Туллио Аволедо - Корни небес
— Здесь был кот, — говорю я.
— Кот?
— Полосатый кот. Молодой.
— Нет здесь никакого кота.
— Я его видел.
— Нет здесь никакого кота. Пойдем. Мы не должны опоздать.
«Я мог бы отказаться, — думаю я. — Мог бы снова завернуться в спальный мешок и зажмурить глаза, чтобы больше ничего не видеть».
Когда-то давно было то, что называлось мультфильмами. Их смотрели в коробке, внутри которой были маленькие люди и животные… — Вот как об этом будут рассказывать через тысячу лет. — Один из этих мультфильмов был о кролике. Не спрашивайте меня, что такое кролик. Это одно из животных тех времен, которых больше нет. Этот кролик был большой хитрец. Однажды он устроил соревнование с койотом. Койот — это животное, похожее на крысу, но побольше и со страшными острыми зубами. В тот день кролик подговорил койота устроить соревнование по бегу. Они бежали, как молнии в пустыне. Пустыня — это как то, что сейчас снаружи, но там было очень жарко и не было снега. Они бежали, пока не достигли края пропасти, а затем оба продолжали бежать до следующего ее края, по воздуху, до тех пор, пока кролик не оказался на той стороне от пропасти, а койот остановился в воздухе…
И тогда Багс Банни показал Койоту Вилли пустоту под ногами. Вилли сглотнул, помахал рукой и рухнул в овраг.
Бам!
Облачко пыли поднялось вверх со дна каньона.
— Отличная история… Кролик, койот…
Я смотрю на нее.
— Я не знал, что говорю вслух.
— А ты и не говорил. Ты это только подумал, — улыбается она. — Пойдем?
В темноте коридора кажется, что ее рука блестит.
Я иду за ней.
За окнами ночь.
В стеклах не отражается комната.
Мое сердце бьется быстро, как у ребенка.
Счастливого и напуганного ребенка.
35
ПРИЗРАКИ
Мы спускаемся на дно канала.
На небе ни луны, и звезд, как и каждую ночь теперь. Но снег не идет, и небо невероятно чистое и ясное.
В двух шагах впереди нас идет Альберто с фонарем в руке.
Мы молча проходим через комнату с мумиями, которые уже кажутся мне почти родными, или, во всяком случае, больше не пугают меня, как и порыв нежности, которую выказывает Алессия своей сестре, прошептав ей на ухо какие-то непонятные мне слова.
Затем мы выходим наружу, где нас окружает удививший меня холод. Хотя в моей комнате не было никакого источника отопления, мне совсем не было холодно в легком спальном мешке. Если бы это было в нормальной жизни, я бы попросил своих провожатых объяснить мне этот феномен. Но это совсем не нормальная жизнь. Я почти дошел до цели моего пути. Скоро я встречу Патриарха Венеции. В карман куртки я положил письмо, которое Альбани поручил мне передать ему. За время долгого пути оно помялось и намокло, но я надеюсь, что его еще можно прочитать. Восковая печать потерлась и обломалась по краям, но все же невредима. Несмотря на предательство Дюрана, моя миссия все еще может быть выполнена.
Ускоряя шаг, мы догоняем последних путешественников, направляющихся на праздник, и смешиваемся с ними. Мы идем быстрым шагом, кто-то шутит, люди вокруг начинают смеяться. Я тоже смеюсь, и Алессия одобрительно кивает, видя, что я снова весел.
— О, а привидения здесь есть? В Венеции они всегда были. Правда, Альберто? Альберто знает все о привидениях Венеции…
— Да, синьора.
— Ты не хочешь рассказать отцу Дэниэлсу какую-нибудь из твоих историй, Альберто?
— С удовольствием. Какую бы вы предпочли, святой отец?
— Я не знаю.
— Расскажи ему историю о дочери Тинторетто.
Альберто какое-то время размышляет.
— Вы хотите сказать, о колдунье, которая прошла через стену? Нет, я лучше расскажу отцу Джону другую историю. О старом ростовщике с Кампо Аббация.[88]
— Хорошо, расскажи ее. Я ее никогда не слышала.
Голос Альберто меняется. Он становится глубоким, торжественным.
— Если, проходя ночью по Кампо Аббация, вы встретите старика, согнувшегося под тяжестью огромного мешка, не слушайте его. Он попросит вас помочь. Но когда вы приблизитесь, он на ваших глазах превратится в обгорелый скелет. Это привидение старого ростовщика, Бартоломео Дзенни. Как-то ночью в марте тысяча четыреста тридцать седьмого года, во время пожара, он отказался помочь своим соседям спасти их детей. Дзенни был слишком занят спасением мешка со своими деньгами. Он дотащил его до берега канала и упал в воду, утонув под тяжестью ноши.
Фонарь Альберто приподнимается, освещая сухое русло канала.
На секунду мне кажется, что я вижу фигуру, согнутую под грузом мешка, которая идет по направлению к нам по высохшему дну канала.
— Старый ростовщик появился снова несколько ночей спустя. Он все еще тащил этот огромный и тяжелый мешок, тяжело отдуваясь, и просил всех подряд помочь ему. Но все те, кто его знал, избегали его, а если кто-то соглашался помочь, то Дзенни пугал его, на глазах превращаясь в обгорелый скелет. Говорят, что душа старого ростовщика освободится, только когда кто-нибудь поможет ему дотащить мешок до церкви святой Фоски. Кто-нибудь…
Шаги неизвестного, который приближался к нам по боковому притоку, звучали все ближе. Альберто выдержал паузу, прежде чем поднять фонарь, чтобы осветить подходящего.
— …такой, как вы!
К нам подошел не старик. И с ним не мешок, а двое детей. Все трое — в масках, дети — мальчик и девочка — похожи на близнецов.
— Ты испугал его, Альберто! — говорит Алессия.
Наш проводник пожимает плечами. Отец с двумя детьми удаляется, на его лице недоумение.
— Хотите послушать еще одну историю? Может быть, о женщине в белом, придворной Люкателло? Или о нечестном крестоносце?
Алессия смеется:
— Альберто в прежней жизни был писателем. Он рассказывал истории о привидениях.
— Не только. Еще я водил туры по Венеции, по местам, связанным с магией или с колдунами.
— Простите. Я священник, я не верю в магию.
— Но до этого вы испугались, когда увидели Нане и его двоих детей.
— И, кроме того, твоя церковь верит в чудеса, — добавляет Алессия огорченно.
Этот ее вид старательной ученицы заставляет меня вновь подумать о том, сколько же ей все-таки лет.
Я вздыхаю:
— Чудеса — это не магия.
— Нет? И что же это тогда? Как ты сможешь отличить одно от другого?
Я мог бы дать определение чудес по церковной доктрине: нарушение естественных законов посредством божественного вмешательства. Но какой в этом смысл? Я был бы похож на ребенка, который повторяет наизусть школьный урок.
— Чудеса добрые. Магия — не всегда.
— Чудеса добрые? — повторяет Альберто насмешливо. — Все чудеса? А чудеса Моисея? Египетская чума, например? А истребление египетских первенцев? А кровавый дождь?
Пока я пытаюсь придумать, как выйти из положения, Алессия спасает меня:
— Оставь в покое отца Джона. Лучше расскажи другую историю.
Наш проводник качает головой:
— Нет. Это все магические истории. Святому отцу это неинтересно.
Какое-то время мы идем молча.
Вокруг нас — толпа людей в масках, которая неторопливо движется по дну древнего канала.
Есть в этой сцене что-то, что меня беспокоит, хотя я и не могу понять, что именно. Какой-то диссонанс, который звучит в моем мозгу, но мне не удается это правильно выразить.
В конце концов Альберто заговаривает. И говорит с бешеным пылом:
— Ты веришь в чудеса, но не веришь в магию, так скажи мне, что ты думаешь об этом? Как ты это объяснишь? Мы гуляем на открытом воздухе, без ваших масок и комбинезонов! Мы живем при дневном свете, когда и как хотим! Нам не нужна еда и питье! По твоей логике, мы должны были давно уже умереть! Если это не чудо, то что же это?
— Оставь его в покое, — настаивает Алессия.
— Почему же? Он молится своему Богу, а я не могу восхвалять моего?
У Альберто тяжелый, почти лихорадочный взгляд. И его лихорадка передается мне. Он сомневается в моем Боге — и я не хочу тоже начать в нем сомневаться. Мой Бог… Разве не наш?
— И каков же он, твой бог? — кричу я Альберто в лицо.
Люди, которые идут рядом с нами, при этом крике инстинктивно отшатываются.
Я испытываю чувство тошноты. Не знаю, то ли от моей собственной неожиданной реакции, то ли от чего-то еще.
Альберто не отвечает. Он лишь поворачивается к нам, освещая путь фонарем.
Чувство тошноты постепенно отступает, затаившись в глубине, как собака, спрятавшаяся под столом.
Мы продолжаем идти по высохшему руслу того, что когда-то было Великим Каналом. Время от времени в свете фонарей показываются затонувшие судна. Почти всегда это небольшие лодки с пробитым дном и вообще с трудом узнаваемые. Но чуть дальше за Мостом Академии показывается что-то невероятное.
