. Все логично и стройно. Откуда же твои сомнения?
— Ваш Мир уже начал разрушаться, вы почувствовали это на себе. Ваши аномальные способности либо резко снизились, либо отключены вовсе. Это — самый тонкий, так сказать, уровень взаимодействия. С каждым новым «ударом» распад связей в Мире станет углубляться. Когда их ждать, новые, — я не знаю. Сколько их понадобится для полного распада вашего Мира, не знаю тоже. Один или два, а может быть, потребуется целый десяток — кто скажет?
Перевозчик усмехнулся, как часто у него это бывало, по причине, известной одному ему.
— Увы, и это не самое худшее, не все. Гибель именно этого Мира отчего-то повлечет за собой разрушение всех остальных Миров, о бесконечности которых мне, может быть, известно лишь немногим больше вашего. Причины такой зависимости мне не открыты. Может, именно в этом Мире и именно в этот момент его существования предпринимается неоправданно много опрометчивых попыток воспользоваться силами, о могуществе которых вы уже догадались, а собственную неспособность удержать их признать упорно отказываетесь. И даже признавая, втайне от самих себя, стыдясь и прячась за гордыней, которую зовете величием духа человеческого, — и тогда не можете удержаться, чтобы не приоткрыть этот ящик Пандоры.
Силам, которые вырвутся оттуда, уже вырвались, безразлично, чем руководствовалась рука, отпирающая замок. Хотела она распахнуть настежь или приоткрыть малую щелочку. Освободить испепеляющий пламень или согреться у тонкого ручейка тепла, выпустив его для себя лично.
В начале нашей встречи я представился и вкратце познакомил вас с содержанием моей нынешней миссии в вашем Мире. Еще раз повторяю, что сказанное мною — правда. Мне приходится вновь говорить это, так как последние мои слова, боюсь, могли вас неверно сориентировать.
Еще раз: я пришел не за вами. Не вам следует опасаться стать кандидатами на перемещение из этого Мира. Не наличием у любого живущего необычных, паранормальных свойств определяется принадлежность или чужеродность его по отношению к его Миру. В подавляющем большинстве случаев носитель чужой сущности и не подозревает о том, что в его ментальном пространстве пребывает часть постороннего, вносящего в Мир толику Хаоса.
Вам сейчас бояться нечего. Кроме того, разумеется, — Перевозчик, вновь начиная чувствовать себя Михаилом, развел руками, — что грядет по отношению ко всему вашему Миру и что стало возможно не без вашего, пусть не на то направленного участия. Разделить со своим Миром общую участь, эта… по меньшей мере достойно, нет?
По слушавшим его прошло движение. Приговор откладывался, пусть даже в него мало кто из них по-настоящему поверил. Олег украдкой взглянул на остальных. Роман еще ниже пригнулся к столу. Антонина скривила губу и надменно отвернулась, медленно, но верно закипая. Пантелей сидел просто молча. Марат Сергеевич слушал очень внимательно. Аланчик выглядел особенно мрачным. О нем сегодня было сказано нечто неизвестное.
«А почему Гость промолчал обо мне?» — в который раз задался вопросом Олег. Не то чтобы ему было что-то особенное скрывать, да и ошеломительное ощущение насильственной отключенности от внечувственной составляющей, постигшее после третьего «удара», не проходило. Как будто от него оторвали девять десятых его существа. «То же у других? И как нам быть теперь?» Он чувствовал себя беззащитным, голым.
— Мы предполагали, что речь пойдет о взаимном сотрудничестве, — сказал наконец Роман. — Вы же читаете нам проповеди. Вы полагаете себя более компетентным… ну даже если так, мы все-таки тоже не дети и прекрасно сознаем, чем занимаемся.
— Между нами не может быть никакого сотрудничества. Для него нет почвы.
— Если мы своими действиями нарушили, — Роман помялся, — некие над-Мировые законы, то наказание нам уже пришло. Наши возможности не восстановятся, ведь так?
— Не успеют. Я что, был недостаточно внятен в своем сообщении?
— О проблемах Мира чуть позже. Я хотел бы окончательно прояснить собственный вопрос. Паранормальные свойства нами утрачены окончательно?
— Предположим, нет. Но я ничего не могу обещать.
— Вот. — Роман беззвучно свел ладони. Его характерный жест. — А вы говорите, нет почвы. Что требуется от нас, кроме информации, которую вы уже получили? Обеспечение техникой, людьми? Средствами?
Михаил только головой покачал.
— Вот это я понимаю, деловой подход. Временем, Роман Петрович. Этого вы мне предоставить никак не можете. У вас и самих почти не осталось.
— Зачем же было его еще и здесь тратить? Хотели ошеломить нас своим всеведением? Разъяснить нам, кто мы такие есть на самом деле с точки зрения высших сил? Мы не нуждаемся.
— Один человек, его уж нет боле, как-то сказал мне, что, по его наблюдениям, исследованиям, аномалы любого направления и мощи делятся на две принципиально разные группы. Большинство достигают своего умения путем долгих, зачастую изнурительных занятий и совершенствования. Другие — их несопоставимо меньше — прилагают огромные усилия, чтобы только не дать своему «дару» выплеснуться полностью, так как и сами не представляют, к чему это может привести. К какой группе вы отнесли бы себя?
— Вашего знакомого звали не Андрей Львович Рогожин? — подал голос внимательный Богомолов.
— Совершенно верно. Генерал поделился этим соображением в последние часы нашей беседы. — Михаил светски наклонил голову. — Последние для него, разумеется. Вы же, — он обвел сидящих за столом, — можете считать все мною сказанное… ну, например, разъяснением. Разъяснением к последнему предупреждению, вот так.
— Да ты кто такой, чтобы нас предупреждать?! — взвилась-таки Антонина. — Ты знаешь, что я с тобой сделать могу?! Ты к кому пришел, ты понимаешь, е… ты козел, или нет?!
— Тоня, помолчи! — рявкнул на нее Пантелей. — А вы… Михаил Александрович, вы ступайте. Идите, идите с Богом. Мы достаточно внимания вам уделили, хватит. У вас свои задачи, у нас свои. Об информированности вашей, ее источниках, я даже спрашивать не стану. У нас сейчас, как вы справедливо заметили, в нашем Мире, забот хватает. Не исключено, что из-за факта вашего присутствия их еще и прибавилось. И вашего напарника, с кем там у вас намечено рандеву. А мы уж как-нибудь. Роман… распорядись проводить.
— Я провожу, не беспокойтесь, — встал Марат Сергеевич Богомолов. Он, похоже, только и ждал этого момента.
— Я тоже, — сказал Олег неожиданно для самого себя, решительно засовывая обратно в нагрудный карман так и не раскуренную сигарку.
На лестнице, завернутой полуспиралью, что вела со второго этажа в нижний холл, к ним присоединился Игнат, на протяжении всей беседы сидевший, забытый, в углу. От Михаила он старался держаться подальше. Олег тронул задержавшегося Михаила за локоть.
— Вы не сказали об одном из нас. Отчего? И… я согласен с Романом, если вы действительно намеревались лишь получить данные на… мы называем его между собой «вторым», то к чему эти сложности? В чем вы хотели нас убедить?
— Не знаю. Я много делаю, чего не знаю. Может, просто — взглянуть на вас. А убедить? Олег Сергеевич, вы заставляете меня прибегнуть к автоцитированию: убеждают лишь чудеса творимые. Я этого делать не собираюсь. Тем более перед столь сведущей аудиторией. Вы и сами прекрасно знаете цену тому, что принимается за чудо простыми смертными.
