Тень пустоты - Эдуард Катлас

Вот прямо хотелось остановиться, плюнуть на прячущегося колдуна, и порасспрашивать его побольше.

Но время поджимало.

— Вот он там, за переборкой. Открываю? — спросил я.

— А ты и двери умеешь открывать? Интересный навык, не слышал о таком.

— У меня есть помощники.

— Открывай, только не смотри ему в глаза!

* * *

Прятать глаза не пришлось.

Я почувствовал, как он уходит, и меня интересовало только одно — он прыгнул, потому что смог, или уничтожил себя в этом мире.

Поэтому я промедлил еще несколько секунд, вступил в помещение, посмотрел на валяющийся на палубе труп, и, просто для самоуспокоения, дал команду:

— Передать данные. Автономный контроль базы и ожидание команд. Всех, кто появится без приглашения — под арест и сдавайте нашим. И ждите меня.

Я взял для надежности шагающего за руку, надеясь, что физический контакт повысит шансы, и потянулся к несуществующей дорожке между звездами, галактиками и событиями, по которой уходил мой очередной враг.

III. Глава 10. Идеальный шторм

'Память подобна населённому нечистой силой дому,

в стенах которого постоянно раздается эхо от невидимых шагов'

Джером К. Джером

Первое, что я сделал, еще даже не открыв глаза, — это нащупал колышки у себя на бедре.

Второе, — осознал, что моя рука, в которой я держал своего внезапного напарника, пуста.

Вдыхать было рано. Хуже всего, если противник затащил меня, или нас, в тупиковый мир. Специальное место, куда можно завести слишком настойчивых преследователей. Сам так делал.

Я открыл глаза.

Мой наездник лежал рядом, но еще не очнулся. Хорошо, когда быстро приходишь в себя. Много преимуществ. Плохо в этом только то, что ты пылесосишь всю боль мертвых миров, которую другие не чувствуют, потому что не успевают прийти в сознание.

Этот мир не был мертв. Трава, высокая луговая трава, в которой мы очнулись, давала надежду на то, что здесь и дышать тоже можно.

Я уже почти вдохнул, но неожиданно понял, что лежу на голом камне. Рассинхронизация картинки и тактильных ощущений. Провел рукой по траве, и ничего не почувствовал. Голая иллюзия.

Пара минут, чтобы определиться. А если противник, который должен быть где-то неподалеку, очнется быстро, то даже меньше.

Я лег обратно и закрыл глаза. Сеть есть везде. Надо только ее почувствовать. Мои ладони, лишенные имплантированных усилений, прижались к скале. Ровной гладкой скале подо мной. Камень тоже может отдать информацию, камень — это тоже сеть. Но придется дышать.

Вдох-выдох.

Я открыл глаза. Каменный пол, не скала, а огромные каменные плиты, выложенные по огромному залу. Сводчатые темные потолки, теряющиеся где-то в высоте. Маленькие двери с каждой стороны зала. Крохотные по сравнению с размерами самого внутреннего пространства.

Каменный трон, в центре, на постаменте.

Враг, с усмешкой смотрящий на меня, обнаженного, лежащего у подножия этого постамента, внизу, в трех огромных ступенях от трона. Он смотрел на меня не отрываясь, и неторопливо одевался. Его старый мир, где у него все наготове. Для его возвращения. Для того, чтобы встречать гостей. Особенно непрошенных.

«Не смотри ему в глаза».

Я отвернулся, и неожиданно понял, что даже это могу сделать с трудом. Место заставляло меня стоять смирно. Но я справился.

— Добро пожаловать! Можешь присесть.

Я не стал сопротивляться. И сел, на колени, на ноги, прямо на каменном полу. Переживу. «В некоторых мирах слова имеют значение. Более того, они имеют собственную массу».

Я закрыл глаза, дотянувшись кончиками пальцев до каменных плит.

— Добро пожаловать! Тоже можешь присесть. — это не мне. Это мой напарник очнулся. Интересно, как у него с иммунитетом к подавлению воли?

— Что ж вы за люди то такие, — буркнул он неподалеку. — Что ж вам все неймется и неймется. Что ж вам не живется то спокойно, а? Палочку дашь?

Глазастый у меня напарник. Я, не открывая глаз, выдернул один из колышков из связки, и протянул на голос. Решил рискнуть. Мирно мы с владельцем точно не поговорим, и терять мне было особо нечего. Хотя я бы не удивился, если бы этот колышек моментально не оказался бы у меня в шее. По собственной воле моего напарника, или навязанной общим врагом.

Мы и знакомы то с ним пару минут, меня предавали и не такие.

— Мутный ты тип, — это не мне, это шагающему на троне. Судя по звукам, напарник начал двигаться, думаю, в сторону самопровозглашенного правителя. — Ну ка, верни воздух!

Мой беззаботный напарник захрипел, и, судя по тихому тупому звуку, выронил мой колышек из рук. Досадно. Это же раритет.

Я открыл глаза. «Есть миры, где слова имеют значение». «Есть миры, которые перекроили настолько, что человек может говорить пространству, что ему делать». «Считай это магией».

— Дождь, прямо с небес, — тихо и ласково попросил я.

Капли дождя застучали неторопливо застучали по каменным плитам, постепенно входя во вкус. Ливень еще только готовился выйти на сцену, изображая из себя для начала мелкий грибной дождь. «Магия — это всего лишь способ разговаривать со вселенной на языке, к которому ей приходится прислушиваться».

В такт дождя, где-то внутри головы, прячась за пульсом, в ушах начал стучать колокол холмов. Настраивая на нужный лад, меняя ритм дыхания, адаптируя под себя сердцебиение.

Шагающий перестал хрипеть, наклонился, поднял колышек и сделал еще одни шаг. Противник посмотрел на него холодно, и ветер, сильный и мощный, остановил моего напарника, заставил согнуться, сопротивляясь порывам.

Потом тот же ветер принес с собой стрелы. Тысячи маленьких стрел. Ливень полился сильнее, откуда-то оттуда, из-под потолка, которого, может и не существовало вовсе.

Лишь несколько стрел коснулись шагающего. Одну от откинул колышком, еще одна впилась в его бедро на излете. Возле трона тут же появился еще один ворох из сотен стрел.

— Позволь я расскажу историю, — начал я. — О том, как может меняться мир под воздействием слов…

Истории это то, что свело нас когда-то у костра. То, что позволило нам рассказать всем, кто грелся у того костра, как лучше спасаться от ягуара. Истории спасали от ошибок и заставляли делать новые. Истории объединяли и разрушали. Истории создавали героев, и делали из пророков мучеников. Истории, а не правители, вели крестовые войны, разрушали города, хранили память поколений. Хорошая история могла жить дольше, чем ее автор, даже чем народ автора. Истории